— Графа де Лиотарда?
— Речь о бедности, а не о знатности. Мне нужно было порядочно платить за учебу, и потому, будучи студентом, я перепробовал много профессий. Даже носил униформу в кинотеатрах на Больших Бульварах.
— С чем вас и поздравляю.
— Случалось, целыми днями не ел. Как и многие коллеги моего возраста, да и некоторые постарше, я ждал дела, которое позволило бы мне стать известным.
— И вы его нашли.
— И я его нашел! Оно как раз по мне. Но в пятницу в кабинете месье Доссена вы сказали нечто такое, что я понял: вы знаете много больше, чем я хотел бы, и, не колеблясь, сможете применить это против меня.
— Против вас?
— Против моего клиента, если вам так больше нравится.
— Я не понимаю.
Мегрэ сам заказал еще кружку, так как ему редко доводилось пить такое хорошее пиво, тем более оно приятно контрастировало с тепловатым вином скульптора. Он по-прежнему смотрел на кассиршу, словно радовался тому, что своей поднятой корсетом грудью, украшенным камеей корсажем из черного шелка, вздыбленной прической она напоминала ему кассирш из кафе былых времен.
— Вы все сказали?
— Все. Вы, понимаю, находитесь в выгодном положении. Я сделал одну профессиональную ошибку, проявив заботу о Франце Стювеле.
— Одну-единственную?
— Я был втянут в это дело самым банальным образом, и, думаю, никто особо не огорчится обо мне. Я достаточно близок с неким Антуаном Бизардом, мы живем в одном доме. Мы оба терпели нужду. Случалось, делили пополам банку сардин или кусок сыра. С недавних пор Бизард постоянно работает в газете. У него есть подружка.
— Сестра одного из моих инспекторов.
— Вот видите, вы уже знаете.
— Мне хотелось бы услышать, что вы скажете еще.
— По своим функциональным обязанностям в газете, где ведет скандальную хронику, Бизард должен обнародовать некоторые факты перед публикой…
— Преступления, например.
— Если хотите. Обычно он звонит мне.
— Что позволяет вам самому предлагать свои услуги.
— Вы безжалостны, месье Мегрэ.
— Продолжайте.
Он все поглядывал на кассиршу в полной уверенности, что Альфонси еще занят с обеими дамами.
— Меня предупредили — полиция интересуется переплетчиком с улицы Тюренн.
— Это было 21 февраля, сразу после полудня?
— Точно! Я наведался туда и действительно говорил об экслибрисе, прежде чем понял суть дела.
— О калорифере?
— Да. Вот и все. Я сказал Стювелю: если у него начнутся неприятности, буду счастлив его защищать. Остальное вы знаете. И не ради себя я затеял сегодняшний разговор, а ради моего клиента. Надеюсь, это останется между нами. Ведь все, что ныне наносит мне ущерб, рикошетом бьет и по нему. Вот так, месье Мегрэ.
— Вы долго оставались у переплетчика?
— Четверть часа, самое большее.
— Вы видели его жену?
— Мне кажется, в какой-то момент ее голова мелькнула на лестнице.
— Стювель признался вам?
— Нет. Готов дать вам слово.
— Еще один вопрос, метр. С каких пор Альфонси у вас на службе?
— Он не работает у меня. У него частное сыскное агентство.
— В котором он единственный служащий?
— Это меня не касается. Чтобы иметь какие-то шансы на успех в защите клиента, мне нужны определенные сведения, собирать которые самому не с руки.
— Со дня на день вам доведется узнать то, что знаю я.
Зазвонил телефон, и кассирша, взяв трубку, ответила:
— Минуточку. Я не знаю. Сейчас посмотрю.
Она только собиралась назвать имя гарсону, как комиссар поднялся:
— Это меня?
— Как вас зовут?
— Мегрэ.
— Хотите, чтобы я переключила на кабину?
— Не стоит затрудняться.
Это был долгожданный звонок от Лапуанта. Его голос дрожал от возбуждения:
— Это вы, месье комиссар? Я нашел его!
— Где?
— У адвоката, где меня чуть не спугнула консьержка, я ничего не нашел. Как вы мне сказали, я отправился на улицу Дуай. Там сплошная толчея: входи-выходи. Все просто. Открыть дверь не составило труда. Чемодан был под кроватью. Что теперь делать?
