– Даже если ты казнишь меня тысячу раз, я всё равно не откажусь от мысли убить тебя вновь, ибо ты – самое гнусное создание на этой земле. Ты, который отнял у меня семью, кров, веру, оставив только одно – жажду отмщения.
Молодой мадьяр говорил голосом человека, близкого к помешательству. Глаза его безумно сверкали, а сам он, в свои, без малого, двадцать лет, выглядел очень взрослым.
– И если сегодня моя кара не настигла тебя, то знай, что скоро свершится проклятие всех тех, кому ты причинял нескончаемое горе, – продолжал свою исступленную речь мадьяр. – Будь же ты проклят.
Это были последние слова несчастного, ибо после знака Мехмеда Сулейман страшным ударом тяжёлого меча буквально расчленил раненое тело Шандора.
Мехмед, потрясённый происшедшим, с трудом взял себя в руки и, пересев на другого коня, продолжил путь, уже двигаясь за спинами своих охранников.
На следующий день султан вдруг принял неожиданное для всех решение: покинул войско и с небольшим отрядом направился в Адрианополь, который до взятия Константинополя был столицей османов. Он въехал в город без предупреждения и, никем не встречаемый, сразу же направился в бывшую резиденцию своего отца.
С тех пор как столица переместилась в Стамбул, Мехмед ни разу здесь не был, и потому дворец султанов выглядел довольно угрюмо. Молодой правитель османов медленно шагал по длинным тёмным коридорам, заглядывая в пустующие покои. Во время царствования его отца Мурада Второго здесь вовсю кипела дворцовая жизнь, тут Мехмед был коронован на престол после внезапного апоплексического удара постигшего его отца.
Султан зашёл в личные покои Мурада и остановился перед его портретом на стене. После сокрушительного поражения под Белградом Мехмед как никогда нуждался в отцовской поддержке. Он усиленно всматривался в великолепно исполненный портрет, будто стараясь хоть на миг воскресить своего родителя. В эту трудную минуту он многое бы отдал, чтобы услышать уверенный спокойный голос отца, в советах которого он так сейчас нуждался.
С портрета смотрел зрелый мужчина с тонкими губами и горбатым носом. Его тёмные глаза одновременно излучали и мудрость, и лукавство. Отец будто вопрошал: «Что сынок трудно нести бремя власти? А ведь я тебя предупреждал. Будут не только громкие победы. Слава победителя завораживает, охмеляет, и после этого горечь поражений кажется намного сильнее».
Молодой султан ещё долго вглядывался в изображение отца и, осознав, наконец, что неодушевлённый портрет никогда не заговорит, направился в опочивальню. Устроившись на тахте, он вдруг стал ощущать некую тяжесть, которая постепенно наваливалась на его тело, отчего ноги налились свинцом, а голова стала пульсировать. Тяжесть в теле усиливалась и уже сдавливала горло. Мехмед беспокойно вскочил с тахты. События последних дней: ужасный разгром под Белградом, проклятия обречённого молодого мадьяра, который едва не лишил его жизни, – всё это не могло не отразиться на психике. Он, который мог без колебаний лишить жизни любого, теперь стал ощущать всю тяжесть причинённого им зла. Это неприятное чувство, проявившееся впервые, стало причиной необъяснимой тревоги, переходящей в отвратительный животный страх. Не в силах более бороться с этим, Мехмед поднялся на ноги и громко вскрикнул.
На крик сразу же вбежали дворцовые слуги и удивлённо уставились на султана. Тот долго ничего не произносил, но затем, наконец, опомнившись, приказал:
– Где мой эким? Срочно привести его сюда.
– Ваш эким отстал в дороге и не успел подъехать, – доложил слуга.
– Тогда найдите самого лучшего лекаря в этом городе.
Слуги бросились выполнять высочайшее поручение и скоро привели худощавого смуглого лекаря. Он посмотрел на султана пронизывающим холодным взглядом. Мехмед сразу почувствовал в нём сильную личность, и это его завораживало.
– Как тебя зовут?
– Моё имя Якопо де Гаэте.
– Откуда ты родом?
– Из Венеции.
– Судя по твоей речи, ты давно живёшь в Адрианополе.
– Да, ваше величество.
