— Да что, товарищ доктор, вот она говорит…
— А ты не слушай ее…
А в углу тоже на койке сидит старик с бухты Ольги у партизана и тихо ему:
— Ты, Ванюшка, не нудь… Леворюция возьмет верх — сделаем тебе ноги, не хуже прежних… Да и что — за обчество пострадал, прокормим…
— Много нас… таких-то… — Партизан с ампутированными ногами грустно на обрубки посмотрел, пощупал… — Много… где уж…
— Всех, говорю — обчество постановило… И вот сейчас — вся громада — съезд говорит: обязаны кормить… Прокормим.
И тихо тормошит старик у изголовья партизана, поправляет ему соломенную подушку.
— Не нудь… Бодрись — за обчество пострадал, дурашка…
Помолчали.
— Вот только на пантовку ходить с тобой уж не придется…
Партизан шумно вобрал в себя воздух — и сильно его выдохнул…
Старик что-то отвернулся — часто замигал глазами.
Проклятые панты!
Он и сам не пойдет нынче за ними… Что панты — проживем и без них…
Опять помолчали.
— Ну, мне пора на съезд, Ванек.
Тоже делегат.
Все слушают. Говорит Грахов:
— Штабу тяжело держать фронт вечно сменяемыми партизанскими частями. Или фронт и тогда мобилизация — или только разрозненные партизанские отряды, и тогда можно обойтись и сменами, и простым добровольчеством…
Долго обсуждают важный вопрос мобилизации и питания фронта живой силой. Но все споры прекращаются, когда приходит на с‘езд Штерн — бесконечные рассказы о нем партизан окружили его большим доверием и любовью крестьянских масс… Легендарный командир… Они все его слушают, затаив дыхание.
— …И вот, товарищи! — Война есть война… Она несет с собой много тяжелых последствий и одно из них — отрывание молодых сил от станка и плуга. Нам теперь важно действовать применительно обстановке: где фронтом, где отдельными партизанскими отрядами. Но все-таки нужно держать широкий барьер, который бы охранял в глубокой тайге ваш мирный труд. Вот для этого штаб предлагает провести постановлением съезда мобилизацию только трех молодых возрастов: 19-20-21. Это будет основное ядро постоянного кордона. Движущиеся же отряды будут формироваться из общих прежних очередей всех остальных возрастов. Точно также и большие отдельные операции.
Революция требует жертв…
Вы начали повстанчество, вы поднялись — надо его кончить с честью. Надо его выдержать и дождаться прихода Красной армии.
Кончил.
— И дождемся!..
— И выдержим!.. Общий гул голосов.
Когда уже написана и проголосована резолюция, вдруг один голос из угла:
— А як нам быв — нам нельзя убивать…
— А у царя ходили на фронт… — несколько голосов староверу — старику из Чугуевки.
— У царя што — насилием… Мы ба вдвое давали провианта армии… Раньше нас штаб не трогал.
— Теперь вся громада воюет — нельзя!.. — Угодзинзовский старик с сердцем.
— Трусы вы!.. Иисусово войско, вот что… — кто-то из партизан молодо, озлобленно кричит.
И опять Штерн:
— Тише, товарищи. Пусть весь тот участок фронта, который падает по снабжению на Чугуевскую волость, — возьмут на себя одни староверы, тогда мы согласны их освободить от мобилизации… к тому же бойцов у нас достаточно и без них…
— Правильно…
— Верно…
— Согласны…
Согласен и старовер из Чугуевки.
Постановлено.
И от корейских партизан приветствовал съезд Ким. Из самого Сеула пробрался к ним в сопки со своим корейским отрядом…
«И Корея с нами, и Китай…» — думали мужики и от удовольствия покачивали своими головами.
Макосеяние тоже разрешили: потому — поздно зря скашивать добро… А теперь будет валюта — треть опиума порешили дать в распоряжение корейцам, остальное — сдавать в штаб… Валюта будет — будут патроны и хлеб.
Тоже хорошо.
А с хунхузами, что не с честной мыслью пришли в сопки и обижают корейские уруги — беспощадно изгонять из области.
Всё порешили.
А потом написали:
Народам всего мира.
Воззвание.
И быстро разошлись и разъехались.
А перед тем — снимались всем съездом на лужайке у штаба: старики важно выставляли бороды, а партизанская молодежь — свои винтовки, шашки, револьверы. Кому что важно.
Снялись…
А в эту же ночь у фотографа, остановившегося у попа, куда-то пропали пластинки.
Грахов качал головой.
— Ой, бестия поп, дождется, дождется… И огромный волосатый кулак в кармане хрустит пальцами.
— Ну, ребята, ждите патронов! — Грахов на лошадь и опять в боевом дорожном виде.
Шамов, Штерн, Харитонов жмут ему руку.
— Ты пушку нам устрой. — Смеется Шамов.
— И это можно, не смейтесь: дай срок… У меня целый план есть…
— План?
— Не скажу до времени. Увидите.
Тронул. Обернулся:
— Про попа-то не забудь, Харитоша, тебе на почин оставляю.
