Вместо этого она начала издалека:
– Я всё беспокоюсь из-за той пропавшей печати, Кано. Кто мог её выкрасть? Точно не А… не финикиец, он уже в это время был под стражей. Если настоящий вор не пойман… кто знает, какое он может измыслить предательство?
– Не думаю, что всё так мрачно, царевна, – ответил он. – Я считаю, виновник пропажи – сообщник финикийца, вернее всего, из его свиты. Он украл печать у Куро ещё до его приезда во дворец и давно уже скрылся, может, вообще уплыл. А цель кражи одна – потянуть время. Вполне возможно, когда будет готова новая печать, обнаружится, что казнь надо отложить ещё по какой-то причине. Потом будет ещё отсрочка, и ещё… В итоге приедет какой-нибудь важный финикийский сановник, проведёт переговоры, и пленника выпустят.
Такого объяснения Руйе и в голову не приходило.
– Кано, постой! Куро же говорит, что печать была на месте, когда он приехал!
– Разумеется, ему не хочется признаваться, что он не углядел и потерял её по дороге.
«Алефи не может быть виновен… не может… не может…»
Руйя сглотнула. Беседа пошла совсем не в том направлении, в каком ей хотелось. Она-то надеялась с похитителей печати перейти на врагов царя, с врагов царя на противников царицы… Однако всякий, кто хоть как-то соображал, понимал, что гибель Аэссы и исчезновение печати – часть единого замысла.
Кано между тем продолжал крутить в руках горшочек. Руйя внезапно поняла, как глухо он всё это время говорил и какими тусклыми были его глаза. Хоть он не откровенничал с ней, как Улато, было видно, как тосковал он по Аэссе.
– Но зачем… зачем финикийцам вообще мог понадобиться такой заговор? – дрожащим голосом прошептала она. – Какое зло им сотворила бедная Аэсса?
– Этого я и сам не понимаю, – вздохнул Кано. – Если бы против царя замышляли – это хоть ясно было бы… а царица… – он быстро провёл пальцем по глазам.
– Может, они хотят какую-то женщину из финикийской или вообще египетской знати за царя выдать? – предположила Руйя.
– Египетской? Вряд ли. Египтянки такие чванливые, что они за чужака не пойдут, хоть их озолоти. Да и в любом случае… если бы финикийские вельможи желали прислать свою ставленницу в Кносс, они бы это сделали на смотринах, но не проливали бы крови звезды Кносса потом. Нет, не могу я, царевна, взять в толк, почему финикийцы её убили.
– А вдруг тогда это были не они? – очень осторожно спросила девушка.
– Кто же тогда? – хмуро отозвался Кано. – Я тоже ведь думал – об Алефи я слышал, говорят, что он благороден и отважен. Не стал бы, кажется, он царицу убивать… а если б убил, не стал бы отрицать вины. Но никак не складывается по-другому.
– Может, можно узнать, чей это нож – Алефи или чей-то другой?
– Костяные ножи более-менее дешёвые, они могут быть у кого угодно. Никто бы не стал брать на такую подлость именной или тем более ритуальный клинок. Алефи вон не стал осквернять бронзовый меч, уверяет, что его у него выхватили.
С этим сложно было спорить. Хотя где-то со времён прапрадеда Руйи бронза стала дешеветь, благоговейное отношение к ней сохранялось до сих пор.
Руйя хотела было чётче выразить своё убеждение в невиновности Алефи, но вовремя прикусила язык, вспомнив его же предостережения. Даже в разговоре с Кано это будет рискованно.
Все их с Кано рассуждения о финикийцах она попыталась перенести на других ближних и дальних соседей Крита. Могли ли заговор против Аэссы подстроить ахейцы, или египтяне, или вавилоняне? Вдруг кому-то невыгодно было рождение у Маро наследника? А что, если кто-нибудь из царских приближённых, да хоть тот же Кано или Улато, втайне работает на правителей вражеской страны?..
Вот тут Руйя пожалела, что так мало общалась с отцом – о войнах, переговорах да торговле представление у неё было смутным. Ради чего критянин может пойти на такое дикое преступление, на убийство супруги сына Быка? Чем его можно подкупить? Золотом и серебром? Бронзой и медью? Ляпис-лазурью и ониксами?
