- Есть ли что-нибудь, чего я не должен делать на этой встрече, чтобы потом не испортить тебе все?
На другом конце провода воцарилось долгое молчание. И снова Сергей терпеливо объяснял Борису план.
- Послушай, Борис, - сказал Никольский. - Для этих парней потом ничего не наступит. Вот оно. Мы используем эту встречу, чтобы покончить с ними.
Борис не мог в это поверить.
- Не имеет значения, что ты обещаешь этому парню, - сказал Никольский. - Что бы ты ему ни пообещал, этого никогда не случится.
Борис взглянул на Раису. Ее глаза были прикованы к нему.
- Так вот оно что, - сказал он. - Вот так.
Прежде чем повесить трубку, Никольский хотел поговорить с Виктором. Смирин передал ему телефон, и они с Раисой вышли во внутренний дворик за коттеджем. Стены импровизированного патио были увиты лозами плюща, а по углам по решеткам полз шиповник. Окно во внутреннем дворике, покрытое декоративным кованым железом, выходило на аллею.
Борис рассказал ей о разговоре, и, когда тот подошел к концу, она ахнула.
- Да, - сказал он. - Меня это тоже потрясло.
Она стояла перед шиповником, который был в полном цвету. День клонился к вечеру, и во внутреннем дворике стало прохладно. К его удивлению, она поникла. Она развела руки и закрыла лицо руками. Крошечные, звездообразные всплески розовых цветов были для нее ослепительным фоном. Почти идеально обрамляло ее затылок решетчатое окно, через которое он мог видеть вдалеке последние лучи солнца на вершинах холмов по ту сторону долины.
- Это уже слишком, - сказала она сквозь пальцы. Он видел, как ее грудь вздымается в поисках воздуха. Он посмотрел на ее макушку, на густые маслянистые волосы, разделенные пробором посередине и зачесанные назад. - Проклятое напряжение, - сказала она, опустила руки и посмотрела на него покрасневшими глазами. - Боря, мне так страшно.
Он подошел к ней и нежно обнял ее. Он почувствовал, как она просто обняла его, редкий момент для Раисы, когда она полностью поддалась уязвимости, которую больше не могла преодолеть. Это было чувство, которое она побеждала снова и снова на протяжении всей своей жизни, завоевание, которое принесло ей репутацию сильной, твердой женщины. Но на этот раз она просто не могла этого сделать.
- Все будет хорошо, - сказал он. - Я тоже боюсь, в этом нет сомнений. Но мы оба знаем, что я должен это сделать. И я хочу это сделать. Я никогда в жизни не хотел сделать ничего больше, чем я хочу сделать это сейчас.
Глава 44
Когда Манасян вернулся в дом из тени у бассейна, где разговаривал по телефону, он увидел сквозь тонированные стеклянные стены Израильянца. Рубен был в темных очках, потому что смотрел на улицу, и он наблюдал за Манасяном, как за рыбой в аквариуме. Но Манасян опасался, что у Израильянца на уме не только праздное любопытство.
Манасян закрыл за собой дверь, подошел к дивану и плюхнулся на него, оставив на кофейном столике стакан со льдом. На широком телеэкране мерцал фильм, который смотрел Рустам, сидя в кресле, как страстный киноман в наушниках. Рубену не нравился этот чертов телевизор, но он позволял Рустаму смотреть его, потому что это была одна из немногих вещей, которые парень любил делать, помимо чтения порножурналов, под домашнее вино.
- Итак, что происходит? - cпросил Израильянц, когда Манасян взял свой напиток.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты долго говорил по телефону.
- Я не хочу никаких ошибок, - сказал Манасян. - Если мы поверим тому, что Смирин сказал своей жене, то ситуация начнет накаляться. До сих пор все шло гладко. Я хочу, чтобы так и осталось.
Израильянц снял очки и сунул руки в карманы. Он опустил глаза и задумчиво прошелся от одной стены к другой. Карен взглянул на фильм. Он не узнал его. Он посмотрел на шефа. Он должен был признать, что задумчивость Израильянца смущала его.
