– Ваше сиятельство, приготовьте ружьецо, а то бог свят… – прошептал лакей, держа мушкетон двумя руками.
Петр Борисович заткнул за пояс две заряженные пистоли, и запалил фитиль на шестизарядном ружье, и вышел из кареты. Елпидифор держал наперевес свое двуствольное ружье, и наблюдал, как Трофим возится с бревном.
Вдруг раздался свист, и появились семеро колоритных персонажей. «Что за путешествие без разбойников? – подумалось Петру Борисовичу, – и в пьесах Шекспира и у Лопе де Вега-без разбойника действие просто немыслимо».
Открылся занавес, и развитие пьесы понеслось со скоростью лучших курьеров его императорского величества, и записные негодяи, разодетые в разноцветное тряпье, с оглушительным звоном обнажили свои ржавые и кривые клинки, притом у самого тощего из них, от невероятного усердия, абордажный тесак переломился пополам, когда наш герой вытаскивал его из ножен. Гнетущее изумление отразилось на его небритом лице, и он уже со страхом наблюдал направленные на него два ствола ружья Елпидифора.
– А чего на меня-то, – только и вымолвил записной злодей, бросая наземь гарду и храбро бросаясь наутек.
Его не менее отважные камрады, озабоченно осмотрев друг друга, и своих противников, а особенно дымящееся револьверное ружье графа, шестеро смельчаков бросились отступать на заранее приготовленные позиции, в ближайших кустах, причем, двое из них, ловко маневрируя, ударились друг в друга, образовав кучу малу. Понятно, что брутальные итальянцы сделали это для того, что бы дезориентировать противников, и уклониться от прицельной ружейной стрельбы. Граф проявил слабость, и выпалил из ружья два раза в воздух, и этим нанес страшный вред бандитам- оба потянули мышцы ног, и Елпидифор с Евлампием их обездвижили, но только в целях уточнить путь до Рима.
Евлампий отдал ружье другу, снял камзол, оставшись лишь с кинжалом на поясе, и хоть он не давал клятвы Гиппократа, но конечно, слышал от барина о столь достопамятном эллинском лекаре. Итальянцы, увидев здоровенного русского бородача, с кинжалом на поясе и деловито закатывающем рукава полотняной рубахи, навоображали себе бог знает что. Не сговариваясь, стали расползаться в разные стороны, притом в прямом смысле этого слова.
– Сеньоры! – обратился к ним улыбающийся здоровяк, я должен оказать вам помощь!
– Вы хотите перерезать нам горло, что-ли, что бы мы не мучились? – ответил один из бандитов с красным платком на голове.
– Нет, наш сеньор выбрал путь просветления и теперь против пролития крови. Вам лучше остаться, – и ухватил одного за шиворот, а Елпидифор схватил другого. Итальянцы взвыли от боли и их ноги подогнулись, но лекарь, со своими «зрячими» руками, уже оказывал первому из них помощь.
– Как зовут тебя, страшный грабитель? – поинтересовался Евлампий, не поднимая головы, умело заматывая при этом колено одному из них, с замотанной в красный платок головой.
– Мое имя Джузеппе, добрый человек. Только прошу, сеньор, не отдавайте нас полиции, – обратился он к Шереметеву, – доброму сеньору наверняка понадобятся верные люди, здесь в Италии. Сеньор не пожалеет, что пощадил нас, меня и Микеле, – он кивнул головой на своего такого же неудачливого товарища.
– Хорошо, Джузеппе и Микеле, я возьму вас на службу, но только здесь, в Италии. Жалованье ваше будет четыре скуди в день и еда, и вот вам деньги, купите себе подходящее платье. Попробуете меня обмануть- вы пожалеете об этом.
– Нет, добрый сеньор, зачем нам тебе лгать? – сказал Джузеппе, разведя руки в притворном удивлении.
– Обращайтесь к сеньору» граф», – добавил Евлампий, – граф Шереметев.
– Найдете меня в Риме в гостинице Albergo Del Sole Al Panteon, на via Seminaria, рядом с Пантеоном на via Rotonda – сказал Шереметев, держа эфес шпаги. Евлампий, окажи им помощь, и пусть уходят.
Лекарь перевязал одного, и вправил сустав другому, туго перевязав ноги страдальцам. Кареты двинулись к Риму, а в оконце Шереметев видел, как итальянцы бодро хромая, идут к ближайшему селению.
