- Скажите еще вот что, мистер Шрайбер. Вы заранее были уверены, что я соглашусь или это импровизация?
- Был момент, когда я был готов уйти, но мне говорили, что Вы человек чести, а это понятно военным чуть лучше, чем другим. Приятного вечера.
- И это все?
- Мы увидимся завтра и уточним некоторые детали.
- Я надеюсь на Вашу честность, мистер Шрайбер.
- На честность, говорите. – Мужчина усмехнулся. – Странная категория в сегодняшнем мире. Вы верите в честность?
- Как ни странно.
- А в принципы?
- Верю.
- А в Бога?
- Вы задаете странный вопрос.
- Не такой уж он странный, поверьте. Вы искренний, честный и порядочный: как же Вы чуть не отравили юношу, который совершенно ни в чем не виноват, кроме того, что родился не под той звездой, что и Вы? – Шрайбер стоял и, улыбаясь, смотрел на Великого Мастера.
- Но, я думал, что рыцарь…. Ведь это был Ваш человек, в конце концов! Это было простое успокоительное.
- А если нет? Что Вам пришлось бы делать с Вашей порядочностью и верой? До завтра, мистер Тиз. Подумайте над тем, что я сказал.
Гл. 45
Месяц Абиб – кончается август. Жаркое время и смутное время. Закатное солнце, как затухающий огонь печи, в которой готовился хлеб. Но только нет самого прекрасного запаха на свете – запаха хлеба, потому что пахнет кровью. Ее тоже нет, но, кажется в лучах заходящего солнца, что вот-вот реки станут красными и камни оживут, и стон их разнесет ветер по выжженной земле.
Костер разгорался, а вокруг костра сидели восемь человек, молчали и перебирали пальцами четки. Ветер почти утих и треск сучьев в костре напоминал далекие выстрелы где-то там за Храмовой горой. Тут был мир, здесь молились каждый Тому, в кого верил, если вообще верил в то, что происходящее было Его волей. А по-другому и быть не могло, потому что не могли они по собственной воле придти сюда, ибо не хватило бы им силы их веры. Не могли они сами сесть так близко от святого для всех места в день смерти Иосифа – земного отца Иисуса, чтобы просто принять его и поздравить с новой жизнью того, кто сидел пока поодаль и кусал губы в ожидании.
Сколько прошло лет? Две тысячи? Наступил ли тот день, о котором мечтали поколения его семьи? И как может случиться, чтобы эти восемь человек даровали ему то, о чем молчит Он. Совершаешь ли ты ошибку, Иосиф? Если – да, то Бог тебе судья, а если – нет? Кто осудит? Кто судья, если Он молчит. Молчит и видит. Не мешает и слушает, как ветер утихает, как звезды зажигаются, как огонь в печи гаснет, а ночь становится темнее. Как слушал и тогда, когда нареченный сын Его просил Его о пощаде. Молчит. Слушает. Смотрит за драмой, которую сам создал.
Ирония судьбы. Рим, который судил и приговорил Иисуса, сделал христианство своей официальной религией. Мать римского императора Константина Великого через три века после казни приехала в Иерусалим, и на этом месте Константин возвел Церковь Гроба Господня. Для кого? Подумай, Иосиф! Для избранных или для всех? Ты вырос с верой и требуешь сейчас ответа от Того, кому веришь – как это возможно?
Открой книгу или учебник, и ты увидишь, с какой легкостью веру в Бога ассоциируют с графой в паспорте! Если ты грек, русский или киприот – то ты православный, если еврей, то, конечно, иудей. Скандинав ты или англичанин - ты протестант, а испанец или итальянец - ты можешь быть только католиком. Перс или араб не вызывают сомнений – мусульманин. Ярлыки и клише, как ценники в магазине. Но, разве все так просто? Разве название имеет значение? Значит, имеет. Татарский сын приводит русскую жену, протестантка выбирает католика, а еврейка хочет выйти замуж за арабского юношу. И все они говорят о любви. Разве любовь сегодня что-то стоит? Нет, потому что слова твоего президента о мировой угрозе становятся реальностью для твоих родителей в их тихом, купленным в кредит домике на окраине города. А их домик важнее и дороже какой-то там любви. И они уже не думают, какой хороший человек их будущий зять – они думают о том, как будут выкручиваться на вечеринке у соседей перед Пасхой! Как будут говорить, что этот приличный с виду молодой человек, мусульманин, отрицающий и их жизнь и их Бога. Что скажут соседи? Разве может что-нибудь быт важнее их мнения? Их мнение о тебе ведь важнее твоего мнения о себе, не правда ли?
