Кот ведет себя все более бесцеремонно и наконец, демонстрируя беспредельную наглость, запрыгивает на стол. Стол — табу. Стол — запретная зона. Брыська это знает так же хорошо, как математик таблицу умножения. Я пытаюсь поймать зарвавшегося нахала. Он несется от меня прямиком в ванну и демонстративно садиться перед своим ящиком.
Так бы сразу и сказал: пора песок поменять. А то ходит, орет, безобразничает.
Бросаю заниматься ужином, принимаюсь за решение кошачьих проблем. Брыська удовлетворенно оглядывает свежий песочек, разворачивается и отправляется в кресло дрыхнуть. И вот так меня «строят» все: от котов до докторов.
Вернуться на кухню не успеваю. В дверь звонят деликатно, но настойчиво. Если это снова мои криминальные приятели, я их голыми руками задушу. Хватит с меня кипящего масла и воды. Я сам сейчас крутой, как кипяток. Дверь не открываю — взламываю. Взламываю собственную дверь. До чего довели человека!? Из прихожей на лестницу вырывается взбесившийся джин. Не знаю, шла ли пена изо рта, но, судя по словам, которые я услышал, окружающим нормальным я не казался.
— Я думала, у вас ожоги. Оказывается — белая горячка. — О спокойный взгляд Екатерины Владимировны мое бешенство разбивается как волна о волнолом. К ее ногам подкатывает уже не штормовой «девятый» вал, а ласковый прибойчик в полбалла. Она стоит раскрасневшаяся с мороза, в рыжей пушистой шубке, такая милая и ироничная, что я не могу оторвать от нее глаз. На хрупком плечике болтается здоровая кожаная сумка, но даже эта деталь из гардероба биндюжника не портит общее впечатление утонченности и свежести, исходящего от очаровательной врачихи.
Из комнаты важной походкой инспектора выходит Брыська. Он всегда оценивает приходящих ко мне женщин. Вообще, наши вкусы чаще всего сходятся. Разногласия возникают редко. И, как правило, ошибаюсь я. Все потому, что кот трезво оценивает моих пассий, я же после банкетов, праздников и презентации не всегда способен на трезвый анализ.
— Извините, — оправдываюсь я. — Заколебала шпана. Вчера из-за них сам ошпарился и соседскую собаку кипятком облил.
— Значит, то чудо в бинтах, которое ковыляет по двору, ваших рук дело? — Я молча киваю. — Выходит, мне повезло: у вас сегодня горячей воды нет или масло кончилось?
— Почему? — растерянно отвечаю я. — И масло еще есть, и вода.
— Понимаю: на мне решили сэкономить.
— Нет. Почему же? То есть… — Я путаюсь окончательно. — Проходите. Я не хочу на вас экономить… — Чувствую легкий запах дыма. На кухне пригорают мои котлетки. — Сейчас, только на кухню сбегаю.
— Очень мило. — Серые глаза застывают в дверном проеме. — Не торопитесь. Быть ошпаренной вовсе не входит в мои планы на сегодняшний вечер.
— Понимаю. — Кому охота быть ошпаренным? Не такое это большое удовольствие. Могу утверждать, как эксперт со стажем. — Вы проходите. Я сейчас.
Она настороженно оглядывает прихожую и нерешительно входит в квартиру. Ждать дольше нельзя. Еще десять секунд и котлеты превратятся в маленький, но дымный пожар. Покряхтывая и поохивая бегу на кухню. Успеваю вовремя. Сверху мои котлетки прожарились, а снизу почернели. Назвать это блюдо деликатесом — язык не повернется. Но в пищу еще годится.
— Что вы там делаете? — В голосе столько беспокойства, что мне становится стыдно: бросил гостью одну в прихожей. Так порядочные мужчины не поступают.
— Готовлю. Не беспокойтесь. Сейчас иду. — Беру сковородку, подставку, пару тарелок и иду в комнату. Моя нежданная гостья стоит у распахнутых дверей, готовая исчезнуть в любой момент. Взгляд ее буквально прикован к, покрытой облачком пара, сковородке. До меня наконец доходит, что сковородку и кипящий жир объединяет элементарная логическая цепочка. Если к этой цепочке добавить еще одно звено в виде дворника-алкаша, то есть меня, то причин для страха оказывается предостаточно. — Добрый гость — к обеду, а долгожданный — к ужину. Вы наверняка голодная.
