…Дальше был суд.
Дело рассматривала судья Самофалова. В суде Василий виновным себя не признал. Судей это не насторожило. Они формально вникли в суть дела: выслушали показания свидетелей, огласили заключение судебно-медицинских экспертов. И вот последнее слово подсудимого.
Василий встал. Он был бледный и еле держался на ногах.
— …Вроде я ее не убивал, — начал он тихо, еле шевеля губами. — Не мог я это сделать! — Здесь он остановился, ухватился рукой за горло, словно ему не хватало воздуха. — А может… не помню… — наконец выдавил из себя последние слова.
Суд удалился на совещание. Василия увели. Публика не расходилась.
В совещательной комнате судья и два народных заседателя должны были окончательно решить судьбу дела, судьбу молодого человека.
— Никаких личных счетов между ними не было, — заявила народный заседатель Анна Винец, работница фабрики имени Володарского. — За что же он убил ее?
Судья подняла на нее уставшие глаза и с возмущением сказала:
— За что, за что? Мало ли какие причины бывают. Убийство доказано…
— Я сомневаюсь, — продолжала Винец.
— Какое может быть сомнение? — оборвала ее судья. — Показания свидетелей — их видели вместе накануне убийства, заключения экспертов: трупа крови на одежде убитой, признание самого виновного. Разве этого мало?!
— Какое же то признание — слезы, — не отступала Анна.
Да, сомнения возникли только у одного заседателя — Анны Винец. Ее больше всех волновала судьба молодого, не видевшего жизни парня. И свои возражения она изложила письменно.
Сказанное Анной нисколько не насторожило судью. Был подписан приговор…
Василий слушал его, держась руками за барьер. Лицо у него было серое, с желтизной, губы без единой кровинки, глаза потухшие, безжизненные, словно у покойника.
Снова камера, томительные дни ожидания самого страшного…
На любой стук он вздрагивал и бежал от двери.
«Все! Конец? За мной?» — шептали пересохшие губы.
Так продолжалось две недели. За это время он сильно похудел, его молодая кожа стала мешковатой, а по лицу поползли морщинки: около глаз, рядом с губами.
В одну из ночей его разбудил странный стук. Он вскочил и стал одеваться.
«Неужели это предчувствие смерти? — яростно забились мысли. — Умереть? Почему я должен умереть? Что я сделал?»
И ему захотелось жить, захотелось так сильно, что он даже закрыл глаза, а затем постучал в дверь и позвал надзирателя…
…Верховный Суд Украинской ССР, проверяя дело Козарца в кассационной инстанции, усомнился в его виновности в убийстве, приговор отменил и вернул дело на дополнительное расследование.
Следствие по делу поручили вести другому следователю, — опытному Тоцкому.
Он тщательно изучил дело, повторно осмотрел место происшествия, разобрался с обстановкой. Впечатление от прочитанных бумаг и осмотра было ошеломляющим.
Он сразу не смог этого объяснить. Сколько работает, у него такого случая не было. Ему просто не верилось.
«А может, я ошибаюсь? — вдруг пришло ему в голову. — Делаю преждевременные выводы? Почему Василий ведет себя так смирно? Если бы на меня обрушилось такое горе, я засыпал бы жалобами все инстанции. Чего же он молчит? Может, он и в самом деле виновен, но для окончательного вывода в деле не хватает неоспоримых улик? А может, он с отклонением? Нарушена психика? Нужно проверить».
Открыл страницу, к которой была подшита «Явка с повинной». Стал читать ее. Разве это показания? Они куцые и пронизаны сплошными противоречиями.
«А что говорит приговор? Так же краток. Не убедителен. Судом тоже допущена ошибка».
Просматривая еще раз фотоснимки, приложенные к протоколу осмотра места происшествия, Тоцкий обратил внимание на пятнышко, которое четко запечатлелось на шее Веры.
«Что это? Дефект фотографирования?»
Нашел пленку. Через лупу пятнышко просвечивалось довольно ярко. И вдруг Тоцкого осенила мысль: кулон! Действительно, там, где был кулон, светлело не загоревшее на солнце пятно.
Есть ли в деле какие-либо данные о кулоне? Следователь их не нашел. Куда же делся кулон? Почему его не заметили при осмотре места происшествия?
