Уже у ресторана мне вновь захотелось развернуться и убежать, но меня уже заметил кое-кто из однокурсников, и отступать было поздно. Как говорил Юлий Цезарь: «Жребий брошен. Рубикон перейден. Мосты сожжены». От нехорошего предчувствия в душе все замерло и съежилось.
Когда мы расселись по своим местам, стало немного легче. Юра, а именно так звали именинника, поблагодарил всех, но с таким видом, словно рублем одарил. Мне он сразу не понравился — на редкость высокомерный тип. «Ничего, — подумала я, — скоро здесь появится тот, кто, милый мальчик, будет на тебя смотреть свысока. И будешь ты, Юрик, плясать под его скрипочку, как Петрушка на ярмарке».
Поймав себя на таком непривычном для себя чувстве, как злорадство, я осеклась, стало противно и стыдно, хотя я ничего плохого не сделала. Не сделала, но подумала. Что-то со мной не то происходит в последнее время, в душе поднимается такая муть, которой раньше там не было.
Девчонки с нетерпением ждали выхода скрипача. Еще бы, о нем, по-моему, уже все в городе знали, местная достопримечательность, иначе и не назовешь. «Кричали барышни «Ура!» и в воздух чепчики бросали».
И он появился! По залу пронесся тихий вздох, и все взгляды устремились на эстраду. Я заметила, что даже некоторые мужчины смотрят на скрипача с нездоровым вожделением. Всех завел этот стервец. Как у него это получается? Впрочем, чему я удивлялась, совсем забыла, кто он такой. Похоже, во всем зале только мне удавалось сохранять спокойствие, но это лишь до тех пор, пока он не заиграл свою чертову музыку.
— А ты почему не пьешь? — поинтересовался Юрик, подвигая ко мне бокал с шампанским. — Давай выпьем за знакомство. Кстати, как тебя зовут?
Настроение у меня потихонечку портилось и захотелось ему нахамить — надо же было хоть на ком-то сорвать свою злость, но, пусть и с трудом, мне все же удалось сдержаться.
— Я вообще не пью, — терпеливо объяснила я, — мне нельзя.
— Больная, что ли? — спросил Юрик, теряя интерес к моей скромной особе. — Так ведь шампанское, не водка же.
Идиот, можно подумать, что в шампанском нет алкоголя. Отвечать я не стала, чтобы он понял, что мне не очень-то хочется с ним общаться. Это называется: «Вы можете мне говорить все что угодно — я все равно вас не слышу».
Юрик все понял правильно и переключил свое внимание на Аллочку Гаеву — нашу общепризнанную красавицу. А я так и замерла с видом вдовствующей королевы, отпугивая потенциальных кавалеров.
Веселье было в самом разгаре, когда свет в зале почти потух, зато эстрада вдруг заполыхала огнем. Я даже испугалась, настолько естественными показались мне эти рыжие всполохи, и лишь спустя несколько минут до меня дошло, что огонь не настоящий, а лишь очень удачная имитация. А потом в этом бушующем пламени проступил его темный силуэт. В зале воцарилось молчание. Я смотрела на Ника, стоящего со скрипкой в кольце огня, и думала: «Как это страшно. Он как будто в аду находится. Впрочем, ад — это его привычная среда обитания, если верить тому, что он о себе говорит. А не верить ему у меня нет причин».
Взметнулся смычок — и скрипка издала душераздирающий стон, потом она закричала, словно от нестерпимой боли, и полилась музыка, страшная, почти безумная. У меня сердце сжалось. Почему-то показалось, что сейчас скрипка рассказывает историю о ведьме, сожженной на костре инквизиции.
Как и в прошлый раз, люди повскакивали со своих мест и принялись танцевать, никого и ничего вокруг себя не видя. И только я словно приросла к своему стулу. Мне было интересно, кто же в тот момент играл — дьявол или сам Ник. Я так и не научилась их различать.
Аллочка Гаева танцевала с Юриком, но при этом не сводила глаз с Ника. Я видела, как она облизывает языком верхнюю губу, как будто намекает на что-то непристойное. О, насчет непристойностей она обратилась по адресу! Знала бы она, на что способен этот ангелоподобный парень с дьявольскими глазами!
