Ветер рвет. Бушует буран. Крутит, швыряет снежные хлопья…
Идут.
Полк за полком… Пехота… артиллерия…
А сзади на розвальнях — раненые, больные, тифозные штабелями навалены один на другого и веревками к саням прикручены (по дороге не растерялись бы).
На станции Байкал генерал Войцеховский пропускает части.
Но вот скачет конный от авангарда:
— Ваше превосходительство! Попадаются трещины… Артиллерия застряла…
— Досок! — приказ генерала.
Бегают, шныряют по станции, ломают заборы, тащат доски и плахи…
И — туда… на лед.
А там… наскоро… легкий настил, мостки… И через них — артиллерию, обозы…
И опять вперед… от трещины к трещине.
Идут.
4. В ту же яму
— О, не беспокойтесь, ваше превосходительство! — почтительно говорит эсаул фон-Фридрихс: — атаман Семенов отдал приказ на этот счет. Везде от Верхнеудинска заготовляются для вас квартиры и питательные пункты. Провизия и обмундирование уже отпущены. Из Читы к Верхнеудинску двинуты санитарные поезда.
— Хорошо.
Они сидят в квартире начальника станции Байкал и пьют чай.
— Хорошо, — повторяет генерал Войцеховский. — Армии необходим отдых. Армия измучена. Отдохнув и собравшись с силами, она может вновь начать борьбу, а сейчас…
— Да, да, ваше превосходительство… Я понимаю… Такой тяжелый поход. Вы все измучились. На вас лица нет… Не желаете ли коньячку? Это придаст вам сил… Превосходный коньяк.
— Давайте.
Слегка дрогнув, эсаул фон-Фридрихс суетливо отвинчивает крышку термоса. Оловянные глазки бегают торопливо из стороны в сторону…
— Пожалуйте, ваше превосходительство!
— Куда ж вы, целый стакан?
— Ничего, ничего, ваше превосходительство. Это полезно… Вот так. Превосходно. Ну-с… А теперь разрешите мне распрощаться с вами. Я поеду вперед. Все, что вы мне сообщили, я передам атаману Семенову. Надеюсь, мы еще увидимся с вами, ваше превосходительство?
— Разумеется.
— Я буду очень рад. До свидания.
— До свидания.
— Ну, живее! Погоняй.
— Ну, соколики!
Ямщик-солдат бьет кнутом по тройке.
Кони дергают. Быстро несется кошева.
Но вот впереди опять полк… Опять стороной объезжать надо.
— Эх, дьявол!
Эсаул фон-Фридрихс ругается и с тревогой оглядывается назад.
Страшно эсаулу. Он знает, что там, сзади, где мелькают огоньки «Байкала»… там… в квартире начальника станции… бьется на полу в судорогах тело генерала Войцеховского… Предсмертный хрип рвется из горла… На губах пена. Хорошим коньяком угостил генерала эсаул фон-Фридрихс. Знает: если откроют… будет погоня… Поймают…
— Ну, живее! — торопит он ямщика.
И летят вперед… Эх, кабы не войска, что лентой тянутся, давно бы уже угнали вперед.
Но вот впереди… влево… поворот на оснеженном льду виден.
— Куда это?
— Должно, на монастырь, ваше высокоблагородие.
— Сворачивай!
— Дорога-то незнакома…
— Сворачивай!
Свернули.
— Погоняй!.. Живо!
И ударил кнут по лошадям. Взмыла тройка. Закинув голову, несется коренник, далеко выкидывая ноги. Бешеные скачут пристяжные… Бьют в кошевку из-под копыт снежные комья.
Опять поднялся буран… Еще сильнее, чем днем…
Рвет и кроет воздух жуткой мутью…
Вихрем несется тройка. Скрипят полозья.
Но не покидает страх эсаула. Часто оглядывается он назад.
— Погоняй!
А впереди… трещиной… от бури, от мороза ли… раскрыл Байкал ледяные губы.
— Погоняй!
— Но, окаянные!
И вдруг… впереди… близко чернеет…
— Тпрррууу!.. тппрррууу!.. Стой!
Поздно. На всем скаку ухнула тройка. Страшный крик прорезал воздух и оборвался вдруг. Чмокнула холодная свинцовая вода и всосала добычу в ледяное жерло.