– Много ли барин дал денег тому Джузеппе? – спросил Евлампий графа.
– Двадцать скуди, – улыбнулся Петр Борисович, – представление было невероятное, я почувствовал себя настоящим героем, хотя и постановка пьесы посредственная. Но было смешно.
– Это эллинские Эсхил с Аристофаном, и их музами Мельпоменой (Трагедия) и Талией (Комедия), вдохновлялись бы похождениями этих двух простофиль, к счастью для нас, неудачниками на ниве отъема чужих денег. Но ваше сиятельство, плакали ваши денежки, эти Бригелла и Арлекин и не явятся к вам в Риме.
– Увидим, -засмеялся барин.
Кареты въехали в ворота Рима, и по улице via Nomentiana двинулись к постоялому двору Albergo del Sole Al Panteon на via Seminaria на площади Пьяцца делла Ротонда. Расположились неплохо, гостиница была совсем рядом с Пантеоном. Семья де Грасси расположилась там же. Шереметев спустился на обед к семье де Грасси, а затем путешественники в сопровождении слуг двинулись к Пантеону. Здание древнего храма было в высшей степени величественным, с фасадом, украшенным колоннами, увенчанным куполом с световым окном.
– Вам нравится, граф?
– Великолепно, сир, – ответил Шереметев, – необыкновенное впечатление. У нас церкви тоже прекрасны, Но здесь… И статуи, и колонны. Может быть, в наиболее старых церквях заложен разительный контраст между простым внешним и богатейшим внутренним убранствами?
Бертран легко улыбнулся, глядя на Шереметева, и взял свои супругу под локоть, и пошел с ней рядом, следом шли дети с гувернанткой, а замыкали колонну Шереметев со слугами, с восторгом провожали взглядами красоты Вечного города. Они перешли мост через Тибр, и оказались перед замком Святого Ангела, мавзолеем императора Адриана.
– Вот, ангел опустил свой карающий меч… – тихо проговорил мсье де Грасси, смотря на кирпичные стены древнего сооружения.
– Разве меч был поднят? – с удивлением споил Петр Борисович, смотря на монумент.
– Ну вы не знает это легенду католического мира. В Италии бушевала Юстинианова чума, умерла почти половина населения страны, умерли даже франки, желавшие захватить Италию. Но хотя папа Григорий молился о даровании прощения, закрыли все бани и школы, все было тщетно. И, наконец, во сне пришло молящемуся видение, что архангел Михаил опустил свой пылающий меч, и рассказал папе о лекарстве от заразы, и чума наконец отступила совсем.
Граф Шереметев слушал рассказ с неотступным вниманием, о той седой древности. Сложно было представить все это, но ведь эти рассказы были записаны, а историей его родины, России, никто толком не занимался. И это ему было вдвойне неприятно, чувствовать себя если не варваром, то уж и не частью Просвещенного мира.
– Не хмурьтесь, граф. Многие историки занимались изучением прошлого вашей родины. Мавро Орбини, Герберштейн, Олиарий. В лавках антикваров можно купить карты России работ лучших картографов начиная с 16 века.
– Мы же собирались встретиться с Пьетро Мори, – шепотом проговорил граф Бертрану, с нетерпением оглядывая его.
– Я из гостиницы послал ему письмо, и завтра мы нанесем ему визит, мой друг.
Они вернулись в свое пристанище в Риме, по пути посетив книготорговца, и теперь Елпидифор тащил в гостиницу уйму книг и карт, а граф передал письма из России послу императрицы в Ватикане.
Петр Борисович сидел в кресле, и задумчиво рассматривал планы виллы в Стра, вспоминал Лабиринт, и представлял, как это же построит в Кусково. И церковь Сан – Витале, конечно, не такая большая. Все-таки это стоит все очень немало. А завтра предстоит встреча со знаменитым Учителем Академии. Он посидел в парчовом кресле еще немного, и отправился спать, утро вечера мудренее.
