— Вы с друзьями? — спросил комиссар у Лиотарда.
— Это не важно. К вашему приезду я от них отделаюсь.
— Это ваша подружка?
— Да.
— Никого больше?
— Есть тут кое-кто, кого вы не очень любите, не знаю уж почему, но который очень переживает из-за этого.
Это Альфонси. Наверняка они вчетвером: двое мужчин и две их подружки.
— У вас есть терпение ждать меня, даже если я немного задержусь?
— Я буду ждать вас так долго, как вы захотите. Сегодня — воскресенье.
— Скажите Альфонси, что я хотел бы видеть его тоже.
— Он будет в восторге!
— Тогда до встречи.
Он плотно прикрыл обе двери кабинета и остановил на пороге Лапуанта, хотевшего из скромности ретироваться.
— Ну-ка, иди сюда. Садись. Ты пытаешься найти свой путь в полиции, не так ли?
— Я сам не знаю, что я пытаюсь делать.
— Ты совершил глупость, слишком разболтавшись с первых дней, и это повлекло такие последствия, о которых даже не подозреваешь.
— Я прошу прощения. Я был так уверен в своей сестре.
— Хочешь себя испытать в трудном деле? Постой! Не спеши с ответом, речь идет не о блестящей акции, после которой твое имя появится В газетах. Напротив. Если ты преуспеешь, то кроме нас двоих об этом никто не узнает. Если ты потерпишь неудачу, я буду обязан отречься от тебя и заявлю, что ты усердствовал вопреки моим инструкциям.
— Я понимаю.
— Ничего ты не понимаешь, но не в этом дело. Если я сам приму участие в этой операции и провалюсь, то под сомнением окажется вся полиция. Но ты тут новичок и пока ничего из себя не представляешь.
Лапуант сгорал от нетерпения.
— Месье Лиотард и Альфонси в настоящее время находятся в «Пивной у Негра» и ждут меня.
— Вы собираетесь к ним присоединиться?
— Не сразу. Сначала я хочу наведаться на бульвар Пастера, и я уверен, что они не двинутся из пивной до моего прихода. Предположим, что я присоединюсь к ним через час или даже раньше. Сейчас девять часов. Ты знаешь дом на улице Бержер, где живет адвокат? Квартира на четвертом этаже, сразу налево. Поскольку там обитает немало особ женского пола, консьержка почти не следит за тем, кто с кем приходит и уходит.
— Вы хотите, чтобы…
— Да! Попытайся открыть дверь. Если даже останутся следы, особой беды не будет. Наоборот. Перетряхивать шкафы и бумаги бесполезно. От тебя требуется одно: убедится, что чемодана там нет.
— А я об этом и не подумал.
— Так вот. Вполне возможно и даже вероятно, что его там нет, так как Лиотард — малый осторожный. Поэтому не теряй времени. С улицы Бержер мчись на улицу Дуай, где Альфонси снимает 22-й номер в отеле «Массивцентраль».
— Понял.
— Поступишь точно так же. Чемодан, и ничего больше. Когда управишься, позвонишь мне туда.
— Я могу идти?
— Сначала ступай-ка в коридор. Я закрою дверь на ключ, а ты попробуй открыть. Спроси у Люка инструменты.
Лапуант справился неплохо, и через несколько минут он был внутри, весь светясь от радости.
Мегрэ прошел к инспекторам.
— Жанвье, ты свободен?
Телефоны продолжали звонить, но из-за позднего часа с меньшей интенсивностью.
— Я помогал Люка, но…
Они опустились вместе, и Жанвье сел за руль машины, принадлежавшей уголовной полиции. Четверть часа спустя оказались в самой тихой и малоосвещенной части бульвара Пастера. Своим спокойствием в этот прекрасный воскресный вечер тут все напоминало деревенскую околицу.
— Пойдем со мной.
Они спросили скульптора по имени Гроссо, и их направили на седьмой этаж. Здание было старое, но вполне пристойное и заселено, по всей видимости, мелкими служащими. Когда постучали в дверь, шум спора прекратился. Пухлощекая девушка открыла им и посторонилась.
— Это вы только что приходили в мой кабинет?
— Нет, моя сестра. Комиссар Мегрэ? Входите. Не обращайте внимания на беспорядок. Мы только что кончили обедать.
