Онемевшая Рената часто-часто закивала. Саша сунул «глок» в ее руку.
— Идешь точно за мной. Не вздумай стрелять, пока не скажу. Поняла меня?
Снова кивок. Язык отнялся.
Телохранитель потащил ее в коридор — как тогда, в подъезде своего дома в Новосибирске. Девушка споткнулась о руку парня с раскроенным черепом, с тихим воплем рухнула на колени, роняя пистолет. И тут же была подхвачена Сашей, который, будто и не замечая, пронес ее через полкоридора под мышкой.
— Стой! — шепнул он и выглянул на лестницу. — Все, туда нельзя! Идем обратно!
Саша устремился в правое крыло, волоча за собой Ренату.
— А если — и там?..
Ответа не последовало. До того ли?
Подобно кошмарному сну промелькнула картина побоища возле их номера. Саша бежал бесшумно, словно кошка. Рената, подражая, старалась ставить ноги так же упруго, как и он. На этот раз ей удалось собраться гораздо быстрее, чем когда-либо прежде.
— Спрячься там! — он показал ей в простенок холла.
Ниша была загорожена огромным кустом цветущей китайской розы. Рената нырнула под ветку, вжалась в стену и увидела, что Саша, вытащив из кармана какой-то листок, вправил его в ворот рубашки.
Саша?! Нет, это был не он…
Это был пожилой сухопарый мужчина благообразной внешности. «Пастор!» — мелькнуло в голове Ренаты коротенькое и, возможно, неверное определение.
Она зажмурилась и перевела дух.
Тем временем Саша спустился на один пролет. Возле дверей лифта, явно кого-то поджидая, стояли еще два субъекта, неуловимо схожие с теми, оставшимися в номере.
— Sorry! — произнес телохранитель, и ребята уставились на него. — Please! Там есть нехорошо, — подбирая слова, он помогал себе жестами. — Я идти с шестой этаж. Пятый… в коридоре люди. Лежат, кровь. Надо секьюрити, охрана отель… Кровь!
Парни переглянулись. Без лишних слов рванули наверх. Топот стих. Помедлив несколько секунд, Саша взбежал вслед за ними и махнул рукой Ренате:
— За мной, please!
«Пастор» улетучился в то мгновение, когда их ладони соприкоснулись.
Но по лестнице они спустились лишь до второго этажа, потом Саша снова свернул в коридор. Они встали перед запертыми дверьми служебного выхода.
— Услышат! — зашептала Рената, решив, что он хочет выбить замок. — Услышат нас!
Но телохранитель уже проворачивал в замочной скважине шило перочинного ножа. Внутри устройства что-то металлически крякнуло, дверь открылась:
— Спустишься до вестибюля, но пока не увидишь меня — не выходи! Я расчищу! Иди!
Подтолкнув девушку к ступенькам, он все теми же легкими и беззвучными прыжками помчался обратно, на лестницу правого крыла.
Сжимая в руках «глок», Рената засеменила вниз. Она вздрагивала от любого звука и держалась подальше от перил. Бежать одной было еще страшнее, чем сидеть под кустом в нише.
Саша заметил еще одного. Тот стоял возле дверного проема внизу боковой лестницы.
Мгновение — и к парню с очень растерянным видом приблизился пожилой мужчина европейской внешности, в костюме наподобие тех, какие носят «забугорные» священники. Вот что успел различить «браток» из челябинской группировки. Святоша лопотал что-то о стрельбе наверху и необходимости позвать охрану.
«Браток» прошипел себе под нос короткое ругательство и, забыв о святом папаше, ринулся наверх. А зря. Как только его перестало быть видно из вестибюля, священник преобразился. Метнувшись вслед за громилой, Саша врезал ребром ладони ему по шее и слегка придержал обмякшее тело. Главное — избегать шума…
Вот на «рецепшене» еще один — любезничает со смазливой регистраторшей. Этот неопасен: даже не обратил внимания на телохранителя, скользнув по его лицу равнодушным взглядом.