Эсаул фон-Фридрихс отправился на свидание к генералу Войцеховскому.
5. Пробка
а) …забивается…
— Ну, дальше… Хрр тьфу!
— Вот!
Таро протягивает телеграмму.
— В чем дело?
— Мацудайра доносит, что каппелевцы подчинились атаману Семенову. Отношения между семеновским и каппелевским командованием хотя и натянутые, но внешнее единство существует.
— Так.
— В Благовещенске образовано революционное правительство: во главе Ветлугин, войсками командует Салов, вождь амурских партизан.
— Ну?
— Иркутский Ревком и Благовещенское правительство стремятся соединиться друг с другом. Для этого им необходимо взять Читу. Готовится наступление со стороны Иркутска.
— Гм.
О-Ой думает.
— Таро!
— Я.
— Соединения сейчас допустить нельзя.
— Слушаюсь!
— Дальний Восток нужно пока-что закупорить, дабы сюда не проникли советские войска.
— Понимаю.
— Пусть Чита служит пробкой. Задержи эвакуацию Забайкалья. Мацудайре приказ задержать Семенова и, если нужно, принять бой. Понял?
— Понял. Слушаюсь!
— Иди! Хрр тьфу!
б) сидит плотно.
Яркий свет. Звон посуды. Говор. Гром оркестра.
Ресторан «Палермо» полон.
Весь кутящий Харбин топит в вине шальные иены и доллары.
За одним из столиков сидят двое.
Один — приземистый плотный человек с хитрыми глазками. Это премьер правительства атамана Семенова — забайкальский казак Таскин.
Другой — жирный обрюзгший — редактор газеты «Свет» Гарри С. Р. (Сатовский-Ржевский).
Гарри загородился целой батареей разноцветных бутылок и старательно исполняет роль неприступной крепости.
Но Таскин — опытный стратег. Он ведет правильную осаду и выкатывает тяжелую артиллерию…
— Ну, хорошо… Вы получите 5000 единовременно и по 1000 субсидии ежемесячно.
— Мало.
— 10 и полторы.
— Мало.
— 15 и две.
— Мало.
— Сколько?
— 50 и 5.
— Что?
Таскин произносит нечто непечатное…
— Последнее слово: 20 единовременно и 2 ежемесячно… И больше ни копейки. Не хотите, — пойду в другую редакцию.
— Нет, нет!.. Зачем же?.. Я согласен.
Крепость сдалась.
А на завтра в газете «Свет» жирным шрифтом:
«Атаман Семенов — единственный преемник Колчака. У атамана армия сильная. Большевики для нее не страшны. При атамане организовалось правительство. Премьер — Таскин…»
И пошло… и пошло…
Сегодня:
«…Я знаю Таскина. Это — чудо административного таланта… Он…».
И т. д. и т. д.
Завтра:
«…Атаман Семенов — гений. Русский самородный гений. Спасение России в руках атамана Семенова…»
И т. д. и т. д.
«Разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами бог».
6. «Царица»
Зимняя ночь трещит морозом над столицей Забайкалья.
По улицам шныряют патрули.
А в отдельном кабинете шантана наследник Колчака атаман Семенов празднует свое возвышение в сан правителя.
— А все-таки, — говорит барон Унгерн, — наше положение не особенно прочное… Уйдут японцы, и нам каюк. Как хочешь, атаман, а по-моему нужно войска оттягивать в Монголию к Урге и там строить базу.
— Ерррррунда, — рычит пьяным голосом Семенов: — ерррунда… Правда, Маша?
Рука атамана покоится на открытом, белом плече.
— Правда.
— То-то… Теперь мы с тобой еще чище прежнего заживем. Ты у меня верная.
— Да ты-то неверный.
Маша невольно вспоминает Глинскую.
Семенов понимает…
— Ну, ну… Кто старое помянет, тому глаз вон.
Унгерн улыбается. Он тоже знает, в чем дело.
— А вы знаете, где она теперь? — спрашивает он.
— Нет.
— А я имею сведения.
— Где же?
— Она уехала на санитарном поезде № 8. Этот поезд попал в Благовещенске к большевикам. Значит, она там.
— У большевиков?.. Жаль, — хмурится атаман.
Маша глядит подозрительно.
А на следующий день Маша принимает в своем будуаре какого-то низенького белобрысого человечка. Он в штатском.