Неоплатоники
Наутро, проснувшись, друзья привели себя в порядок, и отправились в Академию, их провожали слуги графа Шереметева. У сира де Грасси были рекомендательные письма к учителю, закрытыми сургучными печатями с оттисками знаков братства. Они прошли по мостовым Рима, и достигли искомой калитки, и Бертран постучал в дверь деревянным молотком на цепочке ровно семь раз. Они стояли и ждали, и наконец, через несколько минут, услышали звук шагов, приближающегося к ним человека. Дубовая дверь распахнулась, и на пороге стоял опрятно одетый служитель, очень зрелого возраста в темной одежде.
– Что вы ищите здесь, почтенные? – спросил их незнакомец.
– У нас письмо для Пьетро Мори, – сказал Бертран, протянув конверт из Флоренции. Слуга быстро взглянул на конверт с печатями, кивнул головой, и сказал лишь :
– Подождите, сеньоры, – и опять закрыл калитку, и посетители ждали в нетерпении решения магистра.
Опять застучали каблуки во дворе, столь желанная дверь распахнулась, и с уже знакомым служителем стоял рядом строго, но дорого, одетый сеньор, держащий в правой руке отличную трость.
– Я рад вам, сеньоры, меня зовут Пьетро Мори. Проходите, а слуг проводит Федерико, – он кивнул на своего привратника, – в людскую, им будет вполне удобно.
Новые ученики вошли во двор, с любопытством осмотрелись, здесь как и во многих домах, было несколько деревьев, гордо именуемых садом, и вокруг была разбита изящная дорожка, и росли благоухающие розовые кусты. Два сеньора шли за магистром Мори вглубь садика, где стояли несколько кресел и возвышался стол со стопкой книг.
– Прошу вас, садитесь, – предложил магистр своим гостям, указывая на простые кресла, и одел очки в серебряной оправе, на свой чуть крючковатый нос, – рад вам, получил письмо из Флоренции, от сеньора Алессандро Гентилески, что вы прибудете в Рим ко мне и желаете познать
Пьетро Мори
тайны Неоплатоников. Братья поручились за вас, и я готов рассказать, то что знаю, что мы, последователи Плотина и Макробия, ученики учеников
великолепного Джованни Пико из Флоренции, а среди его последователей был и Сандро Ботичелли, и Леонардо да Винчи и семья Лоренцо Медичи, и он отстоял философа от инквизиции.
Петр Борисович сел поудобнее в кресле, и достав блокнот, стал записывать за магистром. Сьер Бертран был поглощен тем же, старательно выводя буквы в толстой тетради.
– Если что-то будет непонятно, спрашивайте. Мы, как наследники Платона, основываем наше обучение на диалоге между Наставником и учеником, без слепого и безумного зазубривания, как у схоластов.
– Итак, я начинаю. Основы наши идей были заложены еще Гомером, в его поэмах и гимнах, где слепой певец показал себя более зрячим, чем видящие, но не замечающие ничего люди. Гомер открыл нам, что все сущее связано между собой, включая Мировой Разум, Золотой Цепью взаимной важности и нужности. Гомер сказал о этом образно, словами поэта:
«Не было мне суждено увидеть цепь златую
И увидевший и коснувшейся ее увидит Царство Небесное».
Платон же указал, что человек способен поступать правильно, лишь когда может отличить Добро от Зла. А отличить он может лишь посредством своего Разума и опираясь лишь на Знание, ибо не Зная, как ищущий отличит одно от другого, Добро от Зла? Вот для чего и была создано движение Просвещения, дабы открыть глаза взыскующим Истину, и дать Инструмент в виде собственного Разума, дабы они могли поступать Правильно, то есть наказывать Зло, и творить Добро. И символом Разума Иллюминаты избрали Минерву, или Афину -Палладу, ведь одно из ее имен- София и означает Божественную Мудрость.
– И вот почему, – спросил Шереметев, – я видел статую Минервы, и в Лабиринте в Стра, и гроте парка Боболи.
– Да, так и есть. Это признаки любого ищущего подлинной мудрости, и это означает, что для адепта с установлением в символическом центре его владений статуи Минервы, он ставит в основу всего в мире именно Разум, и именно на него он и опирается.
– А как же Благо, сеньор Мори, – спросил Бертран, оторвавший глаза от тетради.
– Человеческий разум способен понять Благо личное и общественное, и искать собственное Благо посредством достижения общественного.
– А Истина, Учитель, – спросил Шереметев, записывая слова в блокнот.
