— Врете?
— Вот — клянусь! Хотите.
Тут директор прикусил язык, поскольку вовремя сообразил, что вновь сулить какой-то дефицит и снова ради красного словца — уже и вовсе неприлично: могут все истолковать не так, как надо, а то и просто по мордасам надают.
— Ну, ладно, бог вам судия, — сменяя гнев на милость, подытожил Невский. — Только впредь — не искушайте бедных граждан.
— Да я что? Я — ничего!.. — утешился директор. — И давайте лучше говорить о деле.
— О каком таком?
— Ну, что там слышно в городе? Как движется процесс?
Кажется, директор панически боялся, что в этот "процесс" странным образом может быть втянут и он сам. А там ведь пойди докажи, что ты с детства — не верблюд!..
— О, Господи!.. — тоскливо отозвался Невский. — Ничего же еще не известно! Понимаете?
— Понимаю, — прошептал директор. — Это плохо, да? — с заискивающей убежденностью спросил он и вновь по-собачьи глянул на Невского.
— Вы зачем вчера про нож всем разболтали? — угрожающе спросил тот.
— А я. мне. это. знаете. вот так!.. — забормотал директор. — Я не.
Дверь в кабинет распахнулась.
Дергун вышел в коридор все еще сомневающийся, но уже — через силу приветливый.
Похоже, нахлобучка от майора получилась крепкой и весьма толковой.
— Вы уж извините, — произнес почти что ласково сержант и, не сдержавшись, панибратски положил Невскому руку на плечо. — Теперь вроде бы порядок. Нет вопросов. Товарищ майор объяснил. Экспертиза, личные соображения. Я был не прав. Но вы меня тоже поймите!
— Я могу теперь вернуться к себе? — робко поинтересовался директор.
— Да. Живите долго! — Дергун лихо подмигнул ему и посторонился с дороги. — Не пойман — не вор.
Директор не стал больше медлить — а тем паче вступать в очередные и отнюдь не радужные для себя объяснения — и бочком проворно шмыгнул в кабинет.
— Эх, Подкосыжнев!.. — проворчал сержант. — Ведь пробы ставить негде! Тебя бы в отделение к нам. Я бы тебя в два счета. Недоносок!
— Все же грубый вы, Евгений, человек, — заметил с укоризной Невский. Всех пугаете зачем-то, попусту волнуете. Разве в вашем положении, при вашей-то должности можно так вести себя?
— Нельзя, — согласился Дергун. — Но таких — только распусти! А я честный. И потом — я в Высшую школу милиции с осени пойду... Там манерам и обучат.
— А что ж, без школы, значит, собственных соображений — вообще не водится?
— Ну, почему?.. — Дергун пожал плечами. — Есть! Вот потому и грубый. Выслужиться надо. Тогда и в школу попаду. Мне направление дадут. Да что там, собственно?! Шум смерти не помеха. Был бы человек хороший. А я честный.
Невский лишь рукой махнул и глянул на часы.
— А что майор просил вас передать? — понизив тон, спросил сержант. Вы еще какое-то удовольствие обещали мне доставить. Ведь я все помню!
— Так, знаете. — ответил Невский туманно. — Это было между прочим.
— Нет, а все-таки? — настаивал Дергун.
— Майор просил вам передать, что вы толковый парень. Молодец, — чуть улыбнулся Невский.
— Точно? — подозрительно спросил сержант.
— Но даже если и не точно — все равно! Какой вы, право. Радоваться надо! Чаще и сильнее.
— Это я умею, — покивал Дергун. — Я с детства.
— Ну, и превосходно! А на часах — почти что девять, кстати. Вот уже и завтракать пора. Тут, в санатории, неплохо кормят, я заметил. Пойдемте? Если вдруг машина будет раньше, неудобно как-то заставлять нас дожидаться.
Глава 22
Но спокойно позавтракать им не удалось.
Едва столовая заполнилась изголодавшимися за ночь санаторцами, от дверей, что вели из вестибюля на улицу, неожиданно разнесся пронзительный женский крик:
— Зарезало!.. О, Господи, совсем! Совсем!.. Да что же это происходит?!
Все, бросив завтракать, мгновенно повскакали с мест и кинулись из зала.
Длинная, чопорного вида женщина, та самая, что вчера вечером спрашивала у Невского, кто убил Мостова, стояла посреди вестибюля и, опустив голову, сжав ладонями виски, с отчаянием повторяла: "Совсем, совсем!.."