— Вообще-то я по делу. — Екатерина Владимировна, не снимая шубки, заглядывает в комнату. Брыська уже у нее на руках. Такой чести удостаивались немногие. Впрочем, расположение кота к врачихе, к сожалению, не перерастает в симпатию врачихи ко мне. — Ваш брат очень беспокоится.
— О чем?
— Вы ушли из больницы. Я объяснила, чем это может закончиться. Он сильно расстроился. — Серые глаза понемногу округляются. Наверное, жилище алкоголика милая эскулапша представляла себе несколько иначе. Не могу сказать, что у меня шикарная квартира или выдающаяся мебель, но включенного компьютера вполне достаточно для разрушения образа вконец опустившейся личности. — Вы его украли? — Такого я не ожидал. Ладно, поверила Лешкиной байке про пьяницу, но заподозрить меня в воровстве?
— Заработал. Честным трудом, — говорю почти сердито.
— Метлой?
— А вы, что думали: зарабатывать можно только скальпелем и пилюлями?
— Я, как вы выражаетесь, пилюлями, на компьютер и за год не заработаю.
— Могу посодействовать, устроить дворником.
— Нет, спасибо. Я к вам не трудоустраиваться пришла, а оказывать неотложную медицинскую помощь. — На этом месте наш стремительный диалог притормаживается. Она сказала все, что хотела. А я не знаю, как мне быть. Воспоминания о ее прохладных пальчиках тревожат душу. Не скажу, что я против их приятных касаний. Я страстно хочу ощутить их на себе, но не как пациент. Уж лучше вызвать скорую помощь, чем снова пережить это сладостное унижение.
Я стою посреди комнаты и молчу. Екатерина Владимировна не выдерживает первой.
— Долго мне прикажете ждать? — Недавняя растерянность исчезла полностью. Похоже, то обстоятельство, что мой заработок «дворника» оказался выше ее заработка врача, Екатерину Владимировну задело за живое. — Я отработала смену и очень устала. Будьте добры, не задерживайте меня.
Быть ее пациентом я вовсе не желаю, а вот задержать сердитую врачиху у себя я бы не отказался.
— Екатерина Владимировна, — говорю специально негромко и премиряюще, — говорите, что я должен делать — все исполню.
— Раздевайтесь. — Она исчезает в прихожей и возвращается со своей здоровенной сумкой. Судя по размерам этого предмета, в нем разместилась операционная, палата реанимации и еще осталось место для милых женских пустячков вроде губной помады, туши и пудреницы.
— Может быть, лучше сначала котлеты? — Делаю отчаянную попытку превратить госпиталь в вечер при свечах. — А то они остынут. Если хотите, Екатерина Владимировна, могу предложить отличное грузинское вино. Красное, полусладкое. Как раз под мясо.
— Нет. Спасибо. Меня ждут дома. — Страшно хочется задать вопрос: кто ждет? Но еще страшнее получить ответ, который оборвет тонкую нить наших еще не сложившихся отношений. И я молча раздеваюсь. Что-то со мной происходит непонятное. Странные, необратимые изменения. Разве бы я простил кому-либо обвинение в воровстве? Не за что в жизни.
Кстати, о воровстве. Что-то смутное, неясное проносится в моем мозгу при слове «воровство». Я чувствую, что нахожусь в полушаге от решения задачи поиска белого Мерседеса. Не хватает какой-то мелочи, какой-то связки, что бы найти водителя, сбившего брата.
Тихое, но паническое «Ой», заставляет меня обернуться. Екаткрина Владимировна стоит по стойке смирно. У ее ног валяется здоровенная мышь. Брыська сидит и искательно заглядывает в испуганные серые глаза, в ожидании похвалы. Подлый подхалим. Он со мной-то мышами не делится. Он со мной делится моими котлетами. А тут пришла в дом совершенно посторонняя дама, и этот предатель уже стелется перед ней, как коврик перед Генеральным Секретарем.
Вечер завершился торжественными проводами. Брыська порывался незаметно запихнуть свой подарок Екатерине Владимировне в сумку. Потом пытался составить мне конкуренция, набиваясь в провожатые. Обломили нас обоих. Я, под действием лекарства уже засыпал, а на кота отказ очаровательной врачихи подействовал совершенно угнетающе. Он улегся в опустевшей прихожей у дверей и не покидал свой пост до утра. Кажется, кот влюбился. Но это уж дудки. Я с Екатериной Владимировной познакомился раньше.