Солнце уже висело совсем низко над горизонтом. От всего, что Руйя выслушала за день, у неё раскалывалась голова; усталые ступни зудели, страшно хотелось есть – она сильно жалела, что отказалась от вина и орехов у Китты. Когда она добралась до тюрьмы, она вообще почти не чувствовала ног – редко ей приходилось столько бегать.
Алефи радостно улыбнулся, увидев её, и сердце Руйи, как она ни была измождена и расстроена, затрепетало, как цветок на ветру.
– Прости, у Кано я ничего не узнала, – сказала она и вкратце пересказала свою беседу с советником.
– Ничего страшного, царевна, ты сделала всё, что могла, – Алефи держался всё так же бодро и безмятежно. – А у меня ещё целый день впереди.
«Всего лишь день!»
– Если ты не очень боишься своего отца, поговори с ним.
– Ой! – Руйя даже отшатнулась.
– А, боишься? Тогда не надо…
– Н-нет, не то чтоб боюсь… ну не очень… просто… просто немножко… – она замялась, смущённо уставившись в пол. – И ведь Лоссо сегодня говорил, что царь измывался над Аэссой…
– Этот пылкий отвергнутый юноша мог сгоряча всё сильно преувеличить, – сказал Алефи. – Я твоего отца видел, не забывай. Мог он или не мог убить Аэссу, тебя он сейчас будет беречь как зеницу ока. Ты же единственная наследница, верно? Подойди к нему, успокой его в горе – и осторожно, очень осторожно попытайся расспросить.
– Х-хорошо, – Руйя по-прежнему была не очень уверена. – Но ведь я у Кано не смогла ничего выпытать, а если у отца тоже?..
– Ну, лучше сперва попытаться, а потом уже делать выводы. К тому же с родными детьми люди нередко выходят на откровенность, даже если прежде не были очень близки. И да, царевна…
– Что? – Руйя уже встала, чтобы уйти: она хотела успеть во дворец, пока Маро не ляжет спать и пока её собственная решимость расспросить его не улетучилась.
– Если Кано частично прав и здесь виноват целый отряд чужеземных заговорщиков, будь осторожна вдвойне. Вы с царём можете стать их следующими жертвами.
На мгновение Руйя похолодела от страха, но тут же взяла себя в руки:
– Я буду начеку, обещаю.
Сама поразившись собственной дерзости, она внезапно протянула руку и коснулась взлохмаченных тёмных кудрей Алефи. Глаза финикийца заблестели в сумраке:
– Не стоит привязываться к узнику, которого послезавтра казнят.
– Не казнят, – твёрдо сказала Руйя. – Я не допущу.
========== Глава 7. Царь ==========
Руйя нашла отца не во дворце, а в одном из закутков лабиринта. Мрачно обмахиваясь опахалом – он даже не позвал для этого раба, – Маро чертил что-то длинной палкой на песке, видимо, размышлял о переговорах с египтянами.
Некоторое время девушка неловко переминалась с ноги на ногу, стоя за поворотом каменного коридора, чтобы отец её не заметил, и не зная, что делать дальше. Конечно, она видела, не только среди бедных горожан, но и среди знати, как запросто иные девушки общаются с отцами. Подойдут, сядут рядом, заговорят… Руйя так не умела.
Вот если бы рядом была Аэсса, она бы посоветовала, как ей поступить…
«Если бы рядом была Аэсса, мне бы не пришлось вообще приходить теперь к отцу».
Хотя накануне казалось, что все слёзы по царице уже пролиты, сейчас Руйя ощутила, как глаза защипало вновь, а сердце сжалось от боли.
Уже не по собственному расчёту, а просто потому, что ей невыносимо было в таком состоянии оставаться в одиночестве, она прошла к каменной скамье, где сидел отец, и осторожно присела на краешек, не забыв перед этим почтительно поклониться.
– Руйя, – тихо сказал Маро, подняв глаза. Редко он называл её по имени. – Где ты пропадала весь день? Тебя никак не могли найти.
Её щёки запылали от стыда. Как же она могла упустить, что отец будет о ней беспокоиться?.. Да, раньше он никогда особо за неё не волновался, но теперь, когда, кроме неё, не осталось никого из рода Быка…
– Прости, отец, – пролепетала она, снова встав и поклонившись. – Я была в городе, мне казалось, ты желал остаться один.
– После того, что случилось с Аэссой, Руйя, я близок к тому, чтобы вообще запретить тебе выходить из дворца без свиты, – резко ответил он.
Хотя был риск вызвать в отце ещё более сильный гнев, Руйя, вытирая предательски капавшие из глаз слёзы, перешла к исполнению своей задумки:
– Но, отец, разве убийца сиятельной Аэссы не схвачен?
– Если он осмелился на такое злодейство прямо рядом со стойлом Быка, кто поручится, что больше никто не повторит его преступления? – воскликнул Маро.
– Наши подданные такого не совершат! Алефи финикиец, он не чтит Быка.
Маро замялся. Это было настолько непривычно для Руйи, привыкшей видеть его решительным и властным, что она едва не сорвалась с места и не убежала прочь. Сам царь Маро подавлен и не может принять решение! Как будто… как будто сами основы дворца и лабиринта задрожали.
– Или… или ты веришь тому, что он говорит? Что не он зарезал царицу? – спросила она, силясь скрыть пробудившуюся надежду.
– Мне очень хочется думать, что он лжёт, что он убийца, – сознался Маро. – Это было бы так удобно… Но чем больше я об этом размышляю, дочка, тем больше сомневаюсь. Зачем финикийскому послу, который только-только назначен в Кносс, убивать Аэссу, с которой он даже не знаком? Чтобы убить женщину с ребёнком во чреве, чтобы преступить все возможные законы этого мира, нужны действительно серьёзные причины, а я их у Алефи не могу найти.
– Отец, так не лучше ли будет отложить казнь и разобраться во всём досконально? – вырвалось у Руйи.
– Я уже расспросил рабов и рабынь. Последний раз Аэссу видели, когда она вышла погулять в лабиринте – после того, как мы… мы с ней рассорились. Вышла она одна – она с недавних пор возлюбила одиночество, видно, из-за ребёнка. А как теперь узнать, что произошло перед её убийством?
Руйя вспомнила, о чём говорила с Кано:
– А чей ножик, никто не посмотрел?
– Ничей. Это даже не настоящий ножик, а наточенная кость на деревяшке. Любой мальчишка сделать может.
– И что тогда? – прошептала Руйя. Последняя ниточка, за которую она надеялась зацепиться, оборвалась окончательно. – Неужели ты казнишь Алефи только из-за того, что надо казнить хоть кого-то?
Маро пригляделся к ней:
– Тебе бы этого не хотелось?
Он впервые так пристально посмотрел на неё, будто она была чужеземным послом на дворцовом совете, и Руйе показалось, что он видит её насквозь. Даже убитый горем, её отец оставался царём, и об этом не стоило забывать.
– Я… я… я только стремлюсь к тому, чтобы свершилось правосудие… – начала было она, но тут потрясения минувших двух дней и сегодняшние бесплодные и суматошные поиски дали о себе знать. Рухнув обратно на скамью, Руйя зарыдала:
– Ах, отец, я и сейчас не нахожу себе места от горя, а если Алефи умрёт, я лишусь рассудка!
Теперь уже Маро, привстав и склонившись над ней, неловко стоял рядом, пока она не выплакалась. Руйя понимала, что он привык видеть её спокойной и сдержанной, даже в скорби – она ещё в раннем детстве плакала нечасто и только наедине с матерью.
– Так вот оно в чём дело, – произнёс он, когда она немного успокоилась. – Долго ты с ним знакома?
– Со вчерашнего дня, – всхлипнула Руйя. – Но, отец, разве обе твои супруги не были выбраны сразу же в день смотрин?
– Муж для жены должен избираться тщательнее, чем жена для мужа. В любом случае, Руйя, у меня связаны руки.
– У тебя? – ошеломлённо переспросила она.
– Если я хоть чего-то стою как царь, воин и мужчина, я обязан казнить убийцу Аэссы. Иначе… если все так чтут Быка, как ты надеешься, меня, может, и не свергнут, но меня больше не будут ни уважать, ни слушать.
– А если я завтра укажу тебе на настоящего убийцу? – выпалила Руйя. Маро хмуро вздохнул:
– Иди и ляг спать, дитя моё, твой рассудок уже замутнён твоими чувствами. Мы даже не можем быть уверены, что Алефи не лжёт. Скорее всего, он и убийца – по какой-то причине, о которой мы ещё не знаем.
Слёзы снова закипели в её глазах.
– Отец, умоляю тебя…
– Руйя, нам в роду Быка часто приходится принимать решения, причиняющие боль нам самим, – сказал Маро. – Вот что, дочка. Я скоро собираюсь отправиться по важному делу в Киликию. Ты останешься здесь моей наместницей. Ты уже взрослая, пора тебе готовиться к правлению на случай, если не будет у меня других детей.