— Ты где?
— В табачной лавке на углу улицы Дуай.
— Бери такси и приезжай на Набережную. Я тебя найду.
— Хорошо, патрон. Вы довольны?
Под воздействием энтузиазма и волнения он позволил себе в первый раз еще неуверенно употребить это слово.
— Ты хорошо поработал.
Адвокат смотрел на Мегрэ с беспокойством. Со вздохом облегчения комиссар занял свое место и подозвал гарсона.
— Еще полкружки, И будьте добры, принесите месье коньяку.
— Но…
— Спокойно, малыш.
Это слово должно было доконать адвоката.
— Видите ли, по вашему поводу я обращусь не в Дисциплинарный совет, а к прокурору республики. Вполне возможно, что завтра утром попрошу у него два ордера на арест: с вашим именем и вашего приятеля Альфонси.
— Вы шутите?
— Что там предусмотрено за укрывательство в деле об убийстве? Мне надо посмотреть Кодекс. Я подумаю. Что-нибудь еще добавить?
И, уже поднявшись, тихо, конфиденциально, наклонясь к плечу Филиппа Лиотарда, шепнул:
— Я нашел чемодан!
Часть девятая
В первый раз Мегрэ позвонил судье в полдесятого. Говорить пришлось с секретарем.
— Спросите у месье Доссена, не примет ли он меня?
— Он сейчас сам ответит.
— Что-нибудь новое? — спросил тот. — Или остановимся на сообщениях утренних газет?
Он был очень взволнован. Пресса во всю расписывала находку машины шоколадного цвета с трупом седой дамы в Ланьи.
— И об этом мы тоже поговорим.
Однако лишь только комиссар направился к двери кабинета, как его задержал звонок телефона. Потом явился инспектор с докладом. Не выдержав, судья позвонил Люка:
— Комиссар все еще у себя?
— Хотите, чтобы я позвал его?
— Нет, я думаю, он занят. Он наверняка вот-вот поднимется.
В десять с четвертью он наконец решил позвонить Мегрэ:
— Извините, что я вас беспокою. Представляю, как вы загружены. Но дело в том, что я вызвал Стювеля на одиннадцать часов, а мне не хотелось бы начинать допрос, не повидавшись с вами.
— Вас очень обеспокоит, если допрос превратится в очную ставку?
— С кем?
— Возможно, с его женой. Если вы позволите, мой инспектор сразу же ее найдет.
— Вам нужен официальный вызов?
— Это не потребуется.
Месье Доссен прождал еще добрых десять минут, просматривая дело. Наконец в дверь постучали, он чуть не бросился к ней, но увидел, как боком, с чемоданом в руке в нее протиснулся Мегрэ.
— Вы уезжаете?
По улыбке комиссара он все понял и, не веря глазам, пробормотал:
— Чемодан?!
— Смею вас уверить, он тяжелый.
— Теперь у вас есть доказательства?
Он словно сбросил тяжкий груз. Систематическая кампания, проводимая Филиппом Лиотардом, почти доконала его, ведь именно он нес ответственность за содержание Стювеля в тюрьме.
— Он виноват?
— Вполне достаточно для того, чтобы уйти в тень на несколько лет.
Еще с вечера Мегрэ знал содержимое чемодана, но вновь принялся за его изучение. Словно Дед Мороз, одаривающий детей подарками, он испытывал при этом удовольствие.
Этот коричневый, перевязанный веревкой чемодан был тяжел от того, что в нем находились металлические пластины, немного похожие на штампы переплетчика. Однако в действительности это были штампы различных государств. Особенно много было относящихся к Соединенным Штатам и к республикам Южной Америки.
Там были также и каучуковые штампы, наподобие используемых в мэриях и муниципалитетах.
Все это было старательно уложено, словно образцы товаров коммивояжера.
— Это работа Стювеля, — объяснил Мегрэ. — Его брат Альфред поставлял образцы и чистые бланки паспортов. По этим экземплярам я могу судить, что они не поддельные, а выкрадены в консульствах.
— И долго они занимались этим делом?
— Не думаю. Судя по банковским счетам, не более двух лет. Этим утром я обзвонил большую часть банков в Париже, и именно это помешало мне подняться к вам раньше.
— У Стювеля есть счет в банке на улице Сент-Антуан, не так ли?
— А другой у него в американском банке на Вандомской площади, еще один — в английском банке. На этот час мы нашли пять разных счетов. Начало положено два года назад, что совпадает с датой, когда его брат обосновался в Париже.
Шел дождь. Было сумрачно и тихо. Мегрэ сидел у окна, покуривая трубку.
— Видите ли, господин судья, Альфред Мосс не принадлежит к категории лиц, занимающихся подделкой документов профессионально. Те имеют только одну эту специализацию и в основном ее придерживаются. Я никогда не видел ни карманного вора, ставшего грабителем, ни грабителя, подделывающего чеки или занимающегося кражами со взломом.
Альфред Мосс был клоуном, а до того акробатом. Лишь в результате своего трагического падения он ступил на скользкий путь. Возможно, ошибаюсь, но мне сдается, что первое преступление им совершено случайно. Тогда, используя свое знание языков, он нанялся переводчиком в один из крупных отелей Лондона. Представилась возможность стащить украшения, и он ею воспользовался. Но безбедно просуществовал недолго, ибо у него, и это я тоже узнал сегодня утром, был порок: он играл на скачках.
Как все любители, Мосс не специализировался в каком-либо одном виде краж. Отсюда и результат: удача редко ему сопутствовала, и все же он ни разу не был осужден.
Постарел, засветившись во многих столицах, попал в черные списки больших отелей, где имел обыкновение орудовать.
— И тогда он вспомнил о своем брате?
— Вот уже два года, как контрабанда золота, последнее его занятие, не приносила больше доходов. А цены на фальшивые паспорта, особенно американские, стали достигать астрономических размеров. Видимо, ему подсказали, что переплетчик, имеющий дело с металлическими гербами, без труда справится с официальными печатями.
— Меня больше всего удивляет, как Стювель, которому это совсем без надобности, взялся за такое дело. По крайней мере, он жил двойной жизнью, о которой мы ничего не знаем.
— Да и не было у него никакой двойной жизни. Нищета, реальность, с которой он познакомился в детстве и отрочестве, порождает два сорта людей: расточителей и скупцов. Чаще она родит скупердяев, поскольку страх вернуться к прежней жизни в них настолько велик, что они готовы на все, лишь бы застраховаться от этого.
Если я не ошибаюсь, Стювель как раз тот случай. В этом убеждает хотя бы список банков, где он имел вклады. Делал небольшие вклады в разных местах.
— А я-то думал, он практически никогда не покидал свою жену.
— Так и есть. Мне понадобилось немало времени, чтобы разобраться в этом. Каждый понедельник во второй половине дня она отправлялась в прачечную на Вер-Галан для стирки белья. Почти каждый понедельник приезжал Мосс со своим чемоданом и ждал ухода невестки, сидя в «Вогезском табаке».
У братьев было полдня для работы. Компрометирующие приспособления и документы Мосс уносил с собой.
В иной понедельник Стювель находил время сбегать в один из банков, сделать вклад.
— Я не вижу, какую роль во всем этом играли женщина с ребенком, или графиня Панетти, или…
— Я приближаюсь к этому, господин судья. И если начал свой рассказ с чемодана, то только потому, что история с ним меня взволновала больше всего. С другой стороны, с тех пор, как я узнал о существовании Мосса и начал подозревать о его противоправной активности, меня занимал и такой вопрос: почему во вторник, 12 марта, пребывавшая в безмятежном состоянии банда вдруг ни с того ни с сего пришла в необычное возбуждение, которое заканчивается полным рассредоточением ее членов? Я имею в виду происшествие на Анверс-сквере, свидетельницей которого совершенно случайно стала моя жена.
Еще накануне Мосс тихо поживал себе на квартире на бульваре Пастера. Левин и ребенок обитали в отеле «Босежур», куда каждый день приходила Глория, забирая малыша на прогулку.
И вот в этот вторник, около десяти утра, Мосс появляется в отеле «Босежур», где, несомненно, никогда прежде не ступала его нога.
Тут же Левин пакует чемоданы, мчится на площадь, подзывает Глорию, которая бросает ребенка и следует за ним.
Во второй половине дня они все бесследно исчезают.
Что же произошло утром 12 марта?
Позвонить Моссу не могли: в доме, где он жил, нет телефона.
К тому времени ни мои инспекторы, ни я сам не могли сделать какого-нибудь неверного шага, чтобы спугнуть банду, поскольку никаких подозрений у нас еще не было.
Что касается Франца Стювеля, то он сидел в тюрьме Санте.
И все-таки что-то произошло!
И только вчера вечером, вернувшись домой, я совершенно случайно получил ответ на этот вопрос.
Месье Доссен, наконец-то убедившийся, что томит в тюрьме отнюдь не невиновного и тем самым сбросивший нелегкий груз со своей души, слушал комиссара со смешинкой в глазах, словно рассказывалась ему забавная история.
— Моя жена коротает вечера за довольно своеобразным занятием: она собирает и подклеивает в тетради статьи из газет, где речь идет обо мне.
Вот и вчера вечером я возвращаюсь домой, а пузырек с клеем и ножницы уже на столе. Большая удача, что я взглянул через плечо жены. На одной из вырезок, которую она собиралась приклеить, увидел неизвестную мне фотографию. Ее сделал три года назад какой-то нормандский журналист.
«Ты не читал? Эта статья на четырех страницах о твоих делах и методах появилась недавно».
Там были и другие фотографии, среди них одна из тех времен, когда я служил секретарем в Комиссариате полиции и носил длинные усы.
«А дата какая?»
«Чего? Статьи? Что-то на прошлой неделе. У меня просто не было времени показать ее тебе. Ты и дома-то почти не бывал».
Короче, господин Доссен, статья появилась в парижском еженедельнике, поступившем в продажу во вторник, 12 марта утром.
Я немедленно послал инспектора к людям, у которых в то время жил Мосс, и он подтвердил, что самая юная из дочерей приносила этот журнал вместе с молоком в восемь тридцать утра и что за завтраком Мосс его смотрел.
Теперь идем дальше. После ареста Стювеля и двух предполагаемых убийств банда рассеялась и залегла. Без всякого сомнения, Левин несколько раз менял место жительства, прежде чем остановился на улице Лепик. Из предосторожности он не появлялся на людях с Глорией, и они избегали ночевать в одном и том же месте.
Каждое утро Мосс должен был приходить за новостями на Анверс-сквер, для чего ему было достаточно посидеть на краю скамейки.
И вот, как вы знаете, именно моя жена три или четыре раза сидела на той же самой скамье, ожидая назначенного дантистом часа! Обе женщины познакомились, стали беседовать. Возможно, Мосс и видел мадам Мегрэ, но не придал ей особого значения. Представляете себе его реакцию, когда, благодаря журналисту, он узнает, что добрая дама со скамьи в сквере не кто иная, как жена комиссара, привлеченного к расследованию?!
Не правда ли, ему очень трудно поверить в случайность? Для него куда естественнее думать, что мы за ним следим, а для исполнения столь деликатной роли я выбрал свою супругу.
Он бросился на улицу Лепик, поднял по тревоге Левина, а тот помчался предупредить Глорию.
— О чем же они спорили?
— Может быть, по поводу ребенка? Видно, Левин не хотел, чтобы Глория возвращалась за ним, рискуя быть арестованной. Она все-таки решилась отправиться туда, правда, со всеми предосторожностями.
— Вы рассчитываете схватить их?
— Завтра, а может быть и через год. Вы же понимаете, как это бывает.
— Вы по-прежнему не хотите сказать мне, где обнаружили чемодан?
— Желательно, если бы вы предпочли не знать, как мы стали его обладателями. В конце концов я был вынужден применить не совсем легальные методы, ответственность за которые полностью беру на себя, но вам они могут прийтись не по вкусу. Но знайте, это Лиотард освободил Стювеля от компрометирующего их чемодана.
В ночь с субботы на воскресенье Мосс принес его на улицу Тюренн и оставил там. Франц Стювель попросту задвинул чемодан под стол в мастерской, полагая, что никто не обратит на него внимания. 21 февраля Лапуант под известным предлогом наносит им визит.