— Не забуду…
Первый приказ после первого повстанческого съезда пошел по фронту телефонограммой уже на другой день и был подписан:
Военный комиссар области Харитонов.
Командующий войсками области Штерн.
Глава 13-ая
РОЗАНОВ ПРИЕХАЛ
1. Генерал не без храбрости
Генерал Розанов, усмиритель Сибири, переброшен Колчаком для такой же цели на Восток. Сегодня он во Владивостоке…
В штабе крепости угрюмое лицо генерала проясняется. Его встречает Бутенко — начальник крепости. В одной из комнат штаба сорганизован маленький, но обильный напитками, банкет.
И вот уже за вторым десятком рюмок коньяка генерал теряет обычную свою суровость и сдержанность. Он забывает про обстановку, где находится, и всецело уходит в исторические воспоминания своего доблестного прошлого.
— …Гм… партизане, говорите… Они у меня во-от где будут!
Генерал протягивает вперед волосатую руку с растопыренными толстыми пальцами. Затем выразительно сжимает пальцы в кулак.
— Во-от где!.. Я этих сволочей…
И генерал начинает пространно рассказывать про свои подвиги под Красноярском. Там ему пришлось сражаться с партизанскими отрядами Кравченко и Щетинкина.
— Не было наших… я бросил отряд итальянцев… я…
Присутствующие заискивающе раболепно слушают генерала. А многие искренно думают:
— Да, да. Вот этот справится с партизанами.
2. Баронесса не унывает
Две атласных туфельки качаются взад и вперед. Взлетают и спускаются властные крылья ресниц.
Удивленно:
— Вы думаете?
Либкнехт совершенно увлекся своею ролью. Он горячо убеждает баронессу.
— Используйте Розанова. Право, это лучшее, что сейчас можно предпринять.
А сам думает:
«Теперь все, что ты не предпримешь, — все будет нашим».
Баронесса лениво откидывает голову на спинку качалки. Не стесняясь Либкнехта, потягивается, зевает и так же лениво:
— Надоело!
Либкхнет с любопытством посматривает на нее. Дрожит насмешка в уголках его чувственных губ.
— Вы много работаете, баронесса. Вам надо отдохнуть.
Баронесса с благодарностью смотрит на него. На миг серые глаза лениво скользят по лицу Либкнехта… по широким плечам, груди. Опять обратно — останавливаются на глазах Либкнехта. Тонут все глубже и глубже. Затем баронесса протягивает руку, обнимает шею Либкнехта, тянет его голову к себе…
Вот уже золотистые локоны ее волос прикасаются ко лбу Либкнехта…
— Кхе-кхе, — рядом нерешительный кашель боя. На серебряном подносе карточка. Баронесса с недовольным видом берет ее.
— Кто это? — спрашивает Либкнехт.
— Это Таро. Я совсем забыла, что он сегодня обещал приехать. Прошу вас побыть тут, пока я покончу с ним.
К бою:
— Проси обождать. Я сейчас!
И через дверь из будуара в туалетную.
— …Надеюсь, вы остались довольны поездкой? — учтиво осведомляется Таро.
— О, да! — отвечает баронесса. Вспоминает: ночь в купэ с Либкнехтом.
— Меня интересует, каковы ваши предположения насчет Семенова и в чем мы можем его использовать?
— Во всем! — решительно заявляет баронесса. И опять вспоминает: потная шея Семенова, похотливый блеск глаз…
Таро почтительно ждет комментарий.
— …Пока это пусть будет кулаком против Колчака, — говорит баронесса. — А здесь… здесь я уже нашла другого, кого мы можем использовать.
— Кого же?
— Сюда приехал Розанов… видный русский генерал. Имел уже опыт по ликвидации повстанчества в Сибири…
Таро не без удовольствия целует руку баронессы. Потом, слегка наклонив голову:
— Баронесса, ваши заслуги достойны быть отмеченными в истории Великой Японской Империи…
— Вы льстите! — лукаво улыбается баронесса.
Таро продолжает:
— Я смею вас уверить, что японское командование сумеет выразить вам свою признательность в самом непродолжительном времени.
Баронесса вспоминает: черный ящичек с инкрустацией… К верхушкам напудренных щек чувствует горячий прилив крови.
Таро, не смущаясь:
— Разрешите мне остаться в уверенности, что дальнейшая наша совместная работа принесет только пользу обеим великим нациям.
И, церемонно поклонившись, Таро удаляется.
Баронесса нервно сжимает маленькие кулачки.
— Ну, хорошо. Пусть пока. Она еще сумеет взять свое. Она еще имеет преданных друзей…
И твердой поступью она направляется в будуар к ожидающему там ее Либкнехту.
3. Хитрость Либкнехта
В казарме крепости сравнительно тихо. Послеобеденный час. Солдаты отдыхают, лежа на нарах. Попыхивают цыгарки, слышна болтовня…
Но вот мимо часового проходит кто-то, тоже в солдатской форме, но не из живущих в казарме. Караул окликает его:
— Эй, куда?