23 декабря
Утром встаю вполне боеспособным. Вчера, после ухода моего ангела-хранителя Екатерины Владимировны, засыпая, дожевал подгоревшие котлеты и провалился черную пустоту. Никаких кошмаров, никаких бандитских визитов. В семь утра меня бесцеремонно поднял будильник. Я всегда с большим удовольствием наблюдаю, как в кино разбуженный будильником герой хватает эту адскую машинку и швыряет в угол комнаты. К сожалению, с моим пройдохой такие фокусы не проходят. Мне ни разу не удалось спросонья метнуть орущий будильник в стенку. Его просто невозможно нащупать. Скользкий и хитрый, подлец. Как бы удобно я не ставил этого горлопана с вечера, утром он обязательно оказывается вне пределов досягаемости моей руки. Толи сам уползает, толи Брыська переставляет.
Привожу себя в порядок. Варю традиционный кофе. Чувствую себя вполне сносно. Правда, любимая поза за завтраком: «сидя на стуле», по прежнему остается для меня табу. Избранные места той части тела, что природой предназначены для сидения, покрылись твердой, хрустящей корочкой. Ощущение не из приятных, но биться в истерике из-за того, что я больше похож на Рождественского гуся, чем на журналиста, мне некогда.
У кабинета Василия Игнатьевича я оказываюсь без десяти девять. Стучу, заглядываю. В небольшой комнате, оставленной в официально-канцелярском стиле эпохи застоя перед грудой, сваленных на столе бумаг, сидит мрачного вида подполковник.
— Василий Игнатьевич?
— Да. — Подполковник отрывается от увлекательного чтива.
— Здравствуйте, Альберт Валентинович вам вчера на счет меня звонил.
— Здравствуйте, проходите. — Подполковник указывает рукой на стул у стенки кабинета. Попутно успевает поглядеть на часы и недовольно поморщиться.
— Извините, что пришел немного раньше. Не рассчитал. — Я чувствую себя очень неудобно. Мог же проявить свои лучшие качества и поторчать в коридоре эти несчастные десять минут?
— Ничего. Присаживайтесь.
— Я постою. — Василий Игнатьевич насторожился.
— У вас, что, права отобрали? Так я вам вряд ли смогу помочь.
— Да нет, с правами у меня полный порядок. — Спешу успокоить гаишного начальника. — У меня их вовсе нет.
— Так, значит, вы хотите получить права?
— Нет. Зачем мне права, если у меня нет машины? — Вполне логичный вопрос приводит Василия Игнатьевича в полное недоумение.
— Если вам ничего такого, — подполковник неопределенно крутит в воздухе руками, — не надо, то почему вы не садитесь?
— Не могу. — Я с тоской думаю о том, как в двух словах объяснить постороннему человеку зачем мне понадобилось испытывать свою шкуру на прочность с помощью кипящего жира. Получается довольно запутанная история. Так вместо консультации в ГАИ, можно попасть на консультацию к психиатру. — По состоянию здоровья. — В первый раз в жизни язык сказал что-то вовремя и правильно.
— Понял. — Удовлетворенно кивает подполковник. — Геморрой. Бывает. И так, что вы хотели узнать?
— Я хотел бы посмотреть рукописные списки.
— Рукописные списки чего? — Василий Игнатьевич настолько правдоподобно изображает удивление, что я начинаю понимать: без применения методов устрашения третьей степени по методике гестапо, до списков мне не добраться никогда.
— Говорят, что в ГАИ имеются списки машин, не включенных по тем или иным причинам в общую базу данных. — Я смотрю на подполковника умоляюще. Применять пытки я не хочу, а, главное, не умею.
— Кто говорит? — Я перестаю понимать: кто же к кому пришел за профессиональной консультацией?
— Знающие люди. — Отвечаю, по возможности, веско.
— Знающие? Вот у них бы и взяли эти мифические списки. — Подполковник теряет ко мне интерес и снова берется за свое занимательное чтение. Вытягиваю шею, пытаясь рассмотреть, что же это за бестселлер, от которого невозможно оторваться. Вижу только крупно набранное: «Приказ» и дальше абзацы пунктов и подпунктов.
