Движение минутной стрелки увлекло за собой и стрелку часовую, Фэйд не намеривался ограничиваться одним, двумя или даже тремя оборотами, он продолжал вращать механизм часов в обратном направлении.
Я, словно заворожённый, наблюдал за действиями Фэйда, уже несколько раз попытавшись окликнуть его по имени. В следующий же миг я посмотрел на стоявшую поблизости госпожу Тёрн. Как и я, она смотрела на часы и на тот процесс, что с ними теперь происходил, у меня в мыслях вновь прозвучали её слова:
«Тот, кто вопреки истинному току времени норовит перевести стрелки назад – обманет лишь самого себя».
Теперь же я наблюдал как кожа, что подобно старинному пергаменту, была покрыта морщинами и возрастными пигментными пятнами, на лице, шее, руках и других немногих открытых местах госпожи Тёрн, принялась отслаиваться целыми лоскутами и спадать. Оказавшись в воздухе, отслоившиеся лоскуты кожи, подобно опавшей листве, кружились вокруг женщины, которая становилась всё тоньше, уменьшаясь в объёме пропорционально тому, как её собственная ткань спадала с неё, устилая пол вокруг её фигуры целым ковром из мёртвой кожи и плоти. Вскоре, рядом со мной стоял скелет, на костях которого, лишь в некоторых местах сохранились красноватые прожилки – напоминания о недавней иллюзии жизни. Когда же я смог оторвать взгляд от того, что сталось с госпожой Тёрн, я вновь посмотрел на часы, чтобы увидеть Фэйда. Мужчина застыл в положении, удерживая правую руку на циферблате. Он теперь тоже смотрел на скелет женщины, на котором, словно имитация одежды на полевом пугало, трепыхался халат. Если моей эмоцией от всего увиденного было искреннее удивление, граничащее с испугом, то во взгляде Фэйда легко читалась смесь ужаса и горечи. Он явно был разбит от того, что увидел.
Это, последнее, наблюдение позволило мне сделать вывод, который я записал в свой блокнот, хоть мне и пришлось приложить некоторое усилие, чтобы унять дрожь в руках.
«Фэйд, возникнув из старинных часов малоизвестной мне госпожи Тёрн, действовал целенаправленно, пытаясь перевести часы назад, путём многократного оборота минутной стрелки в противоположном направлении. Результатом его манипуляции с часами стала не менее удивительная гибель госпожи Тёрн, чему сам Фэйд оказался более чем расстроен».
Оторвав взгляд от блокнота, я обнаружил себя в уже известном мне коридоре. Я стоял ровно там, где впервые увидел госпожу Тёрн. Дверь квартиры, из которой таинственная женщина появилась, была теперь закрыта. Я, преодолевая некоторую степень сомнения, всё же подошёл к двери и попытался её открыть. Дверь была заперта, что не сильно и противоречило здравому смыслу, ведь это был вход в чью-то жилую квартиру.
Я неоднократно нажимал на кнопку звонка, который, судя по всему, не работал, стучал в дверь, но никто не спешил открыть, и в конце концов я решил оставить эту дверь в покое. Очевидно, некоторые двери лучше оставлять закрытыми.
Я продолжил свой путь вдоль коридора, потолочные светильники по-прежнему загорались, как только я появлялся в зоне их сенсора.
Пройдя вдоль по коридору до самого его конца, я остановился у окна, которое открывалось в тёмное, ночное небо. Город там внизу утопал в океане искусственного света, уличные фонари, электронные вывески, реклама, многие-многие автомобили, в своём безостановочном движении, наполняли город светом, от которого иногда становилось душно. Казалось, что этот свет имел свой запах, а если попытаться отсечь какофонию всевозможных шумов, складывалось ощущение, будто свет звучал. Это был назойливый звук, подобный жужжанию нерасторопной мухи, не к месту проснувшейся в конце октября.
Я стоял и слушал этот звук, позволяя ему, каким бы противным он не казался, вонзиться в моё сознание словно буравчик, проникая глубже, оставляя позади кровоточащую борозду, по ходу которой моя пытливая мысль двигалась вслед за ускользающим господином Фэйдом.