Ещё три дня назад у Руйи бы голова закружилась от такой чести. Но сейчас она могла лишь в ярости посмотреть на отца.
– Иди спать, Руйя, – повторил он.
Девушка обречённо побрела ко дворцу, поняв, что спорить дальше бессмысленно.
«Мало того, что не узнала ничего полезного, так ещё и Алефи не смогла защитить… А ведь я поклялась ему, что остановлю казнь».
В голову лезли совсем сумасшедшие идеи – например, схватить в день казни какой-нибудь меч или яд и пригрозить покончить с собой, если финикийца не пощадят. Конечно, тогда его никто и пальцем тронуть не посмеет… в её присутствии. Доказательств его невиновности у неё по-прежнему нет никаких! Её сочтут предательницей, изменившей памяти названой матери ради неизвестно кого. А к Алефи сам же Маро, скорее всего, подошлёт наёмных убийц, перед этим показательно отпустив его на волю.
Будь у неё хоть немножечко побольше времени, Руйя бы решилась на другой дикий шаг – она бы лично отправила письмо финикийским вельможам с просьбой упросить Маро остановить или хоть отсрочить казнь. Финикийцы согласились бы даже без чётких доказательств – им же точно не хочется, чтобы знатного соплеменника казнили по обвинению в настолько низком убийстве. Но за один жалкий день такое письмо не уйдёт дальше Мальи…
Руйя легла спать, чувствуя себя совершенно разбитой и уже мало надеясь что-либо исправить.
========== Глава 8. Утро ==========
На небе ещё только золотилась утренняя заря, когда Руйя открыла глаза. Холодный камень подушки* под её щекой был совсем мокрым от слёз.
Все ещё спали, поэтому Руйя сама надела самую простенькую накидку и без всякого удовольствия сунула в рот горсть вчерашнего изюма. Поднимать суету и будить полдворца ей не хотелось, а лежать и ждать, когда проснутся первые рабыни, она была не в силах.
Стражники у тюрьмы, кажется, тоже дремали, пока не услышали её шаги, но Руйе было точно не до них. Дождавшись, пока они почтительно расступились, чтобы пропустить её, она вихрем влетела в прохладный сумрак.
– Царевна? – а вот у Алефи явно сна не было ни в одном глазу. У Руйи сердце упало, когда она представила, как он столько часов в одиночестве думал о предстоящей казни.
– Отец отказался отменить казнь! – сквозь слёзы воскликнула она, кинувшись к нему. – И он тоже не верит, что ты виновен, но… но…
– Но если не казнят никого, в народе начнётся возмущение, – успокаивающе взяв её за руку, докончил Алефи. – Понимаю. Можешь не злиться на своего отца, царевна, дело не в нём и даже не в критских законах, у нас порой бывает ровно так же.
– Тебе ведь так рано покидать мир навеки… тем более такой позорной смертью… – Руйя крепко схватилась за его руку, словно его уже вели на казнь.
– Тише, тише, царевна. Если ты и правда так стремишься мне помочь, у тебя ещё целый длинный день – я же вчера сказал.
– Но за вчерашний день я ничего не добилась! – в отчаянии напомнила ему Руйя. – Лоссо во время убийства говорил в Малье с покупателем, а ножик так просто изготовлен, что уже не узнать, чей он был!
– А как же то, что тебе рассказали о метаниях Аэссы насчёт побега?
– Мы же так и не узнали, имеет ли история с побегом отношение к убийству.
– Я чувствую, что имеет, – заявил Алефи. – Да, Лоссо невиновен, но я не могу отделаться от ощущения, что каким-то, каким-то образом он сказал нам что-то важное… знать бы только, что…
У дверей темницы снова слаженно расступились стражники, и вошёл Маро в дорожных одеждах, при оружии. Руйя застыла на месте от ужаса.
– Я знал, что найду тебя тут, – в лице отца не виднелось ни гнева, ни разочарования. – Я уезжаю в Фаист – по словам Эхио, там что-то не заладилось с тех пор, как на прошлых Играх там побывал Кано. Вернусь завтра. Улато остаётся здесь, так что по срочным вопросам он, как всегда, готов тебе помочь. Следи за приготовлением к погребению, если жрицы будут требовать ещё благовоний, скажи им, что…