– С Истиной проще, – улыбнулся магистр, – Истину можно отличить лишь посредством Разума, опираясь на Знание. И поэтому не бывает излишнего знания для ищущего. Но пути познания должны быть достойными.
– А Единое, маэстро? – думая поймать Учителя в ловушку, спросил де Грасси, – как понять это?
– Опять- таки через золотую цепь Гомерову, соединяющую все сущее, и связывающее между собой. Разве короли могут быть без своих генералов, а те без своих солдат, они без денег из казны, а казна без налогов, ну а налоги без податного сословия? Так что король, получается связан со семи своими поданными золотой нитью, и не может существовать без них. Вот в этом и состоит принцип Единства, что и малое и большое неразрывно связаны между собой.
Так продолжался этот урок, и он был не один.
Однажды, возвращаясь в гостиницу, граф Шереметев встретил двух щеголеватых итальянцев, стоявших и разговаривающих с лакеем его постоялого двора.
Два бандита
– Здесь живет приезжий из России, – спросил один, – его зовут граф Шереметев. У нас к нему дело.
– Нам ничего не было сказано о вас, сеньоры, – твердо проговорил служитель, – и был ли здесь этот господин, мне неизвестно.
Петр Борисович с вниманием наблюдал эту сцену. Один из посетителей картинно выставил левую ногу вперед, демонстративно достал надушенный платок из кармана, и поднес к своему носу, элегантно опираясь правой рукой на трость. Его приятель посмотрел на франта и усмехнулся, покачав головой.
Микеле и Джузеппе
– Мы договаривались, и его лекарь нас вылечил, и произошло это похвальное событие недалеко от Рима, и лечение носило не только медикаментозный характер.
– Сеньор большой философ, – заметил лакей, – я передам господину графу, но сеньору философу следует держать наваху не так на виду, а то этот нож порвет вам ваш новый камзол, – говорил служитель с изменившемся лицом, и потянулся рукой за стол, доставая что-то.
Спектакль пора было заканчивать, ибо эта удачная реприза, напоминающая «Двенадцатую Ночь» Шекспира, грозила перерасти в ужасную сцену с лужами крови на полу, и Шереметев подошел к посетителям, своей упругой походкой, проверив на ходу, легко ли выходит клинок из его трости.
– Приветствую вас, почтенные, – заговорил граф, подходя со спины к своим интересантам, и не видя их лиц.
Оба стремительно повернулись, и Петр Борисович уже схватился за трость другой рукой, готовясь выдернуть лезвие одним рывком, как вдруг оба сняли шляпы и склонились в изящном поклоне.
– Сеньор, мы прибыли в гостиницу, готовы исполнить ваши повеления, – проговорил один итальянец, внимательно глядя на графа, и тревожно хмуря брови, – Граф не узнал нас, богатыми будем, – пошутил он, – Я же Джузеппе, ваш лекарь вылечил мне ногу, а это Микеле, – он кивнул на франта с платком, и тот поклонился еще раз.
– Я рад вам, – пробормотал граф, не веря глазам, и предчувствуя подвох, – но вы выглядели немного не так.
– Сеньор же дал нам немного скуди на обзаведение, -начал Джузеппе, – и колено не болит, – Микеле, – он толкнул приятеля локтем в бок, от чего тот ойкнул, – начал новую жизнь, помогал матери в Остии. Мы пришли к вам на службу.
– Да сеньор, – подтвердил другой бывший бандит, кивнув с необычайной важностью, и убирая наваху в другой карман, что бы не торчала на виду, – мы ваши преданные слуги.
– Хорошо, – и Шереметеву пришла в голову отчаянная мысль, – нужно поговорить, – и он перешел на почти шепот, – но не здесь, без лишних ушей.
– Хорошо, сеньор, – кивнул Джузеппе, – есть неподалеку тихая харчевня.
И троица двинулась по улицам и переулкам Рима, Петр Борисович осматривался вокруг с несказанным интересом, правда подумал, что из этих улочек сам не выберется. Шел впереди Микеле, надвинув новую шляпу поглубже, так что редким путникам не было видно его глаз. Мимо них прошел шарманщик со своим инструментом, да пара ярко одетых и накрашенных и кудрявых черноволосых барышень.
– Это артистки, Микеле? – спросил граф, посмотрев на удаляющихся женщин, – весьма красивы.