Она провела их в просторную мастерскую. Ее расписанный потолок был частично застеклен, и сквозь него виднелись звезды. На длинном, березового дерева, столе валялись остатки колбасы, стояла початая литровая бутылка вина. Другая девушка, как две капли похожая на ту, что впустила их, украдкой поправила прическу, а тем временем мужчина в велюровом пиджаке с преувеличенной торжественностью поднялся навстречу пришедшим.
— Рад приветствовать вас в моем скромном жилище, месье Мегрэ. Я надеюсь, вы окажете мне честь выпить с вами.
После того как старый скульптор покинул уголовную полицию, он явно нашел способ хлебнуть что-нибудь покрепче столового вина, так как говорил с трудом, и походка была неуверенной.
— Не обращайте внимания, — вмешалась одна из дочерей. — Это его обычное состояние.
Она говорила беззлобно, а брошенный на отца взгляд был ласковым, почти материнским.
Из самых темных углов огромной квартиры виднелись скульптуры, которые, судя по всему, стояли там с давних пор.
Повседневным же делом, составлявшим часть теперешней жизни семьи, составляли вырезанные из дерева игрушки, громоздившиеся повсюду и распространявшие по квартире приятный запах свежего дерева.
— Когда в мужчине перестает жить искусство, — изрек Гроссо, — умирает и стыд просить кусок хлеба у торговли.
Мадам Гроссо, казалось, уже легла, когда услышала звонок. Это была худая, грустная, с постоянно настороженным взглядом женщина, ничего, кроме неприятностей, не ожидавшая.
— Элен, подай стулья комиссару и этому господину.
— Мама, комиссар знает, что здесь может чувствовать себя как дома. Не так ли, месье Мегрэ?
— Ты ничего им не предложила?
— Не желаете ли вина? Из-за папа ничего другого нет.
Похоже, это она руководила семьей. По крайней мере, именно она задала нужное направление беседе.
— Вчера вечером мы ходили в кино тут в квартале, и там узнали того, кого вы разыскиваете. Только звали его не Мосс, а Пеетерс. Если бы не папа, мы бы пришли к вам раньше, но он все колебался: как это можно выдать человека, который у нас гостил и не раз ел за нашим столом.
— Он долго здесь жил?
— Около года. Квартира занимает весь этаж. Мои родители живут здесь тридцать лет, мы с сестрой родились здесь. Кроме мастерской и кухни, тут еще три комнаты. В минувший год из-за кризиса доходы от игрушек упали, и мы решили пустить жильца. Дали объявление в газете. Вот так познакомились с Пеетерсом.
— Он говорил, чем занимается?
— Он сказал, что представляет большое английское предприятие; у него есть клиентура и иногда это требует разъездов. Он, бывало, сидел целыми днями дома и, засучив рукава, помогал нам. Мы делаем игрушки по макетам отца. К прошедшему Рождеству получили большой заказ и работали день и ночь. Гроссо так жалостливо покосился на полупустую бутылку, что Мегрэ обратился к нему:
— Право, налейте-ка мне полстакана, история того стоит.
Тот ответил ему благодарным взглядом, поскольку дочь постоянно следила, чтобы он не слишком увлекался:
— Почти всегда к концу дня квартирант уходил и, бывало, возвращался довольно поздно. Несколько раз он приносил чемодан с образцами.
— Он оставлял свой багаж здесь?
— Только большую дорожную сумку.
— А чемодан?
— Нет. Действительно, Ольга, с ним был чемодан, когда он уходил?
— Нет. Он, как последний раз отнес его, так больше и не приносил.
— Что это был за человек?
— Спокойный, очень приятный, может быть, немного грустный. Иногда часами сидел, закрывшись в своей комнате, и приходилось спрашивать, не заболел ли он. Порою разделял наш скромный завтрак и целый день помогал. Ему случалось пропадать на несколько дней, и он нас предупреждал, чтобы не беспокоились.
— Как вы к нему обращались?
— Месье Жан. Нас он звал по именам, за исключением мамы, конечно. Время от времени приносил нам шоколад, маленькие подарки.
— И никогда дорогих?
— Да мы бы их и не приняли.
— Он ничего не получал?
— К нему никто и никогда не приходил. Даже посыльный. Меня удивляло: как это человек, занимающийся коммерцией, не получает писем? Он объяснял, что в городе у него есть компаньон с конторой, куда и приходит вся корреспонденция.
— Он не казался вам странным?
В это время она оглянулась по сторонам и пробормотала:
— Тут, знаете ли…
Договорить не дал отец:
— Ваше здоровье, месье Мегрэ. За ваше расследование! Как вы можете заметить, я теперь ничто, не только в области искусства, но и в собственном доме. Я не протестую. Молчу. Они, конечно, любезны, но для человека, который…
— Не приставай к комиссару со своими разговорами, папа!
— Вот видите?
— Вы не знаете, когда в последний раз ваш жилец уходил с чемоданом?
Ответила старшая, Ольга:
— В последнюю субботу перед…
Она умолкла, заколебалась.
— Перед чем?
Младшая вновь взяла разговор в свои руки.
— Не красней, Ольга. Мы всегда подтрунивали над сестрой за ее мимолетное увлечение месье Жаном. Ни возрастом, ни красотой он…
— А ты?
— Опустим это. В субботу около шести часов он ушел с чемоданом, что очень нас удивило, так как до этого брал чемодан только по понедельникам.
— По понедельникам после обеда?
— Да. Мы ожидали, что он вернется: подумали, отправился куда-то на уик-энд, и посмеялись над Ольгой, которая надулась. В котором часу он вернулся, не знаем. Обычно мы ждали, чтобы открыть ему дверь. В воскресенье утром, думая, что его комната пуста, мы как раз говорили о нем, и вдруг выходит он с болезненным видом и просит отца сделать одолжение, раздобыть бутылку спиртного. Говорит, простудился. Часть дня провел в постели. Убиравшая его комнату Ольга обратила внимание, что чемодана нет. Но, по ее словам, она заметила и другое.
— И уверена в этом.
— Возможно. Ты ведь была к нему ближе, чем мы.
— Я уверена, что костюм как-то изменился. Тоже синий, но не его, и, когда он оделся, убедилась: широк ему в плечах.
— Он ничего об этом не говорил?
— Нет. Да и мы даже не намекнули. А поскольку он пожаловался, что у него грипп, неделю безвылазно пролежал в постели.
— Он читал газеты?
— Как и мы, утреннюю и вечернюю.
— Вы ничего не заметили особенного?
— Нет. Кроме того, что он стал закрываться в комнате, если кто-нибудь стучал во входную дверь.
— Когда он начал выходить?
— Через неделю с небольшим. В последний раз он ночевал здесь в ночь с 11 на 12 марта. Это легко уточнить по календарю в его комнате: с тех пор никто не обрывал листков.
— Что мы должны делать, господин комиссар? — с беспокойством спросила мать. — Вы действительно верите, что он совершил преступление?
— Не знаю, мадам.
— Но если полиция его разыскивает…
— Вы позволите нам посмотреть его комнату?
Она была в начале коридора. Обширная, без излишеств, но опрятная, со старой навощенной мебелью и репродукциями Микеланджело на стенах. В правом углу стояла большая черная, обвязанная веревкой дорожная сумка самого обычного типа.
— Открой, Жанвье.
— Мне выйти? — спросила девушка.
Такой необходимости не было. Жанвье легко развязал простой веревочный узел. Комнату заполнил сильный запах нафталина. Вскоре на кровати уже громоздилась куча костюмов, туфель, белья.
Это был гардероб артиста, вещи разнились и по качеству, и по происхождению. На фраке и смокинге стояла метка известного лондонского портного, а еще один фрак пошит в Милане.
Были костюмы из белой ткани, наподобие тех, что носят в жарких странах. Одни отличались броскостью, другие, напротив, больше подошли бы банковскому служащему, и ко всем имелась соответствующая обувь, произведенная в Париже, Ницце, Брюсселе, Роттердаме или Берлине.
И наконец, на самом дне, отделенном листом серой бумаги, лежал клоунский наряд, в отличие от остального просто поразивший девушку.
— Он артист?
— Своего рода.
Больше ничего существенного, относящегося к постояльцу, в комнате не нашлось. Синий костюм, о котором шла речь, отсутствовал, именно в нем ушел Пеетерс-Мосс в последний раз, и, может быть, пребывал по сей день.
В выдвижных ящиках валялась всякая мелочь: портсигар, бумажник, запонки, пристегивающиеся воротнички, ключи, сломанная трубка. И ни одного клочка бумаги, ни одной записки с адресом.
— Благодарю вас, мадемуазель, вы поступили очень разумно, обратившись к нам, и я убежден, что никаких неприятностей у вас не будет. По-моему, здесь нет телефона?
— Несколько лет назад был, но…
И, понизив голос, добавила:
— Папа не сразу стал таким. Это потому, что мы не смогли его удержать. Раньше он совсем не пил. Потом встретил своих приятелей из Академии изящных искусств, которые находились в таком же положении, как и он, заимел привычку встречаться с ними в маленьком кафе на бульваре Сен-Жермен. Это его и погубило.
На верстаке в мастерской лежали различные приспособления для измерения, распиловки, шлифовки и прочей обработки деревянных заготовок, которые потом превращались в изысканные игрушки.
— Жанвье, захвати немного опилок. Это доставит Моэрсу удовольствие.
Занятно было сознавать, что поиски в этой вознесшейся так высоко квартире в доме на бульваре Пастера закончатся изъятием образцов для анализов Моэрса. На их розыск могли уйти недели, может быть, месяцы, но когда-нибудь это должно было произойти.
Пробило десять. Бутылка из-под вина опустела, и Гроссо предложил проводить «господ» к выходу, но этого ему никто не разрешил.
— Я, возможно, вернусь.
— А Пеетерс?
— Это меня удивит. Во всяком случае не думаю, что вам следует опасаться чего-либо с его стороны.
— Куда вас отвезти, патрон? — спросил Жанвье, садясь за руль автомобиля.
— На бульвар Бон-Нувель, к «Пивной у Негра». Подожди меня.
Это было одно из тех, заведений, где подавали капусту с сосисками, а по субботам и воскресеньям четыре полуголодных музыканта играли на эстраде. Мегрэ сразу же увидел две парочки, сидевшие недалеко от витрин, и отметил, что дамам заказан мятный ликер.
Первым, слишком бодро для человека, которого вот-вот ожидает пинок под зад, поднялся Альфонси, в то время как адвокат, улыбаясь, с достоинством протянул свою холеную руку.
— Представить вам наших подруг?
Он проделал это со снисхождением.
— Присядете ли вы на минутку за наш стол или желаете, чтоб мы сразу же приступили к делу?
— При условии, что Альфонси займется дамами, я бы предпочел выслушать вас прямо сейчас.
Столик у кассы был свободен. Клиентура состояла из тутошних коммерсантов, которые, как и сам Мегрэ, исстари приходили пообедать сюда вместе с семьей. Были и завсегдатаи, холостые или женатые неудачно, они играли в карты или шахматы.
— Что вы будете пить? Пиво? Гарсон, полкружки пива и рюмку коньяка.
Когда-нибудь Лиотард, без сомнения, будет посещать бары в Опере или на Елисейских полях, но сейчас он чувствовал себя не очень уютно и в этом квартале, хотя и поглядывал на окружающих с изрядной долей превосходства.
— Дало ли результаты ваше обращение?
— Метр Лиотард, вы пригласили меня, чтобы допрашивать?
— Чтобы, может быть, добиться мира. А как по-вашему? Возможно, я был несколько резок с вами. Не забывайте, что мы по разные стороны баррикад. Ваше дело подавить клиента, мое — спасти его.
— Даже делаясь его сообщником?
Удар был нанесен. У адвоката вздрогнули ноздри, и он два-три раза моргнул.
— Не знаю, что вы хотите этим сказать. Но если настаиваете на том, у меня будет право на ответный удар. Случаю угодно, чтобы вы, комиссар, пытались нанести мне много вреда и замедлить, если не прервать карьеру, которая, по общему мнению, должна была бы быть блестящей.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Спасибо. Дисциплинарный совет очень строго следит за соблюдением определенных правил, и сознаюсь, в спешке я не всегда следовал им.
Мегрэ пил пиво с самым невинным видом и посматривал на кассиршу, которой он вполне мог показаться обычным посетителем.
— Я жду, месье Лиотард.
— Я надеюсь, что вы мне поможете. Понимаете, на что я намекаю?
Он хранил спокойствие.
— Видите ли, господин комиссар, я родился в бедной семье, очень бедной…