Вот если бы каждый президент каждой страны мог занять это высокий пост при одном условии, которая бы была записана в Конституции: жена не может быть одной с ним веры! Если бы так было, то не было бы опрометчивых слов о чужих Богах. Но, нет, ты бредишь, Иосиф! Так не будет, потому что слова и дела редко похожи друг на друга, как правда и ложь.
Сейчас на горе становится прохладно. И ты смотришь вниз на город, пока еще изнывающий от раскаленных крыш и мостовых и тебе странно. Здесь, именно здесь центр мира – христианство, ислам и иудаизм так тесно переплелись, что если бы забыть эти слова, хотя бы на один день, наступил бы самый добрый день на этой грешной Земле. Но, не дадут, Иосиф, не дадут этого сделать те, кто не пришел сегодня на Храмовую гору. Их лимузины сюда не проедут, а их охрана хочет сытно есть – ей нельзя терять врага, потому что без него кто заплатит за ее услугу? От кого охранять, если люди будут помнить только свои имена, а Золотой Купол Храма скроет от жары головы всех, кто захочет сюда придти, забыв, как зовет Его их сосед? О чем ты сейчас думаешь, Иосиф?
- Я думаю: что если сила веры такова, что все начинается при крещении, когда вся любовь и ненависть передается с чувствами и словами и поселяется с чистых душах младенцев? Что если все дело в крещении? Если крещение младенцев не будет зависеть от веры его родителей и обряд этот будет для всех един, как было тогда? Почему раньше так было и почему теперь стало не так? Какая разница, кто и как крестит своих детей? Я – иудей и у нас так заведено, но ведь христианское крещение имеет свое начало в древних языческих культах, там же, где берет начало и наш обряд. В древних цивилизациях крещение происходило на берегу реки, как у индусов, или путем погружения в воду, как в митраизме, или путем обтирания тела водой, как у греков, или же через прохождение длительных болезненных испытаний, как у зороастрийцев. Даже в древнейших храмах Исиды, знаменитой египетской богини, были сосуды для крещения младенцев. Крещение было и в персидской религии и использовалось в египетских и греческих мистериях. Из них иудеи позднее заимствовали практику крещения прозелитов, и ранние христиане взяли его из обоих источников: и греческого и еврейского. Этот обряд, совершенный над Иисусом Иоанном Крестителем, описан почти во всех Евангелиях. Иоанн сообщает также, что у назаретян был такой же обряд, выполнявшийся в воде и последователи Иоанна называли себя «сабеи», что, означает "крестители". Марк пишет, что Иоанн Креститель крестил евреев в воде и что сам Иисус так был крещен. Для евреев, однако, символом договора с Богом было обрезание, а не крещение. Значит, Иисус был крещен дважды? Или совершил преступление, совершив крещение дважды? Христиане нарушили этот вечный договор иудеев с их Богом, заменив его своим обрядом. Тогда все началось: плоть от плоти. Но ведь неотделимы эти обряды друг от друга! Их смысл в одном – разве имеет значение форма? Ведь мусульман и иудеев роднит один и тот же ритуал, в чем же разница? В именах и языке? Почему плоти отдано так много внимания, если речь идет о душе?
Но ведь и христиане чтут Ветхий Завет. Христиане говорят, что Ветхий Завет и Новый Завет едины. Но я говорю о крещении, как начале всего для человека! Это причина и в ней нет единства. Никто не имеет права отрицать веру другого – это должен быть главный закон мира. Это говорю я, Иосиф, в ком течет кровь забытого всеми человека, отдавшего всего себя Тому, кто забыл меня во имя моего сына. Ведь в Ветхом Завете не спрашивали своих детей, когда обрезание им делали и посвящали Богу уже в младенчестве и своей верой отвечали за свое дитя. За все его будущие ошибки и свои деяния, последствия которых переходили на ребенка. Но в Новом Завете обрезание сменилось тем, прообразом чего оно и было - Крещением . «В Нем вы и обрезаны обрезанием нерукотворенным, совлечением греховного тела плоти, обрезанием Христовым; быв погребены с Ним в Крещении в Нем вы и совоскресли верою в силу Бога, Который воскресил Его из мертвых, и вас, которые были мертвы во грехах и в необрезании плоти вашей, оживил вместе с Ним, простив нам все грехи…». И в чем разница, и какая разница, какой народ, как посвящает своего младенца Богу?