Тоцкий тут же вызвал понятых. Они подтвердили, что при осмотре трупа Веры кулона не было.
После изучения дела Тоцкий решил встретиться с «убийцей».
В «дежурку» тюрьмы он пришел ровно в девять. Оформив вызов Василия Козарца, направился в следственную камеру, обстановка которой ему давно знакома: деревянный стол, две табуретки, привинченные к полу, железная чернильница, вмонтированная в крышку стола, и единственное окошко под самым потолком. Оттуда еле пробивался слабый дневной свет, укладываясь ровными кубиками на противоположной глухой стене.
Тоцкий сел, закурил. Еще раз, словно попал сюда впервые, оглядел стены, цементный пол.
Сколько раз он бывал здесь, в этой камере под номером пять… Допрашивал, проводил очные ставки, просто беседовал с людьми, убеждая их не попадать сюда больше…
Василия привели через пять минут. Тоцкий сразу узнал его, хотя видел первый раз. Сняв шапку, Василий тихо поздоровался и, не садясь, потупив голову, застыл у стенки.
— Садитесь, — предложил ему Тоцкий.
Тот сел. Его глаза настороженно забегали по сторонам, а затем уставились на стол, где лежало его разбухшее от бумаг дело. Он по-прежнему молчал.
После короткой паузы Тоцкий представился.
— Хорошо, может, это к лучшему, — неуверенно произнес Василий.
Начался допрос. Тоцкий всегда допрашивал не спеша. Четко и грамотно ставил вопросы, мягко говорил, интересуясь всем, создавая таким образом рабочую, не напряженную обстановку. Этим он и достигал многого.
— Я не виновен, — взволнованно сказал Василий и заплакал. — Я ее любил…
Тоцкий слушал эти горькие слова, присматривался к Василию, взвешивал сказанное, анализировал, еще и еще раз убеждался в своей правоте. Парень действительно не виновен.
— Я не мог это сделать, — повторял Василий. — Руки не поднялись бы!
— Зачем же вы признались? — остановил его следователь.
— Признался?! В то время мне было безразлично. Жизнь без нее не имела никакого смысла. Веры не стало, и я не хотел жить. Думал, не вынесу такого горя. — Василий замолчал, вытер рукавами слезы и отвернулся.
— У Веры был кулон? — неожиданно спросил Тоцкий.
— Да, я и забыл. Это старый дукат на серебряной цепочке.
— А в тот день?
— Был. Я хорошо запомнил.
Допрос продолжался долго. Василий вел себя настороженно, сдержанно. Если следователь задавал ему сложные вопросы, отмалчивался, опустив голову, шаркая по полу ботинками. Тоцкий понимал: боится, чтобы снова не наговорить на себя лишнего.
За время допроса следователь окончательно пришел к выводу: Василий — жертва горькой ошибки, допущенной следователем и судом.
«Что же осталось в деле? — думал после допроса следователь. — Видели люди, как Василий провожал Веру! Ну и что же? Это не значит, что он должен был ее убить. Заключение экспертизы? Первая группа крови не только у Василия. Сколько людей на белом свете с такой группой. След обуви у куста? Ясное дело — стояли вместе. А какой же мотив? Убить любимую девушку? Так просто, ни за что? Нет, так не бывает. И основное: куда делся кулон? Василий взял себе? Исключено! Значит, его похитил преступник!»
Чтобы окончательно убедиться в своих предположениях, Тоцкий сделал обыск на квартире Козарца. Злополучного кулона там не нашел.
Зашел к Шмыгам. Мать Веры — Екатерина Ивановна встретила следователя с заплаканными глазами. Она была угнетена и подавлена. На ее широком добродушном лице лежала печать пережитого горя. А припухшие, красные веки, опущенные углы рта указывали на долгие бессонные ночи. Некогда красивое лицо — все в глубоких морщинах, желтое и поблекшее. В волосах густая седина. Говорила тихо, с трудом выговаривая каждое слово. Да, потеря для нее большая, не стало единственной дочери, и это горе убило ее окончательно.
— Был ли у Веры кулон? — спросил наконец следователь.