Так и должно было быть. За последний час Манасян предпринял шаги, которые, если они будут воплощены, изменят всю его жизнь, что бы ни случилось. На самом деле, даже если он не сделает этого, этот звонок изменит всю его жизнь. Если бы люди, работающие с Смириным, были умными, они бы знали, что, просто связавшись с ними для встречи, Манасян прекратил свои отношения с Израильянцем. Они могли бы использовать этот телефонный звонок - опять же, если бы они были умными, они бы записали его - чтобы сжечь для него мосты.
Подозревал ли об этом Рубен? Всегда нужно было бояться, что Рубен все же заподозрит. Он жестко пресекал такого рода предательства в его рядах. А иногда - Манасян видел это не раз - он даже уничтожал абсолютно преданных людей, потому что подозревал их, причем ошибочно.
У Манасяна было одно преимущество: он был первым помощником у Израильянца. До сих пор Рубен не высказывал ему претензий. Это было вынужденным для него, поскольку все равно он должен был кому-то доверять. Он должен был. Но не навсегда.
- Я тут подумал ... - внезапно прервал себя Израильянц и отвернулся от окна, позвякивая металлическими рублями в кармане. - я думал, что ... ты уже начал приставать к жене Смирина?
- Да, - солгал Манасян, стараясь, чтобы его слова прозвучали убедительно. Рубен считал само собой разумеющимся, что если Карен говорит, что что-то должно быть сделано, то это должно быть сделано. Он становился самодовольным в своем опытном возрасте. Он полагался на других, чтобы позаботились о деталях для него.
- Я тут подумал, - продолжил Израильянц, продолжая прерванный разговор. - Я хочу, чтобы это был особый шик. Это должен быть несчастный случай, как и все остальные, чтобы он знал, что случилось - но даже если будет так, ты пойми, нужен именно особый случай. Что-то такое, что, когда это произойдет, принесло бы позор ей, публичный позор, так что он не смог бы скрыть это.
Манасян уставился на него. Этот человек был еще тот фрукт.
- У тебя есть идея?
- Так, мыслишка... Поражение электрическим током при мастурбации электровибратором в состоянии наркотического опьянения. Но самое главное
- сделать так, чтобы он не смог это скрыть. В том-то и дело, знаешь ли, вся соль, как говорят они.
- Это может занять некоторое время.
- Ничего страшного. Когда это случится, он узнает. Может быть, так будет даже лучше. Он думает, что избавился от меня, а потом ... - Он сделал жест, будто ударил кого-то ножом в живот, удерживая, а потом выкручивая. - Но дело в том, что я хочу, чтобы это было очень постыдно. - Он отвернулся к окну, глядя наружу. - Этот болван меня здорово разозлил. Дерьмо. - Он снова обернулся. И мне нужны будут фотографии с места происшествия. Я могу посылать ему эти фотографии годами.
Он снова повернулся к окну.
Манасян ничего не сказал.
Израильянц еще немного подумал. Он повернулся и побрел в сторону Манасяна.
- Никогда не отступай от жертвы, Карен, - сказал он почти про себя. - Это самая лучшая пытка. Черт, да я просто занес это в чертов календарь и забыл об этом. Когда наступает свидание, я просто делаю это, что бы это ни было. Для жертвы это хуже, чем просто воспоминание о чем-то ужасном. Что исчезает с течением времени. Но зная, что я вернусь, когда-нибудь, каким-нибудь образом, и напомню им об этом новым подарком, черт, они не могут перестать беспокоиться об этом. Это настоящая пытка. Тревога поглощает их, как чертова болезнь.
Карен никогда раньше не слышал, чтобы шеф говорил так. Что это было? Неужели он все-таки что-то знает? Подозревает ли он? Может быть, он следит за реакцией Манасяна, которая могла бы рассказать ему о его подозрениях? Если когда-либо Манасяну и приходилось держать себя в руках, то только сейчас. Дело в том, что Изрильянц не мог знать, что решил сделать Манасян, потому что, помимо разговора с Борисом, предательство было полностью в голове Манасяна. Он никому не сказал ни слова. Был только телефонный звонок, вот и все. Карен знал, что Израильянц способен играть в игры разума, и предостерегал себя, чтобы не быть втянутым в них.
