— Вы никогда не слышали фамилию Кринкер?
— По-моему, нет. Видите ли, целыми днями мы находимся вместе, но я не могу себе позволить спрашивать его о чем-либо. Вы, похоже, забываете, господин комиссар, где он меня подобрал. Я все время помню. И вот, благодаря нашему разговору, мне пришло в голову, что он сделал это, возможно, в память о матери.
Перед уходом ему пришлось спуститься вниз, забрать фотографию Мосса, забытую на кухонном столе. Вместо того чтобы отправиться на набережную Орфевр, он пересек улицу и вошел в лавочку сапожника.
Тот (и это в девять часов утра!) уже пропустил несколько стаканчиков. В воздухе стоял запах белого вина.
— Итак, господин комиссар, дела идут?
Обе мастерские были расположены одна напротив другой. Сапожник и переплетчик, отрывая глаза от своей работы, не могли не видеть друг друга, разделенные неширокой улицей.
— Вы помните каких-нибудь клиентов переплетчика?
— Некоторых да.
— А вот этого?
Он сунул ему под нос фотографию. Из окна напротив Фернанда с беспокойством смотрела на них.
— Я называю его клоуном.
— Почему?
— Не знаю. Наверное потому, что у него голова, как у клоуна.
Вдруг он поскреб затылок и, казалось, вспомнил что-то веселое.
— Слушайте, оплатите стаканчик, и я не останусь в долгу. Как удачно, что вы мне показали эту фотографию! Я сказал о клоуне, и это вдруг навело меня на мысль о чемодане. Почему? Ну да! Потому что клоуны у нас имеют обыкновение выходить на арену с чемоданом, Ну так что, выпьем?
— После.
— Зря. Я всегда говорил, что Франц — золото. Ну вот, а этот ваш тип — определенно человек при чемодане.
— Какой человек при чемодане?
Сапожник бросил на комиссара лукавый взгляд.
— Иль я не читаю газет? Так вот, о чем они писали первое время? Не меня ли спрашивали о том, видел ли я, как Франц, или его жена, или кто-нибудь еще выходил с чемоданом?
— И вы видели человека с фотографии, как он выходил с чемоданом?
— Не в тот день. Я видел его в разное время.
— Он часто приходил?
— Да, часто.
— Раз в неделю, например? Или раз в две недели?
— Возможно. Не хочу ничего выдумывать, потому что не знаю, что устроят мне адвокаты, если дело дойдет до суда. Он приходил часто. Вот что я вам скажу.
— Утром? После полудня?
— Отвечаю: после полудня. И знаете почему? Потому что я всегда его видел при свете ламп, значит, это было после полудня. Он все время приходил с маленьким чемоданом.
— Коричневым?
— Возможно. Разве большинство чемоданов не коричневые? Он усаживался в углу мастерской, ждал, пока работа будет сделана, и уходил с чемоданом.
— И долго длился визит?
— Не знаю. Но наверняка больше часа. Иногда у меня складывалось впечатление, что он сидел чуть ли не до вечера.
— Он приходил в какой-то определенный день?
— Я больше ничего не знаю.
— Вспоминайте, вспоминайте. Видели ли вы этого человека в мастерской в присутствии мадам Стювель?
— Была ли Фернанда в это время дома? Что-то я не очень помню. Во всяком случае, однажды они уходили вместе, и Франц закрыл лавку.
— Давно это было?
— Тут без стаканчика и не сообразишь.
Скрепя сердце, Мегрэ отправился с ним в «Гран-Тюренн», где сапожник проявил изрядную прыть:
— Два стакана выдержанного. Это в честь комиссара!
Он выпил их залпом, один за другим, прежде чем возобновить свой рассказ о клоуне…
Затем комиссар вошел в помещение консьержки, которая в тот момент занималась чисткой картофеля.
— Ага! Вот и вы появились в квартале! — язвительно бросила она, явно обиженная тем, что ее долго обходили стороной.
— Вы знаете этого человека?
Она поднялась, чтобы взять очки.
— Если вам нужно его имя, то я его не знаю, но самого видела. Разве сапожник вам все уже не рассказал?
Чувствовалось, что у нее ревность к тем, кого допрашивали раньше ее.
— Вы часто его видели?
— Я его видела, это все, что могу сказать.
— Это был клиент переплетчика?