На этот раз танцевать мне не хотелось. Я не отрываясь смотрела на полыхающую эстраду и стоящего на ней человека, пытаясь разглядеть в нем что-то чуждое, отталкивающе, злое, что-то такое, что могло бы меня от него оттолкнуть раз и навсегда. Ничего не получалось. Наоборот, его узкое бледное лицо, отстраненный взгляд в никуда и эти удивительные магические знаки, которые вычерчивала рука со смычком, завораживали меня все сильнее и сильнее. Я тонула в его музыке, задыхалась, слезы наворачивались на глаза, и казалось, что еще миг — и я умру. Невыносимая, сладкая пытка…
А он действительно напоминал мне пришельца из иного мира. Скрипач смотрел в зал, на людей, и едва уловимая презрительная усмешка порой подрагивала на его губах. Он знал все и про всех, но всегда оставался в стороне, как будто его ничто не касалось. Он как будто находился за какой-то невидимой границей, куда никто из присутствующих не мог проникнуть. Дьявол беззвучно смеялся над людьми, покорно выполнявшими все, чего он от них хотел.
В какой-то момент мне стало страшно, захотелось покинуть зал и никогда больше туда не возвращаться. И тогда он увидел меня. Ослепительная белоснежная улыбка, которую можно увидеть только в рекламе зубной пасты, но только не у живого человека, озарила его лицо, и он весело подмигнул мне. Теперь сбегать было поздно. Второй раз это уже выглядело бы как минимум странно.
Когда музыка закончилась и все вернулись обратно за свои столики, рядом со мной уселись вспотевшие и раскрасневшиеся Юрик и Алла.
— Крутяк! — восторженно воскликнул именинник. — Этот парень умеет зажечь! Слушай, Ал, надо бы нам с ним познакомиться. Это круче любой наркоты.
Меня они как будто и не замечали, погруженные в новые ощущения и переживания. «Вот и славно, — подумала я, — хоть не будут приставать со своими дурацкими расспросами».
— Можно к вам? — услышала я над головой знакомый хрипловатый голос. — У меня сейчас небольшой перерыв. Есть предложение.
Ник наклонился к Юре и что-то шепнул тому на ухо. Лицо именинника сперва вытянулось от удивления, а потом он расплылся в довольной ухмылке и радостно закивал головой.
Мне стало любопытно, что же такое сказал Ник, но интересоваться я не стала. Если они не считают нужным посвящать меня в свои тайны, то пусть подавятся ими! Не очень-то мне нужно.
Юрик, в свою очередь, наклонился к Алле и, видимо, передал ей слова скрипача. А потом они все втроем встали и направились куда-то в сторону служебных помещений, куда посторонним вход воспрещен.
Тут уж мое любопытство взяло верх над здравым смыслом, и я, подождав пару минут, пошла следом за ними. Я прекрасно понимала, что меня могут выгнать в три шеи, но все же рискнула.
Вынырнув в длинном коридоре, я растерянно стала осматриваться по сторонам. Никого. Ряд кабинетов с одинаковыми темными дверями и табличками на них, но при этом ни одной живой души вокруг. «Где их теперь искать? — подумала я растерянно. — И надо ли это делать?»
Проклятое любопытство помешало мне вернуться обратно в зал. Я пошла вдоль коридора, прислушиваясь к каждому звуку. Иногда я толкала то одну дверь, то другую, но все они были закрыты, что меня нисколько не удивило.
На одной из дверей таблички не было, и к тому же она была открыта. Когда я ее толкнула, то передо мной предстала странная картина, смысл которой до меня дошел чуть позже. Впечатление было такое, что трое взрослых людей напились до такой степени, что разделись и принялись танцевать летку-енку или играть в паровозики… Черт! Они не танцевали и не играли. Когда до меня дошло, что происходит, меня чуть не стошнило. Какая мерзость! Устроили групповуху, придурки! Я почувствовала себя белорусским партизаном — мне захотелось взорвать этот чертов «паровозик», пустить его под откос.
Они увидели меня, но смутился лишь именинник, да и то лишь на минуту. А потом, он махнул мне рукой, приглашая присоединиться к их забавам. Извращенцы придурковатые! Кажется, Юрик получил в свой день рождения подарок, о котором мог лишь мечтать — его «поздравили» одновременно и мужчина, и женщина! Ясное дело, с такими тараканами в голове о какой учебе может идти речь? Понятно, почему его не увидишь в универе — не до того парню.