Ответила сразу, не задумываясь:
— Как же, как же — был. Это ей покойная бабушка подарила.
— Почему же вы об этом не заявили сразу следователю?
— Куда там, такое горе, что стоит кулон, когда Веры нет, — ответила сквозь слезы. — Следователь не интересовался им.
— Вспомните, Екатерина Ивановна, в тот вечер Вера одевала кулон?
— Да, Вера всегда носила его и даже на ночь не снимала.
Заплакала совсем по-детски, судорожно всхлипывая и вздрагивая.
Тоцкий ушел. Он был глубоко взволнован этой встречей и поклялся себе, что обязательно найдет убийцу.
На второй день он попросился на прием к областному прокурору.
Прежде чем выслушать его, тот пригласил и прокурора Сметюха, надзиравшего за делом с момента его заведения.
— Василий не виновен, — заявил Тоцкий. — Его нужно немедленно освободить из-под стражи.
Сидевшему напротив него Сметюху явно не понравилось такое смелое заявление.
— Я на этом деле зубы проел! Просидел столько в тюрьме — и не виновен. Ну, знаете! Он ведь признался. Показание дворника сомнений не вызывает. Заключение экспертиз — тоже.
Тоцкий его не перебивал, не хотел вступать в спор. Слушал и ждал, какими аргументами будет оперировать прокурор, обвиняя Василия в совершенном преступлении.
Но прокурор никаких новых данных не привел, все это было известно и Тоцкому.
Когда прокурор высказал все и сел, следователь спросил его:
— А кулон, исчезнувший у погибшей, где он?
— Кулон? Какой еще кулон? Откуда он взялся? — всполошился Сметюх.
Тогда следователь не спеша рассказал все. В кабинете наступила пауза, короткая, но напряженная.
Нарушил ее Тоцкий.
— Признание, Виктор Николаевич, — обратился он к Сметюху, — фикция! Я уже вынес постановление о его освобождении, вот оно!
Тоцкий раскрыл папку и положил на стол отпечатанный на машинке документ.
— Да вы что, убийцу на свободу? — не выдержал Сметюх. — А люди что скажут?
— Объясним, — спокойно ответил следователь.
Областной прокурор нахмурил брови. Затем, откинувшись на спинку стула, прищурив глаза, стал всматриваться в Тоцкого. Он его знал давно и верил ему. Сколько тот провел серьезных дел. Был всегда объективен и ни одной ошибки не допустил.
— Убедительно, — наконец тихо произнес. — Немедленно освободите Василия Козарца!
Перед освобождением Василия Тоцкий решил с ним встретиться.
Их свидание состоялось в той же камере. Со дня их первой встречи Василий еще больше осунулся, согнулся. После приглашения сесть он некоторое время постоял, а затем опустился на краешек табуретки и с полуоткрытым ртом ловил каждое слово следователя.
— Сегодня я вас освобождаю, — объявил ему Тоцкий.
Василий вскочил.
— Меня? А убийцу нашли?
— Пока нет, — угрюмо ответил следователь. — Но обязательно найдем.
— Нет? — уставился на следователя Василий. — Тогда я отсюда не уйду. Как я покажусь на люди?
— Вы же не виновны и сами об этом знаете.
— Это вы говорите и я знаю. А люди? Они же были на суде, слушали. И вдруг такое. Кто поверит?
— Поверят, — успокоил его Тоцкий. — Вот, ознакомьтесь с документами и распишитесь, — положил на колени Василия постановление о его освобождении.
…Шли дни. Тоцкий работал неустанно, и его надежды оправдались. Наконец-то он получил из Орла долгожданный ответ на свой запрос.
В нем сообщалось, что там задержан особо опасный рецидивист, некий Грайдук, он же Корейко, он же Моргачев, сбежавший из мест заключения. Появляясь нелегально в городах, он вечерами нападал на женщин, душил их, насиловал.
Следователь незамедлительно выехал в Орел. При задержании Грайдука у него был изъят кулон, похищенный у Веры. Через месяц Грайдука этапировали в Днепропетровск. Грайдук точно указал место, где им было совершено убийство Веры Шмыги и пояснил:
— …Я шел по улице, время было позднее, около куста сирени увидел двоих — парня и девушку — и решил… Подошел ближе и притаился в палисаднике. Вскорости парень, попрощавшись, ушел, я вышел из-за куста, схватил ее сзади…
Кулон-дукат с серебряной цепочкой опознала Екатерина Ивановна.