Уверенный голос лекаря внушал султану доверие, и он охотно поделился своими страданиями:
– Я болен, Якопо. Меня гнетёт непонятная тяжесть, от которой я начинаю задыхаться, – пожаловался Мехмед, направив свой беспокойный взгляд мимо лекаря.
Обычно равнодушный и циничный, сейчас султан выглядел настороженным и даже чем-то напуганным.
– Как давно это началось?
– Всё началось после этого злополучного похода на Белград.
– Любые военные мероприятия – это недостаток сна и отдыха. Надо забыть обо всём и расслабиться.
– Не могу. Не получается. Как только я ложусь, чтоб отдохнуть, это отвратительное чувство наваливается на меня. Ты должен помочь мне, – последние слова султан произнёс уже в приказном тоне.
– Хорошо, – ответил лекарь, – я постараюсь вылечить ваше величество.
– Делай это поскорее, – уже с угрозой в голосе произнёс Мехмед.
Эким удалился, но вскоре вернулся с какой-то жидкостью.
– Надо выпить это лекарство, ваше величество. Оно горькое на вкус и потому его следует запить с шербетом.
Сказав это, Якопо приподнёс к устам повелителя сосуд с жидкостью. В иной раз Мехмед никогда бы не посмел принять случайное питьё, тем более из рук незнакомого ему человека. Но сейчас он находился в безысходной ситуации и покорно подчинился лекарю.
Султан проглотил жидкость целиком, затем, поморщившись, запил сладким шербетом и вновь улёгся на тахту.
– Дышите спокойно, ваше величество. Сейчас непременно подействует, – произнёс медленно властным голосом лекарь.
Мехмед и так уже ровно дышал. Глаза его потихоньку слипались и отвратительная тяжесть отошла от тела. Страх и тревога постепенно сменились ощущением спокойствия и благополучия.
Якопо с удовлетворением наблюдал за своим пациентом. Снотворная доза опиума сделала своё дело. В то время это было единственным средством для психотропного воздействия на человека. Получать опий из растений одним из первых научились индусы, опытом которых и воспользовался Якопо де Гаэте. Только так он смог предотвратить приступы страха и тревоги, внезапно навалившиеся на султан. Наркотическая зависимость тогда не была достаточно изучена, и потому опий применялся без ограничений.
Мехмед заснул и увидел радужный сон, будто идёт он по прекрасному благоухающему саду. Всюду пели птицы, где-то рядом приятно журчала вода.
«Может, я попал в рай» – подумал молодой султан и увидел идущего по саду своего отца. Он весело и беззаботно шагал в окружении наложниц, одетых в прозрачные одежды, едва скрывающие их прелести.
«Отец!» – воскликнул Мехмед, – «мне плохо. Я так нуждаюсь в твоей защите».
«Что случилось, сын мой?» – спросил Мурад, и его беззаботность сразу же улетучилась.
«Отец, я выполнил твой наказ. Я покорил Константинополь и превратил его в столицу нашего государства».
«Я знаю, сын мой. Ты совершил великое дело для своих потомков».
«Мне казалось, что после этой большой победы я сумею быстро завоевать остальные страны. Однако этого не произошло, и потому у меня на душе сейчас очень неспокойно. А ведь ты говорил, что с захватом столицы Византии мне сразу же покорятся народы Запада».
«Правильно, сын мой. Волею Аллаха, ты смог завоевать Константинополь. Но ты покорил лишь город, а людей изгнал оттуда. Город без них – это голые стены. Ты должен вернуть их обратно, чтобы жизнь била ключом в твоей столице, чтобы художники рисовали, а поэты воспевали красоту, чтобы учёные рождали мысль, а мастера воплощали её в жизнь. Тебя должны окружать талантливые и знаменитые люди, которые будут питать твой ум великими идеями, и тогда ты будешь вершить большие дела, а народ потянется к тебе.
«Но пока это произойдёт, мои враги одолеют меня».
«Не волнуйся, сын мой. Тех, кого ты не смог победить, покарает Всевышний. А пока займись Стамбулом, который ещё чужд тебе. Смотри, куда ты пришёл в трудную минуту. Не в свою новую столицу, а в город, где вырос и вступил на престол, где хотел обрести душевное спокойствие. Борьба за власть и богатства сильно ожесточила тебя. А ведь людей делает счастливым не блеск золота, отнюдь. Золото – это кажущееся благополучие. Человек тогда по-настоящему счастлив, когда приобретает внутренний покой. Его же он ищет всю свою жизнь. Многие так и не найдя, удаляются в мир иной, где их души уже ничто не тревожит».