А служебный выход охраняет целая банда — четверо. Нет, они вовсе не стояли с пистолетами наизготовку, будто намереваясь начать захват, ничего подобного. Они выглядели даже расслабленными, по крайней мере, в глазах внутренней охраны гостиницы. И совсем не ожидали нападения Саши откуда-то сбоку…
…Телохранитель с размаху, слева направо, бьет ближайшего рукоятью пистолета. Того отбрасывает к пожарному уголку, из разбитого вдребезги ящика вываливается огнетушитель. Прямо бедолаге на голову. Только это и замечают удивленные внезапностью нападения гостиничные охранники и напарники «братка». Как разлетаются остальные под вопль какой-то женщины «Убивают!» и крики на «рецепшене», в общем переполохе не видит уже никто. Кто-то, опрокинув кадушку с разлапистой пальмой, валится в маленький бассейн с красными рыбами. Кто-то, не успев выстрелить, опрокидывается с простреленной головой. Кто-то (охрана) стреляет, но предупредительным, в потолок.
Телохранитель, вышибив ногой служебную дверь, выгребает оттуда Ренату, мигом закрывает ее собой. Одновременно свободной рукой он успевает дважды спустить курок. Вскрикивают двое наиболее прытких охранника: один — роняя пистолет и сжимая пробитую руку, второй — заваливаясь набок с покалеченным бедром. Остальные бросаются искать укрытие. Самые благоразумные уже давно лежат на полу, закрывая голову руками.
С лестницы левого крыла бегут пропустившие начало драки дежурные «шестерки». Саша и Рената уже у самых дверей. Телохранитель снова обволакивает собой девушку и, стиснув ее руку, посылает за спину три выстрела из ее «глока». Преследователи падают. Кто-то из нашедших укрытие гостиничных секьюрити успевает пальнуть в Сашу, но промахивается. Лишь взвизгивает у его виска неудачливая пуля.
С грохотом выбитых дверей беглецы оказываются на крыльце здания. Телохранитель стреляет в лобовое стекло «Вольво». Неизвестно, как он догадался, что сидящий там, за рулем, тип — тоже из «этих»…
…Рената бежала, давно ни о чем не думая. Она была словно марионетка, и это спасало обоих: малейшее замешательство с ее стороны было бы для них подобно смерти.
Саша выкинул из «Вольво» мертвого водителя, Рената нырнула в открытую дверцу и резво перекатилась на пассажирское кресло. Иномарка сдала назад, развернулась и унеслась прочь от парапета гостиничного входа.
— Куда мы?!
— К «Чероки»…
— Зачем ты закрывал меня? Ты говорил, в меня они стрелять не будут…
— Тебя могли ранить.
— А тебя — убить!
— Это моя работа.
— Саша!
— Всё, выходим!
«Вольво» с громким визгом тормозов остановился возле приютившегося в подворотне «Чероки».
«Какая работа?! — хотела крикнуть Рената. — Твоя смерть будет равносильна моей!»
Она думала об этом неоднократно. Одна Рената не протянет и дня. Ее приволокут в Новосибирск, запытают, удостоверятся, что она ничего не знает, изнасилуют и пристрелят. А труп в ужасном виде вытащат по весне из Оби, опознают, а потом припишут в дополнение к уликам в «глухаре». И никогда никто не доследует это дело. Никогда и никто!
Рената прыгнула в джип.
— Готовься, едем через просеку, — сказал наконец телохранитель и усмехнулся: — Ты, однако, становишься знаменитостью, Рената Александровна...
Рената отдышалась. Он еще способен шутить?..
— Как они находят нас?
— А ты посмотри, у тебя нигде датчик не вшит?
— Какой датчик?
Он внимательно взглянул на нее и вздохнул. «Тоже мне, «черный» юморист…» Такое ощущение, что ему все равно, хоть весь мир сейчас накройся медным тазиком. Лишь бы выполнить свою работу, а там…
— Узнать бы, что им от нас нужно... — сжав голову руками, простонала девушка.
— Вернемся, спросим?! — с воодушевлением спросил телохранитель.
Рената сунула руку в карман его пиджака и достала пачку сигарет. Саша протянул ей зажигалку. Она жадно затянулась, хотя курила редко, ради баловства. Но в этой ситуации…
Да, их со спутником настроения нынче не совпадают. Он шутит, а ей впору удавиться. Как вспомнишь разлетающиеся по вестибюлю мозги «братков»…
Слабая рука с зажатой в пальцах сигаретой тряслась, будто девушка долго тащила огромную тяжесть.
— А тебе идет, — заметил Саша.
— Да? — Рената брезгливо посмотрела на сигарету. — Не знаю… Во всяком случае, ты — первый мужчина, который признал это.