Вскоре подлинный убийца предстал перед судом и был осужден.
ИСЧЕЗ ЧЕЛОВЕК
Накануне Октябрьских праздников Сергей Оленко — столяр Старнинского леспромхоза — женился на Стефе Горегляд. Сыграли свадьбу по всем правилам и поселились в доме леспромхоза.
Для Стефы это был второй брак. Первый муж, от которого у Стефы росла дочь Валентина, погиб в автомобильной катастрофе.
Через год после второго замужества Стефа родила еще одну дочь — Ольгу, а еще через год — сына Иванка. Имели огород, хозяйство.
Незадолго до женского праздника Сергей явился домой поздно. Разбудил Стефу.
— Нам нужно срочно отсюда уехать. Я встретил очень плохого человека, он с Волыни, из моего села…
— Как это уехать? У нас ведь хозяйство, трое детей, ты в своем уме? — возразила Стефа.
— Если не хочешь, оставайся. Без тебя дорогу найду, — раздраженно выпалил Сергей.
Они рассорились. Весь праздник не разговаривали, Сергей нервничал, пересмотрел все письма, подготовил документы. Подал заявление на расчет.
Прошло две недели, и он, не попрощавшись с семьей, рано утром уехал.
Целый месяц от него не было вестей, и вдруг явился ночью. Вместе просидели со Стефой до утра… На сборы ушло два дня, и вскоре они оказались в поселке Макаровском Днепропетровской области. Наняли квартиру, затем купили времянку — две крохотные комнатушки, тесные, холодные. Сергей решил строиться. Обратился в правление колхоза, и ему выписали кирпич, цемент и лес.
Ко всем детям Сергей относился одинаково, и они любили его.
В течение года дом был построен. Оставалось выполнить внутреннюю отделку.
…Утром второго сентября Стефа прибежала к дежурному райотдела милиции и заявила, что накануне вечером к ним во двор пришли трое мужчин, вызвали мужа, и все ушли. До сих пор он не возвратился…
…Розыском Оленко занялись следователь прокуратуры и работники отдела уголовного розыска. Спустя два дня дело зашло в тупик. Прокурор района Панкратов позвонил мне домой ночью (я в то время работал начальником следственного отдела прокуратуры Днепропетровской области) и попросил срочной помощи.
— Может, Оленко уехал к родственникам и никакого убийства не произошло? — спросил я прокурора.
— Чует мое сердце, дело серьезное, — настаивал тот.
Утром следующего дня я с сотрудником областного отдела уголовного розыска Смагой выехал на место. Смагу мне выделили по моей просьбе. Я знал его давно как опытного работника, с ним мы распутали не одно дело. Средних лет, худощавый, высокий, подтянутый, аккуратно одетый, он всегда привлекал к себе внимание.
В райотделе милиции мы застали прокурора Панкратова — коренастого голубоглазого брюнета лет пятидесяти; следователя Скопцова — молодого, стройного, с добродушным лицом; начальника милиции Бодулина, атлетического сложения мужчину, а также оперативников. У всех были озабоченные лица. Следствие без трупа — самое сложное дело. Мне уже не раз приходилось заниматься подобными делами, и я знал, что здесь нужна в первую очередь высокая организованность всего состава милиции, прокуратуры и местной общественности.
— Никаких нитей пока нет, бродим в потемках, — сказал мне прокурор.
— Жену допрашивали? — поинтересовался я.
Панкратов переглянулся с Бодулиным:
— Да, твердит одно и то же: забрали мужчины и увели.
— Кстати, так сказала и ее старшая дочь, — дополнил Бодулин.
— Вот еще что непонятно, — продолжал прокурор, попыхивая потухшей трубкой. — Дочь все время плачет. Почему? Ведь отец-то ей не родной.
— В этом и загадка, — подчеркнул следователь Скопцов.
Помолчали. Смага прошелся по кабинету, остановился у окна. Всходило солнце. Его лучи проникали в кабинет, отражаясь от пола и ажурных занавесок.