«Уж не хочешь ли ты забрать меня к себе, отец?»
«Пока не время. Судьбой тебе предначертано прожить столько, сколько прожил я».
Мехмед хотел что-то возразить, но было уже поздно. Видение отца исчезло.
Утренний солнечный луч заиграл на лице спящего молодого монарха. Он открыл глаза и вспомнил свой недавний сон. Сбылось его желание. Под влиянием опиума султан смог подсознательно общаться со своим отцом. Одно его тревожило. Неужели ему суждено умереть также рано – в неполные пятьдесят лет?
Мехмед вскочил с постели и подошёл к окну опочивальни. Приятное солнечное утро придало ему свежие силы. После долгого сна голова прояснилась, и он мог уже здраво мыслить.
– Позови ко мне вчерашнего лекаря, – приказал султан слуге, и вскоре венецианец вновь предстал перед ним.
– Я доволен тобой, эким. Твоё вчерашнее снадобье оказало благотворное воздействие на меня.
Якопо покорно склонил голову.
– Где ты обучался врачеванию?
– У своей матери. Она была известной знахаркой.
– Она жива?
– Нет, ваше величество. Инквизиция признала её ведьмой и сожгла на костре у меня на глазах, когда я был ещё мальчишкой.
– Вот почему ты принял нашу веру?
– Сказать по правде, я не являюсь приверженцем ни Иисуса Христа ни Аллаха.
– Стало быть, ты просто безбожник? – воскликнул Мехмед.
Якопо посмотрел на него холодным взглядом и криво усмехнулся.
– Не совсем так, ваше величество. Просто мне не хочется поклоняться тем, которых придумали некие хитрые люди, дабы подчинить своей воле остальных.
Вульгарная трактовка двух мировых религий сильно смутила султана. Будучи человеком просвещённым, Мехмед сам иногда подвергал ревизионизму мусульманские догмы, но до такого откровенного богохульства дело не доходило. Тем не менее, он получал удовольствие, от общения с таким оригинальным собеседником и потому решил поменять эту щепетильную тему.
– Надеюсь, твои познания в медицине не ограничиваются знахарским искусством матери? – спросил Мехмед.
– Нет, конечно. Я много путешествовал, изучал бесценные труды Авиценны среди арабов и несколько лет прожил в Индии, переняв интересный опыт врачевания у индусов.
Последнее заинтересовало Мехмеда: он был наслышан об этой стране.
– Какие же познания ты приобрел?
– Лечебный процесс индийских знахарей в корне отличается от нашего. Там используется совсем иная идеология.
– Какая же? – заинтересовался султан. – Расскажи поподробней.
– Ну, во-первых, индусы считают, что любое заболевание – это проявление не столько физической, сколько духовной слабости, и потому в основу лечения положено восстановление душевного равновесия больного. Для избавления от недугов человек должен напрячь и сконцентрировать всю свою волю, используя при этом силы природы. Снадобья же рекомендуются применить лишь в крайнем случае, какой был, например, вчера.
– Это мудрый подход, – заметил Мехмед, опять вспомнив свой сон. – Как же они советуют задействовать эти силы?
– Индусские врачи, считают, что человек должен находиться в постоянном контакте с солнцем, луной, водной и воздушной стихиями. Когда же он утрачивает эту связь, его сразу одолевают болезни. Кроме того, они советуют ограничить потерю любой жидкости из тела, как красной, так и бесцветной, не исключая мочу и сперму, ибо считается, что с ними из человека уходит его жизнь.
– Ну, красная жидкость – понятно, а вот остальные… не вижу смысла. Ведь моча – это избыток человеческой влаги, ну а про сперму и говорить нечего.
– Индусы утверждают, что человек должен выпить воды столько, сколько необходимо для его нужд. Избыток жидкости – излишняя нагрузка на внутренности. Сперму же надо использовать только для зачатия потомства и не растрачивать бессмысленно в любовных утехах, ибо в ней хранится мужская мощь.
Мехмед увлечённо слушал новые для него медицинские толкования.
В это время в комнату со слащавой улыбкой на губах вошёл слуга.
– Что тебе надо? – с раздражением сказал Мехмед, нехотя прерывая интеллектуальную беседу.
– Прошу прощения, ваше величество, но только что я получил отличную новость и решил поскорее преподнести.
– Какую же радость соблаговолил послать нам Аллах? – сразу же оживился султан.
– Всевышний послал небесную кару на твоего заклятого врага – короля венгров Яноша Хуньяди.
– Какую? – воодушевился османский повелитель.
– Он умер от «чёрной смерти».
– Маш-Аллах! – воскликнул на радостях Мехмед, но потом внезапно сник.
Сон, который он увидел накануне, оказался вещим и уже стал сбываться. Аллах помог ему, и это не могло не радовать. Но, с другой стороны, мысли султана омрачало второе пророчество его отца, которому рано или поздно тоже было суждено сбыться. Находясь под счастливым впечатлением от услышанной вести, молодой султан стал прогонять от себя дурные мысли, связанные со смертью.
«Я ещё так молод и до того возраста так далеко, – подумал он беспечно, – теперь же надо всерьёз заняться новой столицей».
Мехмед опять перевёл своё внимание на Якопо.
– Я назначаю тебя своим придворным экимом, – сказал султан тоном, не терпящим возражений. – Следуй с нами в Стамбул.
Лекарь спокойно воспринял это неожиданное решение, и даже создалось впечатление, что будто он предвидел подобный исход.
– Слушаюсь, ваше величество, – ответил бывший венецианец.
Так началась карьера при османском дворе Якопо де Гаэте, которого скоро стали величать Якуб-паша.
Во время отсутствия султана все государственные дела, как обычно, возлагались на великого везиря Халала. Так было, когда царствовал отец Мехмеда Мурад, так и осталось теперь. В новой столице Халал стал насаждать османский порядок. Прибывающей в Стамбул турецкой знати он за хорошую мзду раздавал лучшие места в городе в результате чего Стамбул, чем далее, тем больше стал походить на обычную турецкую провинцию. Иностранные посольства пока не решались обосноваться в новой столице. Всем казалось, что османы пришли сюда ненадолго и город в скором будущем будет отвоёван обратно. Только предприимчивые венецианцы и генуэзцы, как ни в чём не бывало, продолжали своё торговое дело.
Как только Мехмед прибыл во дворец, он тут же собрал диван, на котором присутствовали великий везирь Халал, муфтий и лидер про-турецки настроенных византийцев Лука Нотара. Тот самый Лука, который на последнем совете императора Константина Драгаша пораженчески воскликнул, что предпочёл бы увидеть в городе турецкий тюрбан, нежели латинскую тиару. Судьбе было угодно, чтобы желание этого туркофила сбылось, и теперь он стал одним из приближённых Мехмеда.
– Меня волнует нынешнее состояние столицы, – начал султан. – После грабежей и погромов она очень медленно восстанавливается. Всюду видны следы былой разрухи и запустения. Прибывающие сюда для проживания турки не застраиваются, а коренное население не думает возвращаться обратно. Восстановление города я поручил великому везирю, однако он занят тем, что раздаёт направо налево хлебные должности своим доверенным лицам, что отнюдь не способствует созиданию столицы.
– Ваше величество, – стал оправдываться великий везирь, – я назначаю на ключевые посты людей из самых знатных османских родов. Это должно привлечь сюда для постоянного проживания многих турок из различных провинций нашего государства.
– Без обратного притока коренного населения мы не восстановим город. Османская знать привыкла повелевать и потреблять. С ними мы Стамбул не построим, ибо для них этот город чужд. Мне нужны люди, которые способствовали бы процветанию города. Мне нужны опытные архитекторы и строители, мастера и ювелиры, учёные и художники. Разве есть такие среди османской знати? Нет и никогда не было.
– Ваше величество, – начал Лука Нотара, – есть один верный способ вернуть население обратно.
– Говори какой?
– Первым делом, надо восстановить религиозные центры. Иными словами, учредить прежние константинопольские патриархаты. Чтобы православные имели свои соборы, армяне – свои церкви, а евреи – синагоги. Вот тогда прежние жители вернутся, а без них этот город никогда не будет процветать.