— Понимаю. Но трудно было бы выдать эту картину за произведение Чентри. Она очень плоха даже для Уитмора. Вы же видите, она не закончена. Словно заранее старался отомстить морю, изобразив его так скверно, — добавил он с подчеркнуто жестоким юмором.
Я посмотрел на зеленые и голубые полосы на незаконченном пейзаже и подумал, что, будь это даже самая плохая картина, все же тот факт, что ее создатель погиб в этом самом море, прибавляет ей глубины и силы.
— Значит, он жил неподалеку от Сикамор Пойнт?
— Да. На пляже, к северу от университетского городка.
— У него была семья?
— Он жил с одной девушкой, — ответил Плэнтер. — Она звонила мне сегодня. Хотела, чтобы я приехал и посмотрел картины, которые после него остались.
Насколько мне известно, она продает их очень дешево. Но, откровенно говоря, я не стал бы их покупать ни за какие деньги.
Он вернул мне картину и объяснил, как добраться до дома Уитмора. Я сел в машину, поехал в северном направлении и, миновав университет, очутился в Сикамор Пойнт.
Девушка, которую оставил после себя Джейкоб Уитмор, оказалась мрачной блондинкой в довольно зрелой стадии девичества. Она проживала в одном из нескольких домиков, раскиданных на песчаном грунте небольшого мыса. Приоткрыв дверь, она недоверчиво смотрела на меня сквозь щель, словно я был вестником очередного несчастья.
— Что вы хотите?
— Я интересуюсь картинами.
— Их осталось уже немного. Я распродаю их. Джейк вчера утонул, вы, наверное, слышали об этом? Он оставил меня в полной нищете.
Ее мрачный голос был пронизан грустью и горечью. Она смотрела поверх моей головы в направлении моря, по которому пробегали едва заметные волны, словно отмеренные отрезки вечности.
— Я могу войти и посмотреть их?
— Да, конечно.
Она отворила дверь и снова закрыла ее за мной, борясь с ветром. В комнате стоял смешанный запах моря, вина, марихуаны и плесени. Немногочисленная мебель была стара и изношена. У меня было ощущение, что домик с трудом выдержал битву — раннюю стадию той самой баталии с нищетой, которая прокатилась через дом Джонсонов на Олив-стрит.
Женщина ненадолго вышла в соседнюю комнату и вскоре появилась со стопкой картин без рам и положила их на покосившийся тростниковый стол.
— Я хочу по десять долларов за штуку или сорок пять за все пять. Джейк обыкновенно брал больше, он продавал их на субботних ярмарках на пляже в Санта-Тересе. Недавно он загнал одну картину за хорошие деньги какому-то антиквару. Но я не могу ждать.
— Этим антикваром был случайно не Пол Граймс?
— Он самый. — Она взглянула на меня с некоторым подозрением: — А вы тоже торгуете картинами?
— Нет.
— Но Пола Граймса знаете?
— Немного.
— Он честный человек?
— Не знаю. Почему вы об этом спрашиваете?
— Не думаю, чтобы он был честным. Он разыграл сущую комедию, делая вид, что ему безумно нравятся картины Джейка. Даже обещал разрекламировать их и помочь нам заработать целое состояние. Я уж было думала, что мечты Джейка наконец осуществятся. Антиквары будут ломиться к нам в дверь, цены подскочат. Но Граймс приобрел у него две плохонькие картины, и на этом дело кончилось. Одна из них даже не была произведением Джейка… ее написал другой человек.
— Кто?
— Не знаю. Джейк не разговаривал со мной о делах. Думаю, что он взял ту картину на комиссию у одного из своих пляжных приятелей.
— А вы не можете ее описать?
— На ней была какая-то женщина; может, это был портрет, написанный по памяти. Она была красивая, волосы такого же цвета, как у меня. — Она прикоснулась рукой к своим крашеным волосам, и этот жест словно пробудил в ней тревогу или подозрение. — Почему это все так интересуются той картиной? Она представляет ценность?
— Понятия не имею.