Но Ник, Ник… Этого я от него никак не ожидала. И пусть он трижды дьявол, но должны же быть хоть какие-то границы…
Я с силой захлопнула дверь и побежала по коридору. Щеки мои пылали. В голове билась только одна мысль — домой, срочно домой. Закрыть дверь и никого не пускать. Но, войдя в зал, я немного успокоилась. Я поняла, что если уйду сразу, то эти трое все поймут. Веселить скрипача своим неадекватным поведением мне не хотелось, и поэтому я решила немного переждать и, когда начнется следующий номер Ника, тихонечко покинуть «Империю». Тогда мой уход не будет так заметен.
От злости я не знала, что делать. «Ничего, — злорадно подумала я, — завтра, когда хмель уйдет, этот Юрик вспомнит все, что было. Ни за что не поверю, что тогда ему будет все равно! Бойтесь своих желаний, они могут сбыться». Я чувствовала себя так, как будто меня изваляли в грязи, хотелось срочно помыться и никогда не прикасаться ни к одному из участников этого мерзкого процесса. Машинально я взяла рюмку водки и выпила, надеясь, что это поможет мне успокоиться. Зря я это сделала, но жалеть о содеянном было уже поздно.
Вернулись Алка и Юрик. Я удивилась, что они после всего, что я видела, ведут себя так, словно ничего не случилось. Да я бы от стыда сквозь землю провалилась, а им хоть бы хны!
— Зря ты к нам не присоединилась, — ухмыляясь, сказал Юрик и по-хозяйски положил мне руку на плечо.
Я резко отшатнулась и процедила сквозь зубы:
— Задница не болит?
На его лицо набежала тень.
— Если расскажешь кому-нибудь — придушу, — пообещал он зло.
— Я-то не скажу, — успокоила я его, — но ты сам этого не забудешь.
— Заткнись, дура! — он начинал трезветь, а я пьянеть. Выпитая рюмка водки делала свое черное дело. Я поняла, что мне надо срочно уходить, пока меня окончательно не развезло.
Не знаю, чем бы вся эта перепалка закончилась, если бы не появился Ник. Заиграла музыка, и всем стало не до меня. Люди бросились танцевать, забыв про все остальное. Иначе как безумием я это назвать не смогла бы. Вспомнилась история Ника о танцующих мертвецах. Я наблюдала за людьми и удивлялась тому, насколько у них у всех неприятные, порочные лица, не люди, а какие-то монстры.
Зал качался, как палуба корабля, перед глазами все плыло. «Пора уходить», — решила я и попыталась подняться. Ноги держали мое пьяное, непослушное тело с большим трудом. Да и мозг уже отказывался работать в привычном режиме. Я вспомнила «паровозик», и теперь он не вызвал у меня того шока, что вначале, даже смешно стало. С ума сойти, как людям может такое нравиться?!
Я не заметила, когда в зал ворвались эти люди в масках. Стояла и держалась за край стола, чтобы не упасть, сосредоточив все свое внимание на ногах, которые вдруг объявили забастовку. После первых же выстрелов я уселась на стул и поняла, что лучше остаться на месте. Жизнь мне пока не надоела. Ноги, наверное, были благодарны мне за то, что избавила их от этой непосильной задачи — нести куда-то мое невменяемое тело.
Раздались первые стоны, кто-то упал на пол, остальные заметались по залу в поисках укрытия. Визг, крики, выстрелы. Одним словом, сумасшедший дом. Но мне совершенно не было страшно, не зря же говорят, что пьяному море по колено. Я уже была в той кондиции, когда оно по щиколотку. Сидела и молча наблюдала за происходящим, как будто смотрела боевик по телевизору. Вскоре я смогла заметить, что убить пытаются именно Ника, вот только ничего у них не получалось. Каждый раз между стрелявшим и скрипачом в нужный момент возникал другой человек и получал ту порцию свинца, которая предназначалась музыканту.
А он как будто и не замечал всего происходящего и продолжал играть. Вот только музыка изменилась, она стала медленной и вязкой, как смола. Движения людей тоже замедлились, они вязли в этой неспешной, тягучей мелодии.
— Засранец, — прошептала я равнодушно, — редкая сволочь.
Страха за свою жизнь у меня не было. Одурманенный алкоголем мозг хотел только одного — чтобы Алку, Юрика и самого скрипача пристрелили на месте. Я даже позволила себе посмотреть на стрелявших с некоторой симпатией, несмотря на то, что они уже успели убить и ранить несколько человек. Жаль только, что среди пострадавших не было тех, кому я в тот момент желала смерти.