— Василий Игнатьевич. — Решаюсь бесцеремонно прервать процесс штудирования приказа. — Я не из праздного любопытства спросил о списках. Дело в том, что не давно моего брата сбил джип. Сбил на тротуаре. Не насмерть, слава Богу. Брат отделался переломами. Он запомнил номер машины. Известна марка — Мерседес. Но в базе данных такого автомобиля нет. Точнее, под этим номером числится «запорожец». Я прошу вас помочь. Возможно, в рукописном списке я смогу найти нужную машину.
Подполковник молча гипнотизирует бесконечные ряды черных жучков буковок. На меня не обращает никакого внимания. Мне начинает казаться, что он вовсе не слышал моего объяснения и вообще, считает, что я уже вышагиваю по заснеженному тротуару прочь от здания ГАИ. Ничего не остается, как только доказать, что подполковник не ошибся. Берусь за ручку двери. Одновременно Василий Игнатьевич берется за трубку телефона.
— Если хотя бы намек на существование списка появиться в вашем журнале, ваша редакция лишится транспорта до третьего тысячелетия. — И в трубку. — Жора? Занеси-ка мне рукописный список. Да, срочно.
Через три минуты мы уже листаем потрепанную школьную тетрадочку, испещренную данными о машинах и их владельцах.
— Машины с таким номером нет. — Констатирует мое фиаско подполковник.
— Да. — Тяну я разочарованно. — Ничего не понимаю. С номером брат не мог ошибиться. У него память фотографическая.
Василий Игнатьевич что-то обдумывает и потом начинает размышлять в слух.
— Ну, номер, сам по себе, ничего не значит. Номер можно приляпать любой. Давайте зайдем с другого бока. Джипов Мерседес в городе только двадцать шесть. Один в гараже областной администрации, легальный. Еще пять гоняют по общей базе данных. Двадцать штук в списке. По большей части нерастаможеные. Белых машин восемь. Кстати, какой джип сбил вашего брата?
— Я же говорил: белый. — Демонстрирую свою дремучесть.
— Я не о цвете. Мерседес выпускает две линии внедорожников: G и M. «G» — квадратные такие, жутко дорогие ящики на колесах. По форме напоминают Виллисы времен второй мировой. У «M» — обводы более современные. Больше на японские джипы похожи.
— Не знаю. Я эти тонкости только от вас впервые услышал. — Я всегда считал себя личностью в автомобилестроении темной и недоразвитой. И, как видно, не ошибался.
— На вашем месте я бы записал данные на все восемь машин. Нет, на семь. — Тут же поправляет себя подполковник. — Вряд ли это Мерседес обладминистрации. Потом поговорите с братом, выясните какой именно внедорожник раскатывал по тротуару. А дальше-задача с одним неизвестным. Такую, способен решить даже первоклассник.
— Как же я у Лешки выясню, какой именно внедорожник его сбил? Он в машинах разбирается чуть лучше моего.
— Полистайте автомобильные издания. Наверняка найдет фотографии всех Мерседесов. И тех, что выпускаются сейчас и тех, которые в начале века немцы клепали. И даже тех, о которых они только мечтают. Предъявите брату на опознание. Вот и весь фокус. С профессионалом трудно спорить. Профессионала нужно слушать и делать так, как он говорит. Я аккуратно заношу в свой кандуит данные на семь Мерседесов, горячо благодарю подполковника и во второй раз берусь за ручку двери.
— Подождите. Кто ведет дело вашего брата? — Василий Игнатьевич решил, что настал его черед удовлетворить любопытство.
— Мне обязательно отвечать на ваш вопрос? — Стукачить не очень хочется. Даже, несмотря на мои глубоко недоброе отношение к капитану Щеглову.
— Обязательно. Хочу знать, кто из наших офицеров не закончил первого класса общеобразовательной школы.
Черт с ним, с капитаном. Ничего хорошего он мне не сделал. Вообще, ничего кроме синяков и толстого слоя коросты на месте ожога. Сдаю капитана без зазрения совести. Пусть и ему станет немного плохо. Не все же «пряники» мне одному.
По ларькам искать журналы я, конечно не стану. Делать мне, что ли нечего? Я не Эркюль Пуаро, сериалы про меня снимать не станут, но простейшие логические построения моему серому веществу вполне доступны. Зачем бегать по всему городу и скупать в ларьках макулатуру, когда есть Лидочка. У такой автовлюбленной женщины не может не быть полной подшивки всех автомобильных журналов. Хватит ей меня эксплуатировать. Могу и я попользоваться ее библиотекой. Правда, добираться до нее через весь город, но выбора у меня нет.