Я теперь вспоминал лицо мужчины, он больше не был для меня простой эфемерной фигурой, теперь я видел его и знал, как он выглядел, как его видели люди вокруг. Его одутловатое лицо, суетливый взгляд, пара глаз что опасливо бегает из стороны в сторону, я вспоминал с каким видом искомый мною господин Фэйд вылез из старинных часов…
– Простите пожалуйста, – раздался голос у меня за спиной, голос принадлежал мужчине, хотя и не очень молодом, – Вы здесь живёте теперь?
Я обернулся, чтобы увидеть перед собой совсем невысокого, пожилого мужчину в светлой, фетровой фуражке, надетой поверх жидко растущих, седых волос. Мужчина смотрел на меня из-под столь же седых, но уже кустистых бровей, снизу его глаза обрамляли дряблые кожаные мешочки, более всего остального в его внешности выдавая возраст.
– Я вот, знаете, смотрю на всё это дело, знаете ли, в глазок дверной… – бормотал мужчина. – Смотрю, стало быть, и в толк никак не возьму. Вы здесь ходите, в двери стучитесь, знаете ли, а я вас раньше здесь никогда не видел.
Слова, которые готовы были сорваться у меня с языка в качестве ответа на всю это мало разборчивую чепуху, я предпочёл попридержать, позволяя незнакомцу выговориться.
– Я то… – сказал мужчина, после затянувшегося молчания, понимая, что я не собирался поддерживать диалог, – я то здесь живу, знаете ли… И всё вижу…
Это замечание старика несколько взбудоражило меня.
– Вы, стало быть, – я сделал акцент на эту фразу, полагая, что таким образом смогу импонировать старику, – здесь что-то вроде соглядатая, верно?
Старик едва заметно смутился, его рот растянулся в улыбке, а глаза при этом зажмурились.
– Ну не то чтобы прям соглядатай! Что вы, что вы, молодой человек. Времена нынче уже не те. Вот в былые времена, знаете ли, всё было серьёзно… А теперь уж совсем не то.
На долю мгновения я упустил из вида мысль, за которую столь бережно держался всё последнее время.
– Былые времена? – переспросил я.
Старик вновь улыбнулся, на этот раз еще шире, но и теперь его губы не размыкались, так что зубов видно не было.
– В былые времена, знаете ли, всё было строже, гораздо серьёзней. Молодёжь не безобразничала, если понимаете о чём я… – сказав это, старик смущённо отвернулся, поглядывая на меня искоса.
– Вовсе нет, – поспешил я заверить мужчину, – я понятия не имею, о чём вы говорите.
– Ну что вы, что вы, ладно вам! – старик, продолжая улыбаться, конвульсивно махнул на меня рукой. – Скажете тоже…
– И тем не менее, – я перешёл в наступление. – я здесь не просто так разгуливаю по вашим владениям, уважаемый. Меня сюда привело важное дело… Одна из ваших соседок, вы должно быть знаете здесь всех, была вынуждена просить меня о помощи.
Так я в самых поверхностных деталях рассказал старику о причине своего присутствия.
– А как вас зовут? – спросил я, надеясь, что теперь я смогу настроить чудаковатого старика на нужный лад.
– Меня то… – протянул старик, – меня звать Себастьян. Я живу вот в этой квартире.
Старик указал на одну из дверей в стене, которая теперь была приоткрыта. Я смог увидеть лишь узкую линию темноты, открывавшейся из-за двери. Зато у этой двери, в отличие от всех остальных на этаже, был большой дверной глазок, напоминающий скорее смотровое окно.
Я подошёл к двери, оставив старика позади. Через такой глазок, старый неврастеник мог видеть едва ли не всю площадку за коридором.
– И как часто вы смотрите в этот ваш перископ? – поинтересовался я. – Выглядит столь внушительно…
Старик улыбнулся, смущённо пожав плечами:
– Ну я постоянно смотрю, стало быть, а что же мне еще делать-то?
– Ну да, ну да… – поспешил согласиться я. – А в таком случае, уважаемый Себастьян, не наблюдали ли вы недавно что-либо странное здесь?
Мой вопрос, как ни странно, вызвал ступор у Себастьяна, тот словно хотел сказать о чём-то, но тут же растерял слова или не мог составить их в нужную последовательность.