— Я не признаю, я констатирую... Есть женщины, которые делают это чертовски красиво. Вот ты — как раз такая женщина.
— А как насчет «все равно, что облизывать пепельницу»?
— Ну, об этом нужно спросить тех, кто облизывал пепельницы, — Саша подмигнул. — Ты молодец. Быстро взяла себя в руки… Эх, время, время…
Она невесело улыбнулась, хотя и недопоняла смысл его последней фразы.
— Кстати, насчет Ника... — Рената в задумчивости большим пальцем потерла бровь. — Что, если позвонить ему и узнать, что сейчас творится в Новосибирске? Может, он был в курсе папиных дел?
Саша помолчал, размышляя.
— Гм… Неплохая идея. Жаль, с сотового туда не позвонишь… Если, конечно, его вообще не спёр Гарик…
— Не позвонишь… — сокрушенно вздохнула Рената. — Так что нам эта штука теперь ни к чему. Даже если ее и не спер этот твой… п-приятель… Кстати, все хотела спросить: каким образом оно стало приятелем такого, как ты?
— Что значит — «такого, как ты»?
— То и значит! Ведь есть пословица «скажи мне, кто твой друг»…
— Рената, ты сегодня прямо фонтанируешь народной мудростью! — рассмеялся телохранитель. — Мы с Гариком росли на одной улице. Ну, и потом жизнь частенько сводила нас вместе.
— То есть, он тебе не друг? Тогда зачем ты его подобрал в том лесу?
— Мне Гарик — друг, но истина дороже! — Саша продолжал подтрунивать над нею. — Километров через триста — триста пятьдесят будет Уфа. Если скакать в том же режиме, что и сейчас, к ночи окажемся там. Не уверен, будут ли работать переговорные пункты, но посмотрим. В крайнем случае, подождем утра.
— Говоря честно, я не хочу разговаривать с Николаем. Может быть, ты?..
— Много времени уйдет на объяснения. Кто я, что я... Кроме того, в Новосибе это дело наверняка получило огласку, ведется следствие. Тебя, вероятнее всего, считают без вести пропавшей или похищенной...
— Меня похитили? — Рената улыбнулась: эта мысль в применении к Саше казалась несколько романтичной. — Знаешь, если бы ты похитил меня, я не стала бы никуда звонить…
Телохранитель покосился на нее. Она сделала вид, что не заметила этого:
— Ладно, я поняла: «Быстро-быстро-быстро, сама-сама-сама!»
— Ты начинаешь прогрессировать, Возрожденная! Вот уж слезы обсохли, вот уж вспомнила классику советского кино!
— А ты продолжаешь подкалывать! — фыркнула она, в душе довольная его похвалой.
— Восславим постоянство! — тут же парировал Саша.
— Плагиатор! Это сказал Рильке!
— Интерпретатор... Так перевел его Пастернак.
Рената выбросила недокуренную сигарету за окно и уставилась на Сашин профиль. Телохранитель какое-то время делал вид, что не обращает на нее внимания, глядя исключительно на дорогу и удерживая серьезность. Но наконец не утерпел, улыбнулся:
— Что?!
— Ничего. Я поймала себя на том, что начинаю привыкать к такой «бонни-клайдовской» жизни… Сидим с тобой, зубоскалим… А в гостинице остались убитые… И ведь не только «братва»!
— Неправда, — бесстрастно возразил Саша. — В охранников я стрелял не на поражение…
— Сути дела это не меняет… Разве остальные, «братва» та же, — не люди?
— Люди. Хреновые, правда.
— И ты — такой умный, знающий Рильке и Сократа, так рассуждаешь?!
— Я вообще не рассуждаю. Я еду.
— Не верю, что ты никогда не задумывался обо всем этом! — ее слегка покоробило сказанное телохранителем.
— Уж и не знаю, зачем тебе понадобилось все это ворошить, — с очевидным недовольством вздохнул он. — Ну, давай порассуждаем, если тебя так тянет. Пример не из классики. Видела новинку Спилберга?
— О динозаврах?
— Да. Помнишь, как заступалась за рептилий главная героиня? Мол, это ведь редкость, национальное достояние! Когда тираннозавр на ее глазах сожрал парочку попутчиков, то что она завопила одной из первых?
— Я видела в переводе: «Мочи этого монстра!»