— А я думаю, что да. Джейк не хотел мне говорить, сколько он за нее взял, но я знаю, что на эти деньги мы жили последние два месяца. Вчера им пришел конец. Как и Джейку, — прибавила она бесцветным тоном. Потом повернулась и разложила на столе холсты без рамок. Большинство из них показались мне незаконченными; это были маленькие морские пейзажи, вроде того, который лежал у меня в машине и который я показывал Артуру Плэнтеру. Их автор явно был помешан на море, и я не мог избавиться от подозрения, что его смерть, возможно, не была простой случайностью.
— Вы предполагаете, что Джейк утопился? — спросил я.
— Нет. Вовсе нет! — Она поспешила сменить тему: — Я готова отдать их все за сорок долларов. Одни холсты столько стоят. Вы сами знаете, если вы художник.
— Я не художник.
— Мне иногда приходит в голову — а был ли им Джейк? Он рисовал больше тридцати лет, и вот все, чего он достиг. — Она жестом указала на лежавшие на столе картины, на дом и на все, что с ним связано, включая смерть Джейка. — Только это да еще я впридачу. — И она усмехнулась, вернее, сделала какую-то гримасу. Ее глаза, всматривавшиеся в смутное и тоскливое прошлое, оставались холодными, как у морской птицы.
Заметив, что я за ней наблюдаю, она опомнилась и взяла себя в руки.
— Я не такая плохая, как вы думаете, — заявила она. — Хотите знать, почему я продаю все это? Мне нужно купить гроб. Я не хочу, чтобы его похоронили за счет прихода в одном из этих ужасных сосновых гробов. К тому же я не могу позволить, чтобы он и дальше лежал в морге окружной больницы.
— Ладно, я покупаю эти пять картин.
Вручая ей две двадцатидолларовые банкноты, я подумал: согласятся ли Баймейеры возместить мне эту сумму?
Она взяла их, как будто с отвращением, и держала в руке.
— Это не был рекламный трюк с моей стороны. Вы не обязаны покупать их только потому, что мне нужны деньги.
— Я хочу иметь эти картины.
— Зачем? Может быть, вы все же антиквар?
— Не совсем.
— Значится права. Я знала, что вы не художник.
— Откуда вы это знали?
— Я прожила с художником десять лет. — Она изменила позу и оперлась на угол стола. — Вы не похожи на художника и говорите не так, как они. У вас глаза не художника. Вы даже пахнете не как художник.
— Как это так? А как кто?
— Может, как полицейский. Когда Пол Граймс купил у Джейка те две картины, я сразу подумала, что дело не чисто. Я была права?
— Не знаю.
— Так зачем же вы покупаете эти картины?
— Потому что Граймс приобрел те.
— Вы думаете, раз он потратил на них деньги, то они чего-то стоят?
— Мне бы очень хотелось знать, зачем они ему понадобились.
— Мне тоже, — сказала она. — А почему они вас интересуют?
— Потому что они интересовали Граймса.
— А вы ему во всем подражаете?
— Надеюсь, не во всем.
— Да, я слышала, что он иногда не прочь надуть. — Она кивнула головой, посылая мне свою холодную улыбку. — Мне не следовало бы этого говорить. Я не имею ничего против него. Можно даже сказать, дружу с его дочерью.
— С Паолой? Так это его дочь?
— Да. Вы ее знаете?
— Как-то встретились. Откуда вы ее знаете?
— Мы познакомились на одном приеме. Она утверждает, что ее мать была наполовину испанкой, наполовину индеанкой. Паола красивая женщина, вы не находите? Я люблю испанский тип красоты.
Она опустила плечи и стала потирать руки, словно греясь от тепла Паолы.
Я вернулся в Санта-Тересу и нанес визит в морг, помещавшийся в больничном подвале. Дружелюбно настроенный ко мне помощник коронера, молодой человек по имени Генри Пурвис, сообщил, что Джейкоб Уитмор утонул во время купания. Выдвинув большой ящик, он показал мне синеватый труп с большой курчавой головой и съежившимся членом. Когда я выходил из холодного зала, меня охватил озноб.
XI
Помощник коронера Пурвис вышел в вестибюль следом за мной, словно ему надоело одиночество; тяжелая металлическая дверь бесшумно закрылась за нами.
— У полиции имеются какие-нибудь сомнения относительно обстоятельств смерти Уитмора? — спросил я у него.