— Надо полагать, он ходил именно в его мастерскую.
— А других причин для его появления здесь не было?
— Думаю, он приходил к ним обедать, но я не вмешивалась в дела жильцов!
Писчебумажный магазин, картонажная, торговка зонтиками — каждый раз одно и то же. Тот же вопрос, тот же жест, фотография, которую пристально рассматривали. Одни колебались с ответом, другие точно видели, однако не помнили, когда и при каких обстоятельствах.
Уже собравшись покинуть квартал, Мегрэ решил еще раз заглянуть в «Вогезский табак».
— Вы когда-нибудь видели его?
Торговец вином ответил, не колеблясь:
— Человек с чемоданом.
— Поясните.
— Я не знаю, чем он торгует, но по всему видно, что коммивояжер. Частенько приходил сюда, и всегда после завтрака. Заказывал охлажденное виши и все говорил, что у него язва желудка.
— Подолгу он тут сидел?
— Когда четверть часа, когда дольше. И всегда занимал вон то место у окна.
Оттуда хорошо был виден угол Тюренн!
— Должно быть, он дожидался встречи с клиентом. Как-то раз, не так давно, он сидел здесь почти час и в конце концов попросил телефон.
— Не знаете, кому он звонил?
— Нет. Переговорив, он сразу же ушел.
— В каком направлении?
— Я не обратил внимания.
Вошел репортер, и хозяин кафе, понизив голос, спросил у Мегрэ:
— Об этом можно рассказать?
Тот пожал плечами. Теперь, после разговора о сапожником, бессмысленно было что-то скрывать:
— Как хотите.
…Когда он вошел в кабинет, Люка разрывался между двумя телефонами, и Мегрэ пришлось изрядно подождать.
— Я все гоняюсь за этой графиней, — вздохнул бригадир, вытирая пот. По сведениям компании спальных вагонов, которая отлично ее знает, вот уже несколько месяцев она не появлялась на их линиях. Я обзвонил большинство больших отелей в Каннах, Ницце, Антибе и Вильфранши. Ничего. В казино она тоже не появлялась. Лапуант знает английский и собирается звонить в Скотланд Ярд, а кто занимается Италией, даже не знаю.
Перед тем как отправиться к судье Доссену, Мегрэ поднялся к Моэрсу поздороваться и вернуть ставшие ненужными фотографии.
— Безрезультатно? — уныло спросил Моэрс.
— Одна из трех в точку, а это не так уж мало. Остается установить двух других.
К полудню никаких следов графини Панетти обнаружено еще не было, и два итальянских журналиста нетерпеливо толкались у дверей кабинета Мегрэ.
Часть седьмая
Мадам Мегрэ была несколько удивлена, когда в субботу около трех часов позвонил муж и поинтересовался, готовится ли обед.
— Нет еще. Но почему?.. Что ты говоришь? Конечно хочу, с удовольствием. Если ты уверен, что будешь свободен. Точно уверен? Ну, конечно. Уже одеваюсь. Буду. Ясно, под часами. Нет, кислой капусты не надо, я охотно бы съела овощи по-лотарингски. Что? Ты не шутишь? Где я хочу? Это слишком фантастично, чтобы быть правдой. А я-то думала, что ты звонишь сказать, что не придешь ни обедать, ни спать. И вдруг! Я уже собираюсь!
В эту субботу в квартире на бульваре Ришар-Ленуар царили не кухонные запахи, а ароматы ванны, одеколона и чуть сладковатых духов, приберегаемых мадам Мегрэ к особым дням.
На место встречи Мегрэ явился почти вовремя. Несколько раз они уже обедали в этом Эльзасском ресторане на улице д'Энисьен, и теперь, как все обычные люди, он с удовольствием отведал там квашеной капусты.
И вот к тем невероятным вещам, что он наговорил мадам Мегрэ по телефону, добавилась еще одна выдумка: сводить ее в кинотеатр, в какой только она пожелает.
Они отправились в «Парамаунт» на Итальянском бульваре, где комиссар безропотно отстоял очередь за билетами длиной в целую выкуренную трубку.
Они послушали электронный орган, блестяще игравший оркестр, пока занавес с изображением заката солнца не поднялся. И лишь только пошли кадры, мадам Мегрэ все поняла. Показывали фрагменты из будущего фильма, потом рекламные ролики по кулинарии и покупке мебели в кредит. И вот…
«Префектура полиции сообщает». Она впервые увидела эти слова на экране. Сразу же после них пошло изображение в фас и профиль Альфреда Мосса, единственного, кого опознали.