– Я, разумеется, имею ввиду господина Фэйда из 113 квартиры, супруга хорошей госпожи Сиро, – пояснил я, надеясь, что сузив спектр предметов, старик сможет таки собраться с мыслями.
– Господин Фэйд… – проговорил старик, вторя моим словам. – Он, знаете ли, человек такой… Ну… У себя на уме…
Это было более чем забавно слышать от Себастьяна, но ново приобретаемый профессионализм позволил мне сохранить серьёзное выражение лица, а под моим взглядом старик понял, что я хотел бы узнать больше деталей.
– Господин Фэйд так часто здесь бывает, знаете ли, что уже и не приметишь чего особого… – Себастьян пожал плечами, немного стыдливо, так, что ему пришлось отвести взгляд в сторону. – Я ведь его видел много раз, знаете ли, и вот он, стало быть, всегда при своём…
Я приложил усилие, чтобы мой взгляд выглядел еще более испытующим, заставляя старика говорить.
– Ну я же говорю, господин детектив, этот вот Фэйд, он у себя на уме. Человек активный, то тут, то там появится, маякнёт, но в события не вмешивается. А тут…
Старик вновь запнулся, и потупив взор, что-то прокряхтел.
– Себастьян, уважаемый, – напомнил я старику о своём присутствии, – если вы видели, что-то заслуживающее внимания – скажите.
И поскольку старик не спешил говорить, он теперь просто смотрел перед собой, как если бы я всё еще стоял напротив окна, мне пришлось нажать на него, напомнив о своём вопросе еще одной репликой.
– Себастьян, два дня назад господин Фэйд покинул свою квартиру, вечером. Он вышел, чтобы сходить в магазин и исчез! Все ваши камеры и служба безопасности сошлись на том, что мужчину нигде не видели. Он не заходил в лифт, тем более не покидал территорию жилого комплекса. Вы, судя по всему, единственный, кто может помочь в этом деле!
Старик посмотрел на меня, его взгляд был растерянным, он словно не знал куда приткнуться. Пожав плечами, этот жест давался ему столь гармонично, Себастьян подошёл к своей двери уставившись на внешнюю линзу глазка, в выпуклости которой отражался тусклый свет потолочной лампы, принялся рассказывать:
– Я смотрю в этот дверной глазок, стало быть, сколько себя помню! Я вижу там едва ли не всё, что обычно утаивается от взглядов людей, понимаете?
Я едва заметно кивнул, призывая старика продолжать.
– Впервые я увидел там господина Фэйда еще давно… очень давно. Был март-месяц на дворе, но не здесь, а там…
С этими словами старик кивнул на собственную дверь. Я смутился, не понимая, о чём шла речь.
– Ого, господин детектив, что это был за день… – протянул Себастьян. – Месяц то уже март к концу близился, тепло, в ветре пахнет свежестью, но народу собралось столько, что и тесно и смрадно… – старик, с задумчивым видом, кивнул. – Все пришли за зрелищем, но в кои то веке в толпе царило смятение, не все, ой не все разделяли настроение короля. Филип IV, меж тем желал смерти мужчине, коего семь лет держали в темницах, чьё тело сломали многократно, но чей дух лишь закалился в пламени страданий.
Здесь мне бы в пору было остановить старика, призвав сумасброда к здравому смыслу, но старик приобрёл столь удивительную живость в своём повествовании, что вмешиваться в его рассказ я не смел.
– Жак де Моле10, двадцать девятый и последний магистр ордена тамплиеров, привязанный к столбу, должен был быть сожжён на глазах тысяч людей. Семь лет изнурительных допросов и истязаний не прошли бесследно! Великий магистр был уже совсем не тот, что раньше. Оговорив своих братьев по ордену, он в конце концов нашёл в себе силы опровергнуть оговоры, данные в адрес тех, кто еще оставался в живых. И, хотя у ордена складывались неплохие отношения с простым людом, в Париже в тот день царило замешательство, слишком сильно было влияние Папы.
Я смотрел на Себастьяна, зубы у меня едва не скрежетали от раздражения, поскольку старик, в припадке своего чудачества, очевидно, позабыл об изначальном предмете нашего разговора.
– Там, на костре, Жак де Моле не отверг предложенное ему последнее слово, – продолжал Себастьян, то и дело закатывая глаза, словно вспоминая о событии, свидетелем которого он сам являлся, – но с уст его сорвалось вовсе не раскаянье, о нет… не такой был славный де Моле!