— Пожалуй, нет. Он был староват для того, чтобы плавать в прибрежных водах возле Сикамор Пойнт. Коронер считает это несчастным случаем. Он не велел даже произвести вскрытие.
— Думаю, ты должен потребовать этого, Генри.
— Но почему?
— Уитмора связывали с Граймсом какие-то дела. Думаю, не случайно они оба оказались здесь. Вы ведь произведете вскрытие тела Граймса?
Пурвис утвердительно кивнул:
— Оно должно состояться завтра утром. Но я уже провел предварительное расследование и могу сообщить предполагаемую причину смерти. Он был изувечен каким-то тяжелым предметом, скорее всего, монтировкой.
— Орудие убийства не обнаружено?
— Насколько мне известно, нет. Нужно спросить об этом в полиции. Орудия преступления — это их дело. — Он пристально взглянул на меня: — Ты знал Граймса?
— Вообще-то нет. Просто мне было известно, что он торгует картинами.
— Он не был наркоманом? — неожиданно спросил Пурвис.
— Я знал его не настолько, чтобы располагать такими сведениями. Какой вид наркотиков вы имеете в виду?
— Героин. У него обнаружены старые следы от уколов на руках и бедрах. Я спрашивал об этом у той женщины, но она словно набрала в рот воды. Хотя вела себя настолько истерично, что я даже заподозрил в ней самой наркоманку. Здесь их видимо-невидимо.
— О какой женщине ты говоришь?
— Такой темноволосой — испанский тип красоты. Когда я показал ей тело для опознания, она чуть не свихнулась. Я проводил ее в часовню и попытался вызвать какого-нибудь священника, но в такое время мне не удалось никого найти… была середина ночи. Я позвонил в полицию. Они собираются допросить ее.
Я спросил у него, где находится эта часовня. Она оказалась небольшим узким залом на втором этаже; о ее назначении говорил лишь маленький витраж. В зале стояли пюпитр и восемь или десять мягких стульев. Паола сидела на полу, повесив голову, обхватив колени руками; темные волосы почти полностью закрывали ее лицо. Она икала. Когда я к ней приблизился, она заслонила голову согнутой в локте рукой, как будто я намеревался ее убить.
— Оставьте меня в покое.
— Я не сделаю вам ничего плохого, Паола.
Откинув с лица волосы, она, щурясь, смотрела на меня, видимо не узнавая. Вокруг нее распространялась атмосфера безудержного мрачного эротизма.
— Вы не священник.
— Разумеется, нет.
Я присел рядом с ней на ковер, украшенный тем же орнаментом, что и витраж. Бывали минуты, когда я почти жалел, что не стал священником. Меня все больше утомляли несчастья моих ближних, и я думал, не служат ли сутана и белый воротничок теми доспехами, за которыми можно от них укрыться. Но я чувствовал также, что никогда этого не узнаю. Когда мы жили в округе Контра Коста, бабушка готовила меня к карьере священника, но я ускользнул из-под ее влияния.
Глядя в черные, непроницаемые глаза Паолы, я думал о том, что в сочувствии, проявляемом нами к женщинам, с которыми случилось несчастье, всегда кроется доля вожделения. По крайней мере, иногда можно затащить беднягу в постель и совместно пережить минуты радости, которая является запретным плодом для священников.
Но к Паоле это не относилось. Она, подобно женщине из Сикамор Пойнт, принадлежала этой ночью мертвому мужчине. Наиболее подходящим местом для их одиноких раздумий была как раз часовня.
— Что случилось с Полом? — спросил я.
Она подняла на меня испуганный взгляд, опершись подбородком на руку и выдвинув нижнюю губу:
— Вы не представились. Вы полицейский?
— Нет. У меня небольшая частная контора. — Произнося эту полуправду, я невольно скривился; атмосфера часовни начала действовать и на меня. — Я слышал, Пол покупал картины?
— Больше не покупает. Он умер.
— А вы не намерены заниматься этим без него?
Она подняла плечи и резко помотала головой, словно почувствовав внезапную опасность:
— Нет. Неужели вы думаете, что я хочу быть убитой, как мой отец?
— Он действительно был вашим отцом?
— Да, был.
— Кто же его убил?
— Я не собираюсь вам ничего говорить. Вы тоже не очень-то много говорите. — Она наклонилась ко мне: — Это не вы были сегодня в магазине?