«Всех, кто видел этого человека в последние два месяца, просят срочно позвонить по телефону…»
— И ради этого… — только и смогла она сказать, когда, решив подышать свежим воздухом, они пешком возвращались домой.
— Не только. Это не моя идея. Она давно пришла в голову префекту, просто не было подходящего случая, чтобы ее реализовать. Моэрс как-то заметил, что снимки, напечатанные в газетах, всегда более или менее искажаются из-за растра клише, плохой краски. В кино, наоборот, подчеркивают мельчайшие особенности, и впечатление несравненное.
— Значит, из-за этого либо чего другого я удостоилась сегодняшней чести? Сколько же времени мы вот так не выбирались?
— Недели три? — простодушно ответил он вопросом на вопрос.
— Ровно два с половиной месяца!
Но их перебранка носила шутливый характер.
А утром солнце встало по-весеннему ослепительное, и Мегрэ, бреясь, напевал. Он проделал весь путь до Набережной пешком. Улицы были почти безлюдны. Он с удовольствием прошел длинными коридорами уголовной полиции мимо распахнутых дверей пустынных кабинетов.
Люка только что приехал. Торранс, как и Жанвье, был уже на месте. Не замедлил явиться и маленький Лапуант. Но поскольку это было воскресенье, прежнего напряжения не чувствовалось. По той же причине двери кабинетов были открыты настежь и время от времени в них вместо музыки раздавался колокольный звон из ближайшей церкви.
Единственным, кто добыл новые сведения, был Лапуант.
— Кстати, где живет этот молодой журналист, который увивается за твоей сестрой?
— С этим покончено. А зовут его Антуан Бизард.
— Они поссорились?
— Не знаю, может, он испугался меня?
— Мне нужен его адрес.
— Он мне неизвестен. Я знаю, где он чаще всего столуется и сомневаюсь, что моя сестра знает больше. Но выясню.
И вот, явившись, он протянул Мегрэ листок бумаги. Это был адрес: улица Прованс, те же меблированные комнаты, где жил и Филипп Лиотард.
— Отлично, малыш. Спасибо, — просто сказал комиссар, воздерживаясь от каких-либо комментариев.
Будь потеплее, он снял бы пиджак, закатал рукава рубашки, как обычно делают люди, занимающиеся всякими мелкими хозяйственными делами по воскресеньям, а именно о таких пустяках он и мечтал. Все трубки на столе выстроились по ранжиру. Он вытащил из кармана толстую черную, испещренную пометками записную книжку, которой, однако, почти никогда не пользовался.
Два или три раза он рвал и бросал в корзину большие листы бумаги, на которых что-то чертил. Снова графил. Потом что-то изменял.
В конце концов его работа приобрела завершенный вид.
Четверг, 15 февраля. — Графиня Панетти в сопровождении горничной Глории Лотти выехала из «Клариджэ» на «крайслере» шоколадного цвета, принадлежащем ее зятю Кринкеру.
Дата подтверждается дневным портье. Что касается автомашины, то на этот счет имелись показания одного из шоферов отеля, который и указал время отъезда: семь часов вечера. Он же добавил, что старая дама казалась озабоченной, а зять торопил ее, словно они опаздывали на поезд или на важную встречу.
По-прежнему никаких следов графини. Он даже сходил в кабинет Люка, который продолжал получать отовсюду рапорты, чтобы еще раз убедиться в этом.
Накануне итальянские журналисты, не получив чего-либо стоящего в уголовной полиции, в свою очередь поделились известными им данными о графине Панетти. Свадьба ее единственной дочери Беллы наделала много шума в Италии, так как вопреки воле матери она сбежала, чтобы выйти замуж в Монте-Карло.
С тех пор прошло пять лет, и все это время они не виделись.
— Если Кринкер в Париже, — говорили итальянские журналисты, — то, по всей видимости, он в очередной раз пытается вымолить прощение.
Пятница, 16 февраля. — Глория Лотти, носящая белую шляпку своей хозяйки, отправляется в Конкарно, откуда посылает телеграмму Фернанде Стювель и в ту же ночь, никем не узнанная, возвращается назад.