Старик рассмеялся, впервые обнажив ряд пожелтевших зубов.
– Славный де Моле призвал к божьему суду горе-короля Филипа, ну Филипа IV, стало быть, и Папу Климента V. В своей речи он заявил, что и тот, и другой переживут его самого не более чем на один год, однако уйдут они вовсе не с гордо поднятой головой, помимо их тела, сгниёт и их дух11.
Здесь Себастьян сделал паузу, старик смотрел на меня, улыбаясь, однако теперь выражение его лица не носило характер столь яркой эмоции, отчего становилось ясно – мой рассказчик испытывал восхищение тем, что извлекал из своей памяти, как если бы то были сокровенные «дары волхвоцарей», хранящиеся в самом дальнем уголке едва ли не бездонного «ларца» его памяти.
– Вы, господин Себастьян, – я откашлялся, бросая взгляд на дверной глазок, – видели всё это через ваш дверной глазок?
Старик, продолжая лыбиться, кивнул головой.
– А как же господин Фэйд? – я нашёл в себе силы изобразить улыбку. – Вы намеривались поведать мне именно о нём!
– Ах да! Да! Точно! – старик сложил тонкие ладони перед собой. – Верно ведь, господин Фэйд… Сперва я подумал, что мне то почудилось, так много людей было там, у помоста. Они все толпились, толкались, в первых рядах особливо! Когда я увидел Фэйда там, среди самых проворных зевак, я не сразу поверил своим глазам.
– Вы хотите мне сказать, – изумился я, – что господин Фэйд был там, среди людей, пришедших на казнь?
Себастьян закивал.
– Именно так, господин детектив! Всё так.
Я выдохнул, мне почудилось, что Сапфир, в этот самый момент, смотрел на меня из тени, собравшейся позади нас, и, несомненно, давился смехом.
Успокоившись, досчитав про себя до десяти, я вынул записную книжку из кармана и не торопясь, сделал запись. Всё это время Себастьян смотрел на меня.
– Так, понятно, большое спасибо за информацию… – проговорил я, всем телом давая понять, что намереваюсь вернуться обратно в коридор, но старик изменился в лице и эта перемена заставила меня остановиться.
– Но постойте же, господин детектив, постойте! Это же не всё!
– Не всё? – переспросил я.
Себастьян замотал головой,
– После того как дым от костра рассеялся, я еще видел многие вещи, очень много всего видел, господин детектив. Но вам, наверно, всё это не интересно…
Старик потупил взор, но лишь на мгновение, после чего на меня вновь была обращена пара обрамлённых морщинистой кожей глаз.
– Спустя какое-то время, когда я вновь увидел эшафот, Париж был уже совсем другим. – протянул Себастьян, а его взгляд устремился куда-то вдаль, явно он видел шпили Нотр-Дам де Пари, так, что я тоже повернулся и проследил за его взглядом. Мне же была видна лишь темнота, безмерно расстилавшаяся повсюду, поглотив как всякое пространство, так и понимание об оном.
– В то январское утро небо над городом затянули столь плотные тучи, что о расположении солнца можно было только гадать, – продолжал Себастьян. – Народу было тьма, все возбуждены, кричат на свой лад. На помост ввели Людовика XVI12. Он был растерян, лицо выдавало всё, особенно глаза…
– Вы и такие детали можете видеть через этот ваш дверной глазок? – изумился я, стараясь не выдавать в своём голосе очевидной иронии. Однако Себастьян не придал моим словам значения.
– Он испугался… Завидев раму аппарата, что отсекал головы в мгновение ока. Ноги у него подкосились так, что он бы рухнул на насквозь пропитанные кровью доски помоста, если бы ни два молодых якобинца, удерживающие его за плечи….
Себастьян вновь растворился в собственном рассказе, его слова, слетая с губ словно ястребы устремлялись на то тонкое полотно реальности, что должно было разделять мир реальный и плод стариковского воображения. Этакая перепонка, призванная чутко реагировать на колебания мысли, она, разумеется, не могла выдерживать натиска слов старика, обрываясь и исчезая, материя миров сливалась, я же следовал за голосом, Себастьян продолжал рассказывать: