Пистолет чихнул, и голова Рустама откинулась назад, как будто его ударили молотком, а ноги вылетели из-под него. Он упал на пол с глухим стуком, через полсекунды после того, как большая часть его мозга ударилась о стену коридора.
Мужчина развернулся и встал перед огромным экраном, глядя на Израильянца, который все еще пытался подняться на ноги. Когда он наконец выпрямился и выпрямился, мужчина держал пульт на экране. Звук прекратился.
Они стояли друг против друга в тишине, кофейный столик стоял между ними.
- Сидеть, - сказал мужчина. Выражение лица Рубена было вялым, и бледный свет от экрана прыгал по всему его лицу, усиливая выражение шока.
- Садись, - повторил мужчина по-русски.
Израильянц безмолвно подчинился, рухнув на то самое место, откуда только что с таким трудом поднимался. Мужчина подошел к кофейному столику. Затем он обошел его, нависая над Рубеном, его замаскированные гениталии болтались на расстоянии вытянутой руки от его лица. Мужчина медленно опустился на кофейный столик, почти касаясь коленями колен Израильянца.
- Сними рубашку.
Прошло несколько секунд, прежде чем Рубен начал расстегивать свою рубашку. Когда он снял ее, мужчина протянул руку и взял его у него. Он начал медленно вытирать лицо, размазывая краску, его глаза впились в глаза Израильянца так крепко, как будто это были маленькие руки, державшие его. Рубен смотрел, как из-под краски проступает цвет человеческой плоти. Его глаза непроизвольно сузились, когда он инстинктивно попытался узнать человека под краской.
Внезапно он понял, кто это.
Израильянц обмяк и откинулся на спинку дивана. Комната наполнилась запахом экскрементов, челюсть Рубена от изумления отвисла. У некоторых мужчин есть шестое чувство относительно их последних мгновений, что-то, что говорит им, что на этот раз это не будет быстро. Часто такая интуитивная уверенность ошеломляет, и этот момент осознания высасывает из них все. Так было с Рубеном Израильянцем. Теперь у него остались только две вещи: смерть и страх смерти.
Мужчина был удивлен внезапным падением. Он всегда ожидал, что Израильянц будет драться как бешеный кабан. Это было неожиданно. Но это ничего не значило, так или иначе.
- Ложись на пол.
Рубен непонимающе посмотрел на него.
Мужчина встал.
- Ложись на пол.
Израильянц поколебался, потом соскользнул с дивана на пол. Он не знал, какую позицию занять на полу, поэтому встал на колени, почти на бок, закатив глаза.
- На спину, - сказал мужчина. Затем, стоя над Рубеном, он нагнулся и расстегнул его пояс, а затем пояс брюк. Потом снял с Израильянца дорогие туфли из крокодиловой кожи. Он схватился за низ шелковых брюк и стянул их. Он отступил назад, глядя на него.
- Сними нижнее белье.
Израильянц катался по полу, вылезая из испачканного испражнениями белья.
- Засунь их себе в рот.
Рубен без колебаний подчинился.
Затем мужчина вернулся к кофейному столику и снова сел. Он посмотрел на Израильянца, изучая его. Для своего возраста он был на удивление хорошо сложен. Почти спортивно.
- Как ты думаешь, Рубен, - спросил мужчина, - страх у разных людей разный? Есть ли только "страх", единственная вещь, которая одинакова для всех? Или есть виды страхов? - Он на мгновение задумался. - Детский страх. Думаешь, это отличается от мужского страха? - Он сделал паузу, как будто давая Израильянцу созерцать это. И тогда он сказал:
- Как это не может быть?
- И как долго человек может бояться, Рубен? - продолжил мужчина тихим, непринужденным тоном. Он ждал ответа, как будто действительно ожидал, что Рубен ответит. - Несколько дней? Недели? Месяцев?
Возникла пауза.
- Мне кажется, что через некоторое время, а это время, вероятно, отличается для разных людей, страх превращается во что-то другое. Для тебя, человека столь опытного в таких вещах, кто знает, этот период времени может быть ... бесконечным...
Он на мгновение задумался.
- А ты как думаешь? - он снова спросил Израильянца. - Ты что-то вроде философа в этом вопросе.
Рубен лежал на полу в оцепенении, его пропитанное фекалиями нижнее белье свисало изо рта, предплечья были подняты, запястья откинуты назад в позе онемевшего недоверия.
- Вот что я думаю, Рубен, - продолжал мужчина. - Я думаю, что через долгое время, если то, что вызывает страх, продолжается и не уходит, тогда сам страх трансформируется, почти как химическая реакция. Это превращается в ужас. И это, я думаю, более интенсивный опыт. Ужас начинает вас разъедать.
Мужчина заметил, что глаза Израильянца начали приобретать стеклянный оттенок отчужденности. В такие моменты его глаза закрывала пленка, похожая на катаракту, хотя и не молочного цвета, а скорее блестящего, отражающего, так что пленка ловила свет и затемняла глаз за отражением.
Мужчина изучал Израильянца в бледном мерцающем свете телевизора - идеальной ауре для того, что должно было произойти. Это был правильный оттенок бледности. И его отрывистый свет был как раз подходящей модуляцией для ужаса.
Рубен не шевелился, его руки все еще были подняты, запястья все еще были запрокинуты назад.
- Давай вместе исследуем эти философские вопросы, Рубик, ты и я. А я в таком деле новичок. Постепенно, конечно, мы сможем прийти к глубокому и тайному пониманию этого вневременного предмета.
Глава 52
Карен Манасян достал свой мобильник и нажал кнопку.
- Подгони машину, - сказал он, не сводя глаз со Смирина.
В одно мгновение Борис почувствовал, как все вокруг изменилось. Его собственная глупость спровоцировала что-то здесь, и у него было тошнотворное чувство, что он повернул за очень серьезный угол.
Внимательно смотря на него, Манасян сказал:
- Ты пойдешь со мной сейчас. В этот момент кто-то наставляет на вас пистолет, так что, пожалуйста, сотрудничайте. Не проблема. Пойдем.
Вариантов у Бориса было немного. По крайней мере, Никольский вбил ему в голову, что устраивать сцену-это плохо. Сцена имела последствия, она могла иметь последствия. Они не хотели последствий. Поступать так, как хотел Манасян, казалось благоразумным. Если, конечно, не слишком поздно проявить благоразумие.
С уверенным и небрежным видом Манасян провел Бориса через двор в приемную, расположенную сразу за баром. Там их ждал низкий, но широкий в плечах армянин.
- Левон не отвечает, - сказал мужчина. - Что происходит?
- Не знаю, - ответил Манасян.
У Бориса зазвонил телефон.
Карен резко повернул голову и взял Бориса за руку.
- Ответь, - сказал он. - И будь очень осторожен.
Когда Борис снял трубку, Манасян и его человек повели его в мужской туалет.
- Да, - ответил Борис.
- Произошел сбой, - сказал Виктор.
- Да, я понимаю.
Они были уже в мужском туалете, и охранник Манасяна уперся ногой в дверь, когда тот выхватил телефон у Бориса.
- Кто это? - он сорвался.
На том конце наступила пауза.
- Это Виктор. - наконец раздался ответ.
- Мой водитель не отвечает на звонки, Виктор, - сказал Манасян.
- Кто это?
- Карен Манасян.
Пауза.
- Не понимаю, о чем вы говорите... о каком водителе?
- Слушай меня. Смирин стоит прямо здесь, со мной, и я приставил пистолет к его животу, и он останется со мной, пока мы что-нибудь не придумаем. Теперь ты понимаешь, о чем я говорю?
Молчание было ему ответом.
- Я могу думать быстрее, - сказал Манасян, - и тебе не понравится то, что я думаю. Сейчас. Где мой водитель?
- Его удалили.
- Удалили... - Манасян чувствовал, как он закипает. - Слушай меня, ты, урод, - он весь напрягся, - скажи своим людям, что мы уходим. Я хочу, чтобы мою машину подогнали к входной двери. Когда водитель выйдет, попросите его оставить переднюю дверь открытой, а затем откройте заднюю дверь. Тогда скажи ему, чтобы он убирался с дороги. И запомни: я не хочу, чтобы кто-то следовал за мной. Полагаю, у тебя жучок на машине, хорошо. Но я не хочу видеть никакого наблюдения.