Забавляясь, Мегрэ нарисовал на полях женскую шляпку с вуалью.
Суббота, 17 февраля. — В полдень Фернанда покидает улицу Тюренн и отправляется в Конкарно. На вокзале муж ее не провожает. Около четырех в мастерскую Стювеля приходит клиент с заказом. Ничего необычного он не заметил. Будучи опрошенным по поводу чемодана, не помнит, видел ли его.
В восемь часов с минутами трое лиц, один из них Апьфред Мосс и, возможно, тот, кто на улице Лепик прописался под фамилией Левин, приезжают на такси с вокзала Сен-Лазар и высаживаются на пересечении улиц Тюренн и Франк-Буржуа.
Около девяти консьержка слышит стук в дверь Стювеля. По ее мнению, все трое вошли.
Красным карандашом на полях он написал: третий — Кринкер?
Воскресенье, 18 февраля. — Не разжигавшийся в последнее время калорифер горит всю ночь, и Франц Стювель вынужден по крайней мере пять раз выходить во двор и выносить пепел ведрами.
Мадемуазель Бегин, жилица с пятого этажа, испытывала неудобства от дыма с дурным запахом.
Понедельник, 19 февраля. — Калорифер все еще горит. Весь день переплетчик в квартире один.
Вторник, 20 февраля. — В уголовную полицию поступает анонимное письмо, в котором сообщается о человеке, сожженном в калорифере переплетчика. Фернанда возвращается из Конкарно.
Среда, 21 февраля. — Лапуант наносит визит на улицу Тюренн. Он замечает чемодан с ручкой, подвязанной веревкой, под столом в мастерской. Он уходит оттуда около полудня. Завтракает со своей сестрой и рассказывает ей о деле. Этой информацией мадемуазель Лапуант делится со своим ухажером, Антуаном Бизардом, который, кстати, живет в том же доме, что и адвокат не у дел Лиотард.
После полудня, до пяти часов, адвокат появляется на улице Тюренн под предлогом заказать экслибрис.
Когда в пять часов Люка делает обыск, чемодан уже исчезает.
Допрос Стювеля в уголовной полиции. К концу ночи он называет своим адвокатом месье Лиотарда.
Мегрэ сделал маленький обход, взглянул на сообщения, принятые инспектором по телефону. Посылать за пивом было еще не время, и он удовлетворился новой трубкой.
Четверг, 22 февраля.
Пятница, 23 февраля.
Суббота…
Колонка дат росла, но ничего конкретного против них комиссар вписать не мог. Разве что — указать на топтавшееся на месте расследование, неистовствовавшие газеты, злобного, как шавка, Лиотарда, нападавшего на полицию вообще, и на него, Мегрэ, в частности.
Правая графа так и пустовала до:
Воскресенье, 10 марта. — Некий Левин снимает комнату в отеле «Босежур» и поселяется там с ребенком примерно двух лет.
Исполняющая роль няньки Глория Лотти занимается ребенком и каждое утро, пока Левин отсыпается, водит его гулять на Анверс-сквер.
В отеле она не ночует, и поэтому покидает его поздно ночью по возвращении Левина.
Понедельник, 11 марта. — То же самое.
Вторник, 12 марта. — Как обычно, в девять тридцать, Глория с ребенком выходит их отеля «Босежур». Десять пятнадцать: в отеле объявляется Мосс и справляется о Левине. Тот сразу же пакует свой багаж и сносит его вниз, пока Мосс остается один в номере.
Без пяти одиннадцать. Глория замечает Левина и бросает ребенка, оставив его на попечение мадам Мегрэ. В несколько минут двенадцатого она со своим компаньоном входит в отель «Босежур». Они присоединяются к Моссу и втроем о чем-то спорят более часа. Мосс уходит первым. В двенадцать сорок пять Глория и Левин покидают гостиницу и Глория в одиночестве садится в такси.
Она направляется к скверу и забирает ребенка.
Затем едет к воротам Ноелли, потом дает адрес вокзала Сен-Лазар, внезапно останавливает машину на площади Сент-Огюстен, где пересаживается в другое такси.
Она выходит недалеко от Монмартра и Больших Бульваров. Ребенок по-прежнему с ней.
Страница приобрела живописный вид, поскольку Мегрэ украсил ее набросками, походившими на детские рисунки.