- Подумаю об этом, - сказал Манасян, поднял стакан и допил минералку, чтобы скрыть дискомфорт. - Делай пока, что хочешь. Он посмотрел на часы. - Сегодня вечером я встречусь со своими людьми. Это займет пару часов. Ты хочешь, чтобы я что-нибудь узнал, прежде чем я это сделаю? Вероятно, это будет последний раз, когда я увижу их лично, прежде чем все закончится. Я хочу убедиться, что они понимают, чего мы ждем.
- А чего мы ждем?
- Если Смирин заплатит раньше срока, как мы надеемся, я хочу поскорее освободить большую часть этих людей. Иметь их здесь - только риск. Что бы вы ни решили насчет жены Смирина, это можно уладить отдельно.
- Конечно, Смирин еще не сказал нам, что он собирается делать.
- Нет, - ответил Манасян, закинув ногу на ногу и положив руку на спинку дивана, изо всех сил стараясь казаться расслабленным. - А если он передумает и не заплатит сразу?
Но Израильянц не ответил. Хотя он смотрел на Манасяна, легкая улыбка на его лице принадлежала другим мыслям.
- Это, - сказал Израильянц, - большие деньги, Карен. Ты станешь очень богатым человеком.
- Хорошо, - сказал Манасян.
Глава 45
Когда Никольский вернулся в арендованный дом, ему было жарко и он устал, а джинсы промокли до колен. Он уже отпустил команду шифровальщиков из трех человек, которые помогли им расшифровать сообщения, полученные "L410", и все, что осталось, - это трое людей Ярослава и его собственный фургон наблюдения из трех человек.
Один человек сидел в фургоне, наблюдая за объектами противника и их желтыми и зелеными точками, изображавшими людей и транспорт, которых Борис сумел "отметить". Остальные лежали на влажном и душном крытом крыльце, вяло, как бедуины, пытаясь продраться сквозь послеполуденную жару. Клочки бумаги, карты и фотографии были разбросаны повсюду, поскольку они пытались составить план того, что им нужно было сделать.
Никольский достал из холодильника тоник, открыл его и вышел на крыльцо. Он сел спиной к стене, поставил банку на пол и, не говоря ни слова, расстегнул рубашку. Все посмотрели на него. Он сделал большой глоток холодной жидкости.
- Последние события, - сказал он и перешел к рассказу о том, что только что произошло.
Ярослав тихо насвистывал себе под нос.
- Итак, по сути дела, - сказал Никольский, - Смирин считает, что Манасян только что продал своего босса. Должен сказать, я с этим согласен. Более того, сам Манасян дал нам ответ на вопрос, как изолировать Израильянца в доме. Следуй за мной, Ярослав, и посмотри, совпадает ли мой счет с твоим.
- По данным нашего наблюдения, похоже, в доме находятся шестеро. Израильянц, его телохранитель Рустам и его водитель. Они используют черный "Паджеро". Манасян, его телохранитель и водитель путешествуют в синем "Линкольне". Нам нужно выманить этих троих из дома, а это будет означать, что в доме останутся водитель Рубена, Рустам и Израильянц.
- Остаются двое охранников и водитель в "Патфайндере", - сказал Ярослав. - Когда Манасян уедет, они, вероятно, приедут в соседний район, чтобы быть готовыми к переезду, если они понадобятся Израильянца. Итак, у нас три проблемных места: три вооруженных человека в машине Манасяна, включая самого Карена. Трое вооруженных людей в "Патфайндере". И некому прикрыть их микроавтобус наблюдения.
Он посмотрел на Сергея.
- Нам не хватает одного экипажа.
- Ты собираешься просто отпустить команду наблюдения?
- И оставить фургон себе.