Первым подбежал к ней Дергун:
— Что, что такое? Где случилось?
Но женщина вдруг разрыдалась, махая в воздухе руками и не в силах больше вымолвить ни слова, и понадобилось еще немало времени, прежде чем она пришла в себя и смогла хоть что-то связно рассказать.
История, к ужасу отдыхающих, была, в сущности, проста и нелепо трагична.
Невский слушал очень внимательно и только удивлялся, как все в этой жизни иной раз бывает по-дурацки сцеплено — в одном и том же месте и в одно и то же время.
Перед завтраком женщина (как выяснилось, звали ее Анна Сергеевна Тырина), весьма довольная, что за ночь распогодилось, отправилась на свою традиционную утреннюю прогулку — вместо физзарядки, по ее словам.
Отшагав через лес километра полтора, она вышла к железнодорожной насыпи.
Поезда — исключительно товарные и малоскоростные — на этом участке ходят редко, путь этот какой-то обводной, резервный, так что местные жители предпочитают, особенно в летнюю непогоду или по весенней слякоти, пользоваться насыпью как обыкновенной дорогой, для чего и протоптали вдоль рельсов широкую тропу.
Анна Сергеевна уже не раз совершала по ней дальние походы.
Она и теперь благополучно выбралась наверх, на тропу, и вот тут-то увидала нечто кошмарное.
Поперек тропы — с пробитой головой — лежала Ефвросинья Аристарховна, а рядом валялась старенькая корзинка с дикорастущей малиной, буйные заросли которой тянулись вдоль насыпи на несколько километров.
Анна Сергеевна как увидала на земле свою знакомую — так сразу же перепугалась и пустилась наутек, и больше с этого момента ничего уже не помнила.
— Поблизости кто-нибудь был? — деловито спросил Дергун и поплотнее запахнул пижаму на татуированной груди. — Это очень важно. Вы не отпирайтесь только, на меня смотрите!
Тырина отсутствующе поглядела на него и молча покачала головой.
— Кошмар, какой кошмар!.. — бубнил неподалеку Лазаретов. — Это все от возмущений в атмосфере — я читал в журнале. Нам теперь большие потрясенья предстоят. Космические катаклизмы!
— Ну, успокойтесь, ради бога, успокойтесь, — жалобно шептала Виолетта Прохоровна. — Мне невыносимо слышать. Вы пугаете людей!
— Народ обязан привыкать к образованью!.. — с вызовом ответил Лазаретов. — Дикость — унижает.
— Почему? — Дергун всем телом повернулся к своему соседу по столу.
— Да так мне кажется. — чуть стушевался Лазаретов под его суровым взглядом. — С детства размышлял. Я, впрочем, не берусь настаивать.
— И всё. И нету человека. — обреченно прошептала Тырина. — Там поезда, наверное, раз в день идут. И надо же — такое совпадение!..
— А почему вы вдруг решили, что Евфросинья Аристарховна попала именно под поезд? — поинтересовался Невский. — Я хотел бы знать.
— Так я же. слышала, как он гудел! — всхлипнула Тырина, украдкой сморкаясь в полосатенький кружавчатый платочек с монограммой в уголке. Только-только прошел. И звук — все тише, тише.
Невский коротко вздохнул.
— Вы не трогали ее?
Не в силах сдерживаться, Тырина вновь громко, безнадежно всхлипнула.
— Я? Нет, нет. Господи!.. Да как же я могла?! Я осторожно, издали.
— Ну, предположим. А когда вы возвращались, вам никто не встретился на насыпи, в лесу?
— В лесу? — переспросила Тырина негромко, комкая в руках платочек. Ответ словно бы вертелся у нее на языке, однако что-то ей сейчас мешало, что-то заставляло не спешить с ответом. — Нет-нет, никого я не видала, упаси бог! — Женщина судорожно сглотнула, враждебно-испуганно посмотрев на Невского. — Никого! — повторила она с неожиданным ожесточением и опустила голову.
— Что ж, это важная деталь, — задумчиво отметил Невский. — Очень жаль, что — никого.
В рядах санаторцев случилось легкое движение, которое сержанту сразу не понравилось.
— Так, осадить, отставить разговоры! Быть всем начеку! За пределы территории не выходить! — распорядился, грозно глядя на собравшихся, Дергун. — Сейчас из города милиция приедет. Разберутся.
Однако группа любопытствующих смельчаков, возглавляемая Лазаретовым, как бы не слыша приказанья, дружно двинулась к парадным дверям.
Да, собственно, пижамный вид сержанта и не мог внушить особого, законного почтенья.
Невский, наблюдая, как командует Дергун, помимо воли широко заулыбался.
— Ну, а вы чего? — в сердцах сказал сержант. — Стоите тут. Хотя бы помогли!
— Да ведь не я начальник здесь, — язвительно ответил Невский. — Это вы — при исполнении. Вам карты в руки. Форма летняя, парадная. Еще достаньте свою пушку, покажите всем. Народ у нас острастку любит.
— Ну вас к дьяволу! — махнул рукой Дергун. — Неужто не понятно?! Я сказал всем: стой, не выходить! — свирепо заорал он вновь и, не найдя других, толковых аргументов, сумрачно добавил: — Сейчас буду штрафовать! Подряд!
Такая вот, обыденно-понятная, угроза сразу возымела действие, и санаторцы — явно нехотя — повиновались, сбившись в кучку у дверей.
По вестибюлю мигом, еле слышно разнеслось: "Вон тот, в пижаме. Он — из органов. Большая птица!.. Ходит тут переодетый. Неспроста!"
Дергун осанисто одернул пижамную куртку и прокашлялся в кулак.
— Вот так, — сказал он с одобрением. — Где стоите — там и стойте. Я скомандую потом. Порядок!
Невский снова повернулся к Тыриной, безмолвно застывшей рядом.
— Извините, у меня к вам еще один вопрос. Вы слышали крики потерпевшей?
— Нет-нет, — испуганно сказала Тырина, — нет! Ничего я не слыхала! Только вижу — лежит.
Она промокнула глаза платочком и, поспешно отвернувшись, отошла в сторонку.
На громкий шум в вестибюль высыпали все из обслуживающего персонала.
Лидочки среди них не было.
Это не ускользнуло от внимания Невского, но он решил, что сейчас лучше ее не беспокоить.
Ни к чему пока. Две смерти подряд — это и постороннего выбьет из привычной колеи, а уж для бедной Лидочки — и вовсе чересчур.
Меж тем возбужденные разговоры стали как-то понемногу утихать.
Похоже, санаторцы наконец сообразили: чем строить догадки, одна невероятнее другой, лучше и впрямь дождаться милицейской машины, о скором прибытии которой только что всем сообщил Дергун.
— Знаете, что? — тронул Невский за локоть сержанта. — Разговоры можно вести до бесконечности. Пойдемте-ка лучше дозавтракаем. По-моему, история выходит малоприятная, а я не люблю заниматься такими делами натощак.
Глава 23
После завтрака все санаторцы вновь сгрудились у входа в главный корпус.
Милицейский "газик" прибыл из города лишь через сорок пять минут.
За рулем, по обыкновению, сидел Птучка. С ним был попутчик — младший лейтенант Гугулидзе.
Санаторный галдеж они услыхали издали — едва ли не от самых ворот.
— Манучар, — распорядился Птучка, — быстренько узнай, что там такое.
Манучар, взбежав по лестнице и растолкав возбужденных санаторцев, во все вник, однако к машине возвращаться не стал — наоборот, он начал отчаянно махать рукой Птучке, чтобы тот вылезал и скорее шел сюда.
Лейтенант не заставил себя ждать.
— Я вас приветствую, — деловито, как коллеге, кивнул он Невскому и, конспирации ради, лишь многозначительно мигнул Дергуну. — Зачем кричат?
Невский вкратце обо всем ему рассказал.
Тырина, несколько придя в себя, весьма воодушевленная прибытием милиции, теперь стояла рядом и авторитетно, с оживлением поддакивала.
Но при всем при том на Невского она старалась не смотреть.
Ему-то было в общем все равно, однако некое недоумение гнездилось в глубине души. И это раздражало.
Невский чувствовал, что поведение Тыриной таит неведомый подвох, а разобрать, в чем дело, все никак не мог.
— Да, весело живете, ничего не скажешь, — почесал в затылке Птучка. Вот напасть! Час от часу не легче. — Он задумался, качая головой. — Тут, главное, чтоб труп не потревожили. Эх, проморгал Дергун!.. Ну, раз уж здесь мы, то пошли. Посмотрим, что и как.
И санаторцы шумной, взбаламученной толпою затрусили к месту происшествия.
Дергун хотел было пресечь столь возмутительный поход, но, увидав, что лейтенант как будто бы не возражает, полностью смирился.
Он, хоть и любил командовать, в присутствии начальства инициативу опасался проявлять. Когда приспеет время получать заветную характеристику, такое рвение ведь могут оценить и не со знаком плюс.
Довольно скоро они вышли к насыпи.
Взобравшись на нее, Птучка огляделся и затем с решительной поспешностью направился по шпалам к распростертому неподалеку телу Евфросиньи Аристарховны, тогда как Гугулидзе, также оказавшийся на насыпи, сорвал с головы фуражку и, яростно размахивая ею, принялся, как некогда Дергун, командовать до хрипоты:
— Куда, куда?! Стой, дорогой! И ты, девушка, — тоже стой! Нельзя! Потом!
Только Невскому, по высшим каким-то прикидкам, было сделано снисхождение.
Дергун же — для порядка, ну, а может, просто уязвясь — остался внизу, среди зевак.
К счастью, никто за это время здесь не проходил, и потому Евфросинья Аристарховна, как была, лежала на спине, неловко подвернув под себя правую руку.
На застывшем лице ее все еще сохранялось выражение боли и крайнего испуга.
А глаза-то у нее закрыты, вдруг подумал Невский. Зажмурилась, что ли, в самую последнюю секунду? Если так, то смерть наступила практически мгновенно. Могучий удар.
Песок вокруг головы несчастной был несколько влажен и черен от пропитавшей его крови.
Корзинка с собранной малиной валялась метрах в полутора от трупа часть ягод эдакой праздничной кучкой высыпалась на утоптанную тропу.
Вся эта картина смотрелась до странного будничной, немножко невсамделишной и в первые секунды не вызывала никаких высоких скорбных чувств, не говоря уж о смятении, которое естественно могло возникнуть даже при случайном, мимолетном взгляде на покойницу.
Так и казалось: шла себе и шла спокойно добрая старушка — и вдруг нечаянно споткнулась, и упала, и, наверное, расшиблась, но сейчас вот встанет, отряхнется, подберет рассыпанные ягоды, да и пойдет своей дорогой.
— Все, готова, — констатировал бесстрастно Птучка и зачем-то, распустив немного галстук, расстегнул пуговицу у воротника. — Надо бы узнать номер поезда и кто вел состав. Дело, по-моему, ясное.
Невский стоял рядом, по привычке засунув руки глубоко в карманы брюк, и молча, с явным раздражением жевал фильтр потухшей сигареты.
— Слушайте, — сказал он наконец, — ну, неужели вы не видите?!
— Чего? — не понял Птучка.
— А того, что несчастным, с позволения сказать, случаем здесь и не пахнет вовсе!
— Вот уж — простите!.. — развернулся к нему лейтенант. — А что же это, по-вашему? Ручки на себя наложила, да?
— Нет, убийство, — не повышая голоса, ответил Невский. — Именно так. Примитивное, откровенное убийство... Рассчитанное на простачков и стопроцентное везение.
— Гм... Вы не могли бы выражаться как-нибудь яснее? — огрызнулся Птучка.
Такая безапелляционность Невского его и раздосадовала, и ущемила.
— Да куда уж проще! — развел руками Невский. — Предположим, удар поезда еще мог прийтись так, чтобы мадам осталась лежать поперек тропы. Труп-то ведь пока никто не трогал. Но корзина!..
— Что — корзина? — ехидно прищурился Птучка.
— Вы посмотрите внимательно. Она почти рядом с трупом — в ногах, у откоса. А должна была бы укатиться вон куда!.. И ягод из нее просыпалось чуть-чуть. Как будто покойница случайно выронила корзину из рук, донышком точно вниз, и после этого немедленно шагнула к рельсам. Вас подобный факт не удивляет? Да при ударе такой силы, от которого череп разъехался пополам, мы бы с вами не только малину, но и самую корзинку вряд ли увидали! А тут эдакая красивенькая, исключительно компактная сценка несчастного случая. И поглядите, как аккуратно развернута юбка, коленочки прикрыты, и до чего точен был удар — прямо в затылок, и никаких повреждений на теле, даже синяков нет или видимых царапин!.. Браво, лейтенант! Вашему послужному списку только не хватало такой образцовой дорожной катастрофы! — Невский пару раз, ядовито усмехаясь, хлопнул в ладоши. — А ведь я, как вы вчера изволили заметить, дилетант.