О чем ты, Иосиф? Почему ты сейчас думаешь об этом? Дадут ли тебе ответ эти восемь человек, которые сидят у костра? Нет. Разве нет причины думать не о спасении человечества, а о том, как выполнить то, что задумано? Они смущены более чем ты, поэтому смотрят на тебя и молчат. Им надо решить, что с тобой делать – ты стал причиной тишины, которая повисла над Храмовой горой. Им надо решить стоит ли кровь их детей всех их молитв и обрядов. Им надо понять, что важнее: жизнь или смерть во имя Его. А ты смотришь на город, который был твоим и видишь и иудеев, и христиан, и мусульман и не можешь понять, что с ними случилось. Ты видишь, как стоит в этом городе Великий Храм. Это та церковь, которую делят между собой целых шесть христианских конфессий: греко-православная, армянская, эфиопская и сирийская, римская католическая и коптская. Они поделили Христа на части, как разделили церковь на куски – разве так возможно?
- Да, это так. И это возможно. Коптам принадлежит крошечная часовня позади усыпальницы Христа, а часовня у входа принадлежит православным грекам. Пусть так и будет. На скале Голгофы, на которой Иисус был распят, находится греческая православная часовня. В крипте церкви возле Голгофы находится армянская православная часовня, возведенная в память о святой Елене. Каждому есть место. А на крыше церкви глинобитные часовенки образуют небольшую церковь, которая принадлежит эфиопам, одной из старейших христианских общин на Святой Земле. Разве это плохо?
Великая драка за истинную веру! Легко ли смотреть Ему на это?
- Но несколько сотен лет назад, ключ от Храма Гроба Господня, был доверен двум мусульманским семьям Джуди и Нусейбе. Одна семья хранит у себя ключ, другая запирает и отпирает дверь. Каждую ночь представители рода Нусейбе запирают дверь Храма, как делали их предки последние четыреста лет. Пусть так и будет! Пусть это страшно, что веру рвут на куски без стыда и совести, но все-таки она объединяет их и заставляет быть вместе в одном доме, в одном городе, где верят в единого Бога. Где остался только один шаг, чтобы сказать об этом друг другу. И этот шаг должен быть сделан сегодня. Ты знаешь, что когда персы сокрушили вавилонян и позволили евреям вернуться, на месте уничтоженного первого еврейского Храма был построен Второй Храм. В нем Иисус проповедовал милосердие и доброту ко всем живущим. Что осталось? Только ступеньки, по которым в последние дни перед своим распятием Иисус спускался, покидая Храм. И только слова. Веры нет, потому что вера без действия пустынна.
Ты прав. И действие никогда не замедлит случиться, Иосиф. Шестьсот лет спустя, Мухаммед отправился к престолу Господнему со Священного Камня Иерусалимского, где, когда то стоял еврейский Храм. Зная о священных писания евреев и христиан, Мухаммед сказал арабам о едином Боге. И вот, как они поняли его слова: через шесть лет после смерти Мухаммеда, армия его последователей подошла к воротам Иерусалима, заявляя, что город принадлежит им. Какие слова нужны, чтобы тебя правильно поняли? Сколько раз должны были умереть пророки, чтобы те, кто смотрел на их смерть, поняли их слова и поступки? Разве мало того, что под Золотым Куполом Скалы на Храмовой горе, есть священный камень, откуда Мухаммед поднялся на небеса для встречи с Аллахом. На этом же камне, согласно преданию, Авраам готовился принести в жертву Исаака. На нем были построены древние священные Храмы евреев. И здесь был и проповедовал Иисус.
В первой книге Торы – «Берешит» (22,1-18) повествуется о том, как Господь повелел праотцу нашему Аврааму взять своего любимого сына Ицхака и принести его в жертву на вершине горы Мория. Авраам повиновался повелению Всевышнего: он взошел на гору, воздвиг на ней жертвенник, возложил на него Ицхака и уже занес над ним нож, когда ангел, посланный Богом, остановил его руку. В следующий раз ангел не остановил людей. Почему? Иосиф не смог остановить Господа и это преследует род его века. И эта вина лежит на тебе, Иосиф? Нет. Не заблуждайся – все идет, как идет и так должно быть.
- Но, почему они молчат? Разве они, собравшиеся у костра, не знают что делать? Они смотрят на меня и в их глазах страх – они видят перед собой просто человека, но этот человек жив своей кровью и кровь эта приговор их лжи и ненависти.
Когда-то отец рассказал маленькому Иосифу притчу, как величайший еврейский законоучитель рабби Акива вместе с другими мудрецами пришел однажды к руинам разрушенного Храма и увидел, что из развалин, оттуда, где находилась Святая Святых, выбежала лиса. Увидев это, все мудрецы заплакали, но рабби Акива рассмеялся. "Чему ты смеешься? - спросили его. Он ответил: "Пророки предсказывали, что Храм будет разрушен и лисы будут заходить в Святая Святых. Но, Пророки же предсказали, что придет день - и Храм будет восстановлен. Я увидел, что сбылась первая часть пророчества и теперь радуюсь тому, что это означает, что сбудется и вторая его часть". Это стало для Иосифа надеждой на то, что когда случается одно, обязательно случится и другое…
Солнце почти совсем скрылось, и только слабые лучи еще говорили о том, что жизнь отчаянно борется с тьмой. Вокруг костра говорили вполголоса. Иосиф не слышал того, что говорили, но они говорили о нем. Кто они, эти люди? Вчера, когда они спускались по склону горы от хижины, где он прятался несколько дней, он попытался расспросить спутника о том, как все произойдет и что будет потом. Спутник его отвечал очень скупо: то ли потому что не знал, то ли потому что этого не должен был знать Иосиф. Он говорил что-то про то, что будут очень важные люди и что никогда они ранее вот так не встречались, и что эта встреча может все изменить, если они смогут договориться, но очень многие хотят, чтобы всех этих людей убили. И что встреча эта может стать последней для каждого их них, потому что…. Он что-то бормотал еще и Иосиф ощутил страх. Животный страх. Но, если не убьют? Если все будет хорошо, что тогда?
- Хорошо еще никогда не было. – Неожиданно ответил его спутник.
- Тогда зачем вы согласились мне помочь?
- Чтобы эта встреча состоялась, потому что только эти люди могут решить, что делать дальше. И, слава Аллаху, она состоится сегодня вечером. Без них все могло бы быть по-другому. – Если бы Иосиф видел в этот момент усмешку, скользнувшую по лицу его провожатого, он бы понял, что страх, который он почувствовал, появился не случайно.
И вечер наступил. Белые и темные лица костер освещал по-разному. Хотя одежды у всех были просты, Иосиф понимал, что у костра сидят не простые люди. Они облечены огромной властью, связями, финансами. Они и есть власть. Не та, которая наживается на людях, а так, которая дает ей такую возможность.
И только один вопрос беспокоил Иосифа: имел ли он право приходить к тем, кто не знает другого языка, кроме языка боли и страха. Он совершил ошибку? Но, как еще быть услышанным, кроме как через крик? И пусть это будет крик тех, кто должен был его услышать. Он так думал. Теперь, когда ночь пришла, и люди у костра говорили о нем, он чувствовал, что страх не ушел, и нет ощущения победы. Нет радости от того, что его услышали, потому что он понял: те, к кому он пришел, сделали только первый шаг – второй и вероятно последний для многих из тех, кто сидит у костра, а может быть и для него, еще впереди.
Неожиданно ярко сверкнула луна и стала небом. Все окрасилось в белое: одежды людей сидевших у костра, земля и Золотой Купол Храма. Крысы на секунду прислушались, и муравьи на секунду прекратили свою вечернюю работу. Они подняли головы в небо и принюхались, но никакой опасности не почувствовали. Не пахло дождем, а значит, не стоило уж слишком торопиться: дом близко и они успеют спокойно дойти и улечься спать.
Звука не было, появился только странный свет, как будто где-то очень далеко началась сильная гроза. Но, вот и звук появился, и Иосиф увидел удивленные лица, обращенные на него. Они что-то спрашивали – они как будто кричали ему что-то все вместе. Он улыбнулся им в ответ: «Все хорошо», хотелось ему сказать. Все хорошо, Иосиф. Все уже хорошо, потому что тихо и спокойно. И так теперь будет всегда.