Одна из пуль срикошетила и впилась мне в плечо. «Как же предусмотрительно я приняла наркоз», — подумала я и засмеялась, глядя на расползающееся красное пятно на голубом шелке. Боли я не почувствовала, зато с удовольствием заметила, как дернулся Ник, увидев мою окровавленную блузку. «Пусть мне будет плохо, лишь бы ему не было хорошо», — приблизительно таким был ход моих мыслей в тот момент.
Нападавшие исчезли так же внезапно, как и появились. Я даже не успела заметить, когда и куда они делись. Раненые стонали, мертвые деликатно молчали, тихо лежа на полу в живописных позах и не мешая живым приводить себя в порядок и звонить в «скорую» и в милицию. Мертвым было уже на все плевать. Все закончилось.
Потом я лишь на минутку положила голову на стол и тут же заснула. Я редко пью спиртное, можно сказать, что я его вообще не употребляю, это был всего третий случай за всю мою жизнь. Но каждый раз со мной случалось одно и то же — в самый неподходящий момент я засыпала, чтобы, проснувшись, ощутить, насколько паршиво жить на белом свете.
Не знаю, сколько прошло времени, но проснулась я от того, что кто-то настойчиво теребил меня за плечо, за больное плечо, между прочим. Теперь уже боль не церемонилась, она заявила о себе в полный голос. Я застонала и открыла глаза, чтобы тут же их закрыть, потому что надо мной склонился Ник, чтоб он сгорел!
— Убери свои щупальца, педик, — возмутилась я. — Иди вон Юрика щупай, а от меня отстань, грязное животное.
— Маша, вставай, пора домой, если не хочешь нажить неприятности.
— Самая моя большая неприятность, — почему-то шепотом ответила я, — это ты. Отстань от меня, иначе я сейчас заору.
— Послушай, — увещевал меня скрипач, — давай ты поорешь дома. Сейчас сюда приедет милиция. Ты же не хочешь, чтобы твои родители узнали, что ты здесь была?
Напоминание о родителях меня немного отрезвило. Я поднялась и, шатаясь, направилась к выходу. Ник заботливо придерживал меня за талию, чтобы я не рухнула по дороге. Он даже хотел подхватить меня на руки, но я зашипела, как змея:
— Я сказала — убери от меня свои руки, сволочь! Видеть тебя не могу! Меня от тебя тошнит.
— Это не от меня, это от водки, — смеясь, сказал он и повел меня к выходу. — Зачем ты вообще пила, тебе же нельзя?
— Вот у тебя не спросила, что мне можно, а чего нельзя, — продолжала я злиться. — Алку учи и Юрика, а от меня отстань раз и навсегда. И чего тебя не пристрелили?
— Как-нибудь в следующий раз, — насмешливо пообещал он, — если ты захочешь. А сейчас домой. Как плечо?
— Не твое дело. И вообще, заткнись — не хочу тебя слышать!
На улице было холодно и сыро. Хмель стал испаряться, но очень медленно. Еще весь ужас того, что произошло в «Империи», до меня не дошел, но безразличие и холодная злость уже уступили место страху и тоске. Зря я сюда пошла, ведь не хотела же.
Аккуратно, чтобы не задеть раненое плечо, он уложил меня на заднее сидение такси и назвал водителю адрес. Бросив на меня в зеркало короткий взгляд, шофер спросил:
— Что, набралась, подруга?
— Тамбовский волк тебе подруга, — огрызнулась я.
В подъезде передо мной возникло новое препятствие. Меня швыряло от стены к перилам и обратно.
Несколько раз я попадала мимо ступеньки, и, если бы не Ник, то я бы и костей не собрала.
Когда моему скрипачу это представление надоело, он перекинул меня через плечо и понес наверх под мои возмущенные вопли. Вися, словно полотенце на крючке, на его плече, я не переставала костерить его на чем свет стоит.
— Извращенец чертов. Гнусномордая тварючесть. Мерзопакостная мерзогнусность. Педрила-мученик…
Скрипач терпеливо выслушивал мои лингвистические изыски и лишь иногда довольно хмыкал, когда я выдавала что-то совершенно невменяемое. Я его веселила. Но, когда меня начинало слишком уж заносить, он легонечко хлопал меня по заднице, чтобы я успокоилась, чем вызывал у меня новый всплеск невообразимой ругани.