Не дожидаясь ответа, он выключил телефон и сунул его в карман.
- Ты слышал, что сейчас произойдет, - сказал Карен. - держись ко мне поближе. Будь осторожен, или я разнесу твою печень по всему этому месту.
Манасян вспотел. Он был напуган, но он был из тех людей, для которых личная опасность была сильным стимулом к концентрации. Это его не испугало. Он сосредоточился.
- Когда мы выйдем, - сказал Манасян телохранителю, - ты сядешь на переднее пассажирское сиденье. Смирин, садись за руль. Я буду сзади, на заднем сиденье.
Борис уставился на него. Это звучало как надвигающаяся катастрофа.
- Эй! - Рявкнул Манасян, приставляя пистолет к ребрам Бориса. - Ты понял?
- Да, хорошо, я понял. Я понял.
Они вышли из туалета и направились по короткому коридору к главному входу. Люди толпились вокруг, уходили, приходили, ждали друзей. Все трое направились к входной двери. Двор был на две ступеньки ниже. Борис видел арочный вход, ведущий со двора на стоянку.
Непринужденная обстановка, царившая в фойе, казалась Борису до смешного невинной, невероятно богатой своей банальностью и бездумной непринужденностью.
Затем 'Линкольн' появился в арке ворот, и он почувствовал удар Манасяна в почки, и они двинулись. Большинство столиков в переднем дворе были заняты, люди ждали столиков внутри, тихо переговариваясь за выпивкой.
Никто не обратил на них внимания, когда они подошли к каменной арке, где были распахнуты кованые ворота. Человек, вышедший из "Линкольна", бросил многозначительный взгляд на Бориса, повернулся и открыл заднюю дверцу, а затем ушел. Смирин и Манасян сели в 'Линкольн' и одновременно закрыли двери.
- Езжай вперед и поверни направо, - сказал Манасян, - и будь очень осторожен.
Борис свернул с проспекта Ленина на улицу Гагарина и затем выехал на улицу Малышева. Вскоре показался Егоршинский подход. Подход представлял собой разделенное шоссе и выходил на Сибирский тракт. Борис выехал на шоссе и повернул на юг.
Телохранитель не сводил глаз с наружного зеркала заднего вида, но Борис мог только догадываться, что делает за его спиной Манасян. Он слышал его дыхание, и напряжение внутри 'Линкольна' было настолько сильным, что заменило кислород.
- Что ты собираешься делать? - спросил Борис, набирая скорость.
Манасян не ответил.
Борис вел машину правой рукой, а левой нащупывал родинку на сгибе локтя. Она все еще была там.
Позади него молчал Манасян, и Смирину показалось, что он сходит с ума от вычислений. Борис обдумал варианты. Манасян мог убить его. Но почему? Это принесет ему только проблемы и сделает уязвимым. Манасян мог похитить его ради выкупа, который он теперь не получит, но Борис догадывался, что Никольский никогда не позволит им покинуть Россию. Борис даже не мог придумать сценарий того, что могло произойти. Но что бы это ни было, он был уверен, что Манасян знает, что они попытаются убить его. Это должно было доминировать в его мыслях прямо сейчас и определять сферу его возможностей.
Джип пожирал километры. Борис поерзал на сиденье, думая о пистолете, направленном на него. Он подумал о человеке, который подвез джип к воротам. Что, черт возьми, он хотел этим сказать? Или его лицо просто отражало напряженность ситуации?
Ремень безопасности впивался в правое бедро, где пряжка была прикреплена к сиденью. Он даже не помнил, как надел его, и был удивлен, что надел. Он положил правую руку на правое бедро, чтобы расстегнуть ремень безопасности, и почувствовал, как что-то хрустнуло в сиденье. Он приложил тыльную сторону ладони к застежке, чтобы освободить ее от трения... и почувствовал рукоятку пистолета. Черт!