- Хорошо, тогда я попрошу Георгия собрать команду, чтобы позаботиться о фургоне наблюдения.
Ярослав кивнул.
- А что ты хочешь сделать с самим Манасяном?
Никольский сжимал и разжимал края своей жестянки, издавая негромкий хлопающий звук, единственный звук в комнате, не считая стрекота кузнечиков в сосновых зарослях снаружи.
- Он исчезнет, как и остальные.
Ярослав кивнул.
- Еще одно, - сказал Никольский. - пару "жучков", нужно будет оставить в доме Израильянца после того, как все будет сделано.
- Прекрасно, - сказал Ярослав.
Никто не спросил его, что случится в доме, об обитателях которого собирался позаботиться Никольский со своими спецами. Но хитрого молчания Сергея было достаточно, чтобы дать волю воображению.
Несколько человек оглядели комнату, но Никольский, погруженный в свои мысли, либо не обращал на них внимания, либо вообще ничего не замечал. В любом случае это не имело значения.
В профессиональном мире Никольского мужчины и женщины с секретами были общепринятой нормой. Это делало их теми, кем они были. Но некоторые из них были глубоко загадочны, даже для своих сверстников. Благодаря своей почти легендарной репутации они пользовались необычайным доверием и широтой в своих личных тайнах. Надвигающиеся события в доме на берегу реки должны были напитать эти мифы новым содержанием.
Никольский выпрямился и отошел от группы мужчин. Глядя на раскаленный лес, он достал сотовый телефон, чтобы позвонить Георгию Нечаеву. Высокая температура приносила эссенцию из сосновой смолы, наполняя умирающий день приятным ароматом. Закончив разговор, он продолжал стоять спиной к группе, погруженный в свои мысли.
Расхаживая взад и вперед перед своими людьми, Ярослав не обращал внимания на Никольского, снова и снова обдумывая детали предстоящей операции, до которой оставалось всего несколько часов. Они вновь изучили огромное количество возможностей, которые можно было бы применить к базовому сценарию, который развивался очень быстро. Алгебра конкретной тактической операции с ограниченным персоналом была тщательно изучена, были предложены теории, подвергнуты критике, скорректированы и переформулированы. Затем снова предложения и их анализ. Неожиданности всегда допускались, их невозможно было устранить. Неожиданное было единственным, что им могло помешать. Все остальное было отрепетировано с напряженной сосредоточенностью.
В какой-то момент, когда сомнениям остальных был нанесен сокрушительный удар, Ярослав повернулся и подошел к Никольскому. Смотреть было не на что, только на лес.
- Ты нашел Нечаева?
- Он собирается вернуться к нам. Он не думает, что это проблема, но он подтвердит это вам, как только сможет. Я рассказал ему все подробности о фургоне и его команде, но он захочет получить их и от тебя. Ты можешь сказать ему, куда доставить эту штуку.
- Хорошо, - сказал Ярослав. - Это не самая простая задача.
- У нас не было времени, - сказал Никольский. - Я сожалею, что ситуация является такой.
Это было не извинение, а сожаление. Он положил пустую банку на землю и растоптал ее.
- Это одно из человеческих проклятий, - сказал он, - бояться времени и того, что оно может с нами сделать. Лет сто назад я слышал, как одна старуха сказала - она только что овдовела, - что время это бессовестная шлюха. Она отдавалась самым гнусным людям и отказывала святым. Это был яркий, хотя и сбивающий с толку афоризм, но я думаю, что понимаю, к чему она клонит. - Он на мгновение задумался. - Но, в конце концов, кажется, что время относится ко всем одинаково: рано или поздно оно убегает от всех нас.
Глава 46
Манасян перезвонил ровно через двадцать минут, как и обещал. Разговор шел быстро и отрывисто. Они встретятся в итальянском ресторане "Портофино" на улице Ленина. Без четверти одиннадцать. Манасян не дал Борису времени на дальнейшие переговоры, но, к счастью, Никольский предпочел не торопиться. Связь оборвалась.