— Поручик! Ты не раз служил мне, — говорит Маша: — надеюсь, что и это поручение ты выполнишь с успехом. Получишь немало. Понял?
— Еще бы.
— Ну, смотри… Чтоб дело было сделано. Действуй, как тебе будет удобней… Или выдай ее большевикам, или сам укокошь.
— Положитесь, — жива не будет.
— Ну то-то… Вот тебе на дорогу… Потом получишь остальное.
— Царица!..
Поручик целует руку Маше.
— …А как же я?.. Неужели так и уеду?..
— А что?
— В последний раз мы с вами…
— А, вот что! Ну, и мерзавчик ты. Ну, ладно… Приходи часов в 11: атамана не будет.
— Царица!
И еще раз целует руку поручик.
Глава 4-ая
САНПОЕЗД № 22
1. На фронт
— Товарищ Штерн, срочная телеграмма! — адъютант Штерна вошел в кабинет.
Штерн, заваленный работой, углубился в проекты, приказы и дислокации войск реорганизующейся партизанской массы Приморья.
— Да, телеграмма?
Взял. Распечатал. Прочел. К адъютанту:
— Вызовите сейчас же Снегуровского в оперативный совет.
— Слушаюсь! — адъютант вышел. Штерн опять к своей работе.
Через час Снегуровский — легкий, в спортсменской шапочке, совсем не военный внешне, шумно врывается к Штерну.
— Александр! Что?
Тот улыбнулся, товарищески, приветливо потянул руку Николая, усадил: не торопись, дескать… И звучным и мягким голосом ровно и близко заговорил. Заговорил так, как только он один умел разговаривать с товарищами по большой, сложной и ответственной работе.
— Видишь ли… Район тебя требует. Вернее, та группа партизанских отрядов, которой ты командовал в прошлом году во время повстанчества.
— Ну, к ним я поеду…
— В том-то и дело, что придется не к ним, а дальше — на Иман… Этот район подчинен Спасску, но там действует стихия девятнадцатого года… Нужно ее организовать…
— Я там тоже чужой!
— Но они все-таки тебя знают… больше других… Поезжай — бери командование, а позднее — освобожусь — я приеду сам: поговорю сними… А потом там еще и фронт надвигается: Калмыков прорывается на Гродеково… Значит, кончено?
— Кончено! — Снегуровский любит Штерна, с ним он не спорит. Только улыбнулся и повторил снова: — Кончено!..
— Когда можешь выехать?
— Ну, завтра…
— Нет, сегодня — можешь?
Снегуровский весело, прямо в глаза смотрит Штерну, вскидывает руку к своей спортивной шапочке, четко отрубает:
— Слушаю, товарищ Штерн! — и так же быстро и шумно вылетел из Военного Совета.
Адъютанту Совета на-ходу бросил:
— Приготовьте: приказ, документы, деньги. Выезжаю сегодня ночным, район…
А ночью Снегуровский выехал в район — принимать иманский гарнизон — стихию партизанских отрядов Имано-Вакской долины. С ним — адъютантом едет Андрей Попов. По дороге, в Спасске, из гарнизона он берет с собой своих неразлучных ординарцев и боевых товарищей: Борисова старшего и Солодкого.
2. Двойник Розанова
Уже темно. Вечер. Из здания японского штаба выходит фигура в бобровой шубе с высоко поднятым воротником. Фигура направляется к единственному стоящему в углу извозчику и коротко говорит:
— Поезжай.
— Занят, барин.
— Не разговаривать! Поезжай!
Извозчик поворачивается и пытливо всматривается в лицо седока. Широкая улыбка расплывается по его лицу.
— Ты чего смотришь?
— Да уж так. Седок вы сердитый. Не на вокзал ли прикажете?
— На вокзал… а тебе что?
— Да так, ничего. Я только вижу, торопитесь.
— Ну, не разговаривай! Живо!
Лошадка бежит рысью вниз по Алеутской, но в противоположную от вокзала сторону.
— Ты куда везешь? — подскакивает седок.
— На вокзал, ваше превосходительство! Хе-хе, тут ближе, — смеется извозчик и заворачивает в какой-то темный переулок.
— Стой, куда ты! Стой! — Седок хватает извозчика за воротник, но в тот же момент чувствует, как сзади с обеих сторон схватывают его под руки.