— Я.
— Это имело какое-то отношение к картине Баймейеров, ведь так? Чем вы занимаетесь? Вы антиквар?
— Меня интересуют картины.
— Это я уже успела заметить. На чьей вы стороне?
— На стороне порядочных людей.
— Порядочных людей не существует. Если вам это неизвестно, не о чем толковать. — Она привстала на колени и сделала гневный жест рукой. — Лучше убирайтесь отсюда.
— Я хочу вам помочь. — В этом было не много правды.
— Ну разумеется. Вы хотите мне помочь. А потом захотите, чтобы я помогла вам. А потом заберете всю прибыль и исчезнете. Ведь вам это нужно, да?
— Какую прибыль? У вас вроде бы ничего нет, кроме кучи неприятностей.
Некоторое время она молчала, не спуская глаз с моего лица. Я читал в них отражение процессов, протекавших в ее мозгу, почти с той же ясностью, как если бы она играла в шахматы или шашки и размышляла, стоит ли чем-то пожертвовать, чтобы выиграть значительно больше.
— Признаюсь, у меня немало проблем. — Она повернула лежавшие на коленях руки ладонями кверху, словно желая передать мне часть своих забот. — Но кажется, у вас их еще больше. Кто вы, собственно говоря, такой?
Я сообщил ей свою фамилию и профессию. Ее глаза изменили выражение но она не произнесла ни слова. Я также уведомил ее, что Баймейеры наняли меня, чтобы я нашел их пропавшую картину.
— Мне об этом нечего неизвестно. Я уже сказала вам об этом сегодня днем в магазине.
— Верю — согласился я без внутренней убежденности. — Депо в том, что кража картины может быть связана с убийством вашего отца.
— Откуда вам это известно?
— Не знаю но это кажется мне вероятным. Откуда взялась та картина, мисс Граймс?
Она скривилась, прищурив глаза:
— Называйте меня Паола. Я никогда не пользуюсь фамилией отца. И не могу сказать, откуда взялась та картина. Я была всего лишь пешкой, он никогда не рассказывал мне о своих делах.
— Не можете или не хотите?
— И то и другое.
— Картина была подлинником?
— Не знаю. — Она замолчала и, как мне показалось, даже перестала дышать. — Вы говорите, что хотите мне помочь, а сами беспрерывно задаете вопросы, на которые я должна отвечать. Какой мне смысл это делать, если мои ответы могут привести меня в тюрьму?
— А может, для твоего отца было бы лучше сесть в тюрьму?
— Не исключено. Но я не хочу туда. Как и в могилу. — Неспокойный взгляд, казалось, отражал сумятицу ее мыслей. — Вы думаете, что тот, кто украл картину, убил и моего отца?
— Возможно. У меня предчувствие, что так оно и было.
— Ричард Чентри еще жив? — спросила она слабым голосом.
— Не исключено. А что вас заставляет так думать?
— Эта картина. Я не разбираюсь в этом так хорошо, как отец, но мне показалось, что это был оригинал, настоящий Чентри.
— А что говорил о ней ваш отец?
— Этого я не скажу. И больше не хочу говорить о той картине. Вы все время задаете вопросы, требуя, чтобы я на них отвечала, а я уже устала. И хочу домой.
— Я подвезу вас.
— Нет. Вы не знаете, где я живу, и никогда не узнаете. Это мой секрет.
Она встала и слегка пошатнулась. Я поддержал ее рукой. Ее бюст коснулся моего бока. Некоторое время она стояла, опираясь на меня и тяжело дыша, затем отодвинулась. Исходившее от нее тепло прошло через мое тело, дойдя до самой поясницы. Я почувствовал себя менее усталым.
— Я отвезу вас домой.
— Нет, спасибо. Мне нужно дождаться полиции. Последнее, что мне сейчас требуется, связь с частным детективом.
— Может случиться и кое-что похуже, Паола. Не забудьте, что ваш отец, возможно, был убит человеком, нарисовавшим ту картину.
Она схватила меня за руку.
— Вы все время это повторяете. Вы уверены в этом?
— Нет, не уверен.
— Тогда перестаньте меня пугать. Я уже и так достаточно напугана.