Внезапно он начал все понимать.
- Сверни на следующем съезде, - сказал Манасян, - а потом направляйся на юг.
Борис съехал с Сибирского тракта в районе кемпинга и сделал, как ему сказали. Телохранитель что-то сказал Манасяну, и Борис догадался, что Виктор и Сергей следуют указаниям Манасяна держаться на расстоянии.
- Значит, вы работаете с профессионалами? - нервно спросил Манасян.
- Да.
- Кто?
- Парень по имени Марат Ермаков.
- Они все знают?
- Все, что знаю. Очевидно, не все.
Манасян сказал что-то по-армянски телохранителю, который достал мобильный телефон и набрал номер. Он прислушался.
- Не-а, - сказал он.
Карен сказал что-то еще. Охранник снова набрал номер.
- Не-а, - повторил он.
Не дожидаясь ответа, он снова набрал номер.
- Не-а, - повторил он. - Что? - Манасян выругался. - Сколько у тебя людей? - повернулся он к Борису.
- Понятия не имею.
Он почувствовал, как Манасян ткнул ствол пистолета в основание его шеи.
- Он сказал, что мне лучше не знать, - ответил Борис. - Я просто не знаю.
Борис запаниковал из-за пистолета. Он чувствовал его на левой стороне большого пальца, но не знал, взведен он или на предохранителе. В каком виде бы парень оставил его? "Взведенным", подумал он. Предохранитель был снят и ствол взведен. Эта штука была готова к работе.
- Как давно этот Ермаков в деле?
Борис колебался. Дуло пистолета Манасяна снова уперлось ему в основание черепа. Он чувствовал, как оно извивается.
- С самого начала.
- Черт, - сказал Манасян.
В наступившей тишине Борис попытался угадать, о чем думает Карен. Очевидно, телохранитель пытался связаться с другими людьми, но безуспешно. Теперь он должен был знать, что по какой-то случайности он избежал той же участи, что и другие его команды, всего на несколько минут, и что весь его тщательно разработанный план полностью развалился. Он должен быть в таком отчаянии, в каком только может быть человек его уровня.
Глава 53
Фургон наблюдения Никольского оставался на Егоршинском подходе, заезжая в микрорайоны всякий раз, когда им нужно было скрыться из виду. Кроме водителя, в фургоне находились два техника, он сам и Георгий Нечаев, которые следили за быстро меняющимися событиями по мере того, как выполнялся каждый элемент четырехфазной операции. Несмотря на все неудобства, все шло неожиданно хорошо.
До последних мгновений в "Портофино".
В течение всего этого времени между Никольским, Виктором и остальными в гостевом домике продолжалось радио-и телефонное сообщение. Раиса Смирина смотрела экран радара с ними, но у нее не было доступа к аудио передаче. Все, что она понимала в происходящем, ей приходилось складывать воедино только с одной стороны разговора. И они были осторожны в том, что позволяли ей слышать.
В фургоне Никольского все глаза были прикованы к радарам, следившим за "Линкольном", мчавшимся по шоссе с пятнами от родинок на Борисе и телохранителе Манасяна, которого Борис пометил прошлой ночью.
Когда "Линкольн" замедлил ход, приближаясь к съезду с Сибирского тракта, а затем повернул направо и направился параллельно ЕКАД, Никольский сказал:
- Он догадался.
Нечаев наклонился к монитору.
- Я в это не верю.
Ярослав, сидевший за рулем машины, тоже это заметил.
- Что мне делать, Сергей?
- Просто держись подальше и жди.
Никольский схватил телефон и начал набирать номер человека, которого оставил на берегу под конспиративной резиденцией Израильянца. Телефон звонил, звонил и звонил.
"Он ни за что не ответит, - подумал Никольский. - Он подумает, что звонят, чтобы отмахнуться от него по какой-то причине, а он ждал этого слишком долго."
Затем он начал набирать номер мобильного Бориса, зная, что Манасян наверняка забрал его у него. Нет ответа. Это тоже не было сюрпризом. Они могли только ошеломленно смотреть, как два сигнала сокращают расстояние между ними и домом Израильянца.