Саша кивнул:
— «Мочи этого монстра»… Мы все добрые, интеллигентные и рассказываем о том, как любим собачек… пока одна из них не бросится на нас, ощерив клыки. И вот тогда быстро становится не до разговоров. Хорошо философствовать, Рената, сидя дома на диване. С книжкой лирических стихов на коленях…
Любой другой на его месте, скорее всего, разозлился бы. Дескать, ша, дура, я ради тебя рискую своей шкурой, а ты тут меня «лечишь»! («Ого! Знакомое со времен Гроссмана «ша»! Всё живо в памяти моей…») Но телохранитель даже не переубеждал ее, не спорил, не сердился, осыпая собеседницу доводами, оправдывающими убийство. Еще ни один аргумент не был для Ренаты столь убедителен, как этот — после всего, что совсем недавно произошло в саткинской гостинице. Не расхожая формула «добро должно быть с кулаками», но и не библейская заповедь «подставь другую щеку». Нет ни добра, ни зла. Нет — и никогда не было. Все преследуют свои цели, подчас даже совпадающие. И они с Сашей, и, похоже, преследователи хотят найти проклятый «дипломат». Что в нем, в этом «дипломате» — неизвестно. Для них с телохранителем неизвестно. Но те, другие, точно знают, за что так отчаянно борются…
— Саша, ты только что назвал меня «Возрожденная», — она решила переменить тему: молчать было страшно, а говорить об убийствах — еще страшнее. — А ведь так и переводится мое имя: Рената — «Возрожденная». Папа хотел назвать меня Настей, но маме не понравилось значение — «Воскрешенная». Она сочла это плохой приметой, и они остановились на Ренате…
Он пожал плечами:
— «В звучании словес и кроется загадка»…
— Да уж… Кроется… Мне все не дает покоя мой сон. Там было столько имен, столько названий, а я не могу вспомнить ни одного…
В Сашином взгляде появилось выражение, будто Рената стоит на пороге некого открытия, а он, затаив дыхание, ждет, сделает она шаг вперед или ретируется.
— Оритан! — победно воскликнула она. — Вспомнила: Оритан! Это название, что обозначает — я не знаю.
— Оиритиаан… — вдруг повторил Саша на неизвестном, невероятно красивом и музыкальном, языке.
Словно бы вся красота латыни, испанского, итальянского и французского отразилась в этом наречии. Всего лишь одно слово, «Оиритиаан», дохнуло зовом далеких звезд и невиданных миров. Но лишь тогда, когда Саша вдохнул в него душу, оно ожило, оно заискрилось, запело, погружая Ренату в сладостное состояние мига, предшествующего озарению. Оно прокатилось по венам прохладным потоком горной реки и вернулось волшебным фонтаном горячего гейзера.
И ведь в точности так его произносили в Ренатином сне…
На ее глаза навернулись колючие слезы, на затылке шевельнулись волосы. Подобное бывало с нею не раз, когда в разговоре она внезапно сталкивалась с чем-то неподвластным объяснению. С чем-то запредельным, пугающим, мистическим. С неким отголоском «ложного» воспоминания. Дежа-вю…
— Откуда ты знаешь? — прошептала она.
— По-моему, из нас двоих истфак окончила ты. По идее, это я должен выспрашивать у тебя об Оритане…
— Но такого названия не существует! — воскликнула Рената, и снова ощутила шевеление волос на затылке.
— В официальной науке — разумеется. Это «мракобесная» теория о существовании працивилизации. Знаешь, Лемурия, Атлантида… Вот и Оритан туда же. Странно, я думал, ты интересовалась подобными вещами, если уж пошла «на историю»…
— А откуда ты узнал об Оритане?
— Интересовался, — чуть небрежно откликнулся он.
— Расскажи.
И внезапно он заговорил на неизвестном ей языке…
Рената смотрела на него как завороженная. Что-то неопределенное замерцало в памяти, когда она медленно прикрыла веки. Склоны гор, застроенные белоснежными шарами невиданных зданий; огромная река, несущая свои воды в долину; Храм, вершина которого терялась в заоблачной выси… И когда все это затмила безжалостная вьюга, наваждение пропало, девушка очнулась:
— Что? Что это?!
— Стихи, Возрожденная… «Заря, свет которой заливал округлые стены белоснежных зданий Оритана…» Ну, и так далее. Язык древних ори. Тебе нравится?