— Потише, генерал, потише. Ишь переоделся как. Ну, нас-то не надуешь. Нам-то твоя рожа знакома.
Фигура под шубой вздрагивает. Но голос достаточно спокойный:
— Куда вы меня везете?
— В гости к чортовой бабушке. Хе-хе! На блины! Недурно, ваше превосходительство?
— Что ж, недурно. Но не ошиблись ли вы?
В то же время в кабинет Таро входит человек в бобровой шубе.
— Прощайте, господин Таро. Я вам много обязан.
— О, ваше превосходительство! Я рад вам помочь. В случае чего дайте знать.
— Благодарю вас! Вы думаете, мне удастся удрать?
— Несомненно! Этот Мак-Ван-Смит все сделает. Но как вы странно выглядите! Я вас даже сразу не узнал.
— Это незначительный грим. Ха-ха! По совету вашего сыщика.
Полчаса спустя телефонный звонок. Кто-то вызывает Таро.
— Господин Таро! Добрый вечер, — говорит Клодель. — Мне только что сообщили, что ваш приятель, генерал Розанов, благополучно доставлен к нам.
— С чем вас и поздравляю! Еще что?
— Гмм… Может быть, вы вздумаете его выручить? Сто тысяч долларов — сумма довольно незначительная…
— Да, но в этом нет никакой необходимости. Генерал Розанов изволил отбыть в совершенно другом направлении, не поставив об этом вас в известность.
— Вы говорите чепуху. Генерал Розанов у нас.
— Я уже вас поздравил и прошу оставить меня в покое.
— Послушайте!.. Генералу угрожает смерть…
— Генерал в полной безопасности. Прощайте!
Таро вешает трубку.
Как буря врывается Клодель в лабораторию.
— Где генерал?
— Здесь! Где ж ему быть? — отвечает Трехглазый, гордый своей очередной победой.
— Где здесь?
— Да дрыхнет в кладовке.
— Ведите его сюда. Скорее!
Через минуту перед Клоделем фигура в генеральской форме. Клодель облегченно вздыхает.
— Как вы себя чувствуете, ваше превосходительство? — насмешливо спрашивает Клодель.
— Благодарю вас! Немного только неудобно в этой форме.
Клодель вглядывается ближе в пленника и вдруг, как от толчка подскакивает к нему.
— Вы загримированы? Вы не Розанов?
— Совершенно верно, — отвечает человек, снимая лысину и усы. — Я Сандорский… ученик знаменитого Мак-Ван-Смита. Надеюсь, вам теперь понятно мое появление здесь.
— Да, так же, как мне понятно, что вы отсюда уже не уйдете, будь вы учеником самого дьявола. Эй, тащите его обратно в кладовку. Мы найдем для этого голубчика что-нибудь получше пули.
— Желаю вам успеха! — отвечает Сандорский, но его уже выталкивают в коридор.
— Чорт знает, что такое! — вне себя от злости кричит Клодель. — Попались на удочку какого-то сопляка.
— Господин Клодель! — пытается оправдаться Трехглазый. — Мы сделали все, как надо. Ванька целый вечер по карточке ихнюю физиономию изучал. Разрази меня дьявол, если Трехглазый когда-нибудь…
— Не Трехглазый ты, а безглазый слепой идиот. Тюки привез?
— Вчерась.
— Где они?
— Вот! — Трехглазый указывает на лежащие в углу тюки.
— Превосходно. Перетащите их потом в кладовую. А сейчас поговорим о деле. Сколько ты можешь дать самых отчаянных из ребят?
— Кого же? Мотылька, Ваньку, Рыжика, да еще Печная Труба — человек десять наберется.
— Ну, так вот, слушай. Нам предстоит большое дело, в котором…
3. Под кладбищем
Молодой Сандорский спокойно лежит на полу кладовки. Руки и ноги у него связаны. Бандиты перетащили сюда какие-то тюки и сами ушли до утра. Завтра придут и тогда расправятся с ним.
— Гмм! Получше пули, — проектирует Сандорский: — что бы это могло быть?
Ему совершенно не страшно. Безграничная вера в гениальность Мак-Ван-Смита способна заставить его умереть, веря до последнего вздоха, что учитель его выручит.