Солдат, не оборачиваясь:
— Братишка! К товарищу, — и проходит быстро дальше.
— Нельзя-а!.. — кричит караульный, но уж больше для формальности. Махнув рукой, садится у дверей на табуретку и лениво гладит ствол своей винтовки.
Вошедший же Либкнехт, — а это он, одетый в солдатском, подходит к одной из нар.
— Яшка, ты?
— Я! — потом, увидев: — Либ…
— Молчи. У меня дело к тебе. Выйдем куда-нибудь.
— Ну, ну, говори, — торопит Яшка, когда они усаживаются на краю пустого колодца, за складами, на дворе.
— Ты в штабе кого-нибудь знаешь?
— Как же! Там уборщики все мои земляки: Мач, Спрогис, Евдокимов…
— А кто из них ближе к начальству? Кто имеет доступ в комнаты штаба?
— Кто же их знает! Ах, да, вот-вот — Чирка — парнишка сметливый, курьером служит.
Либкнехт сразу:
— Вот это хорошо! А не подведет он?
— Что ты! Мы с ним на Двинском фронте не одно дело обтяпали…
— Ну, ладно! Только смотри, дело это серьезное.
— Ясно! Валяй, говори, — горит нетерпением Яшка.
— Вот что! Слушай! Сегодня вечером состоится в штабе чрезвычайно важное заседание. Так вот нужно, чтобы мы имели самые точные данные о решениях этого совещания.
— Понимаю. Но как?
— Подожди! Твой парнишка, конечно, подслушать не сумеет. Так вот возьми это и передай ему.
Либкнехт вынимает из-за пазухи что-то похожее на большой лист сложенной бумаги, передает его Яшке и начинает на ухо ему шепотом что-то объяснять.
— Ну, и ловко же это придумано, — не удерживает свой восторг Яшка. — Ты сам придумал?
— Сам! — смеется Либкнехт.
— Молодчина! Ох, и ловко же!
4. Не чуя беды
Военное совещание открывается.
В мягких креслах за длинным столом полковники Враштель и Эвецкий, начальник крепости Бутенко и ряд штабных офицеров. Председательствует Розанов. Он же и докладчик сегодняшнего совещания.
— Господа! — говорит он густым басом заправского пьяницы. — У нас сегодня в порядке дня только один вопрос: план ликвидации партизан.
Адъютант Розанова остро отточенным карандашом выводит:
План ликвидации партизан.
— Господа! Я сейчас разверну перед вами все, что мы намерены сделать в течение ближайшего месяца. Японское командование обещает нам всемерную поддержку…
— Да, да! — подтверждает кивком головы присутствующий уполномоченный Таро полковник…
— Господа! Мы обсудим наш план, и каждому из вас будет дана часть заданий по его осуществлению.
План генерала Розанова стратегически разработан безукоризненно. Штабные офицеры только из приличия скрывают свой восторг. Зато Эвецкий не может удержаться, чтобы не шепнуть Враштелю:
— Вот! Вот это и есть то, что нам надо. То, что мы ждали.
План генерала Розанова принимается с незначительными дополнениями. Сам генерал, с полным сознанием своей гениальности, энергично сморкается и приступает к следующей части заседания.
— Теперь, господа, нам нужно распределить задания. Начнем с полковника Эвецкого.
Адъютант отмечает:
Задание полковнику Эвецкому.
…Когда поздно за полночь часть членов совещания в крытом автомобиле едут в шантан, между ними нет двух мнений. Есть одно:
— Да — генерал Розанов справится с партизанами.
5. Перехитрить можно и генералов
Но никто из членов совещания не видит, как рано утром первым в комнату штаба входит молодой солдат — курьер Чирка.
Он исполняет свою ежеутреннюю обязанность: отрывает очередной лист стенного календаря, лениво смотрит в окно, потом… быстро подходит к столу и приподнимает край бумаги, которой покрыт стол. Смотрит под нее, и глаза его загораются.
— Есть!
А под бумагой, во всю длину стола, тонкий лист копировальной бумаги, а под ней, на другом большом белом листе, всякие записи, кружочки, цифры.
Это — отметки адъютанта — секретаря вчерашнего совещания.
— А ловко это вышло с чернилами!
Действительно ловко. Вчера во всем штабе нигде не оказалось ни капли чернил. Волей-неволей всем пришлось писать карандашами.
— Хе-хе, — смеется Чирка. Он-то знает, куда делись чернила.
Но некогда! Чирка осторожно вытаскивает оба листа. Комкает копировку и засовывает ее в печку. Белый же лист бережно складывает и прячет, за пазуху.
Теперь скорее отнести лист по адресу, который дал Яшка. И Чирка знает: сегодня он будет самым богатым человеком во всем гарнизоне.
А вечером того же дня Либкнехт, тщательно переписав записи с листа, отправляет его в сопки к Штерну.
— Теперь посмотрим! — улыбается он про себя. — Кто кого?
Глава 14-ая
«ЗАГОВОР В СОПКАХ»
1. В паутине шпионажа
Штаб Штерна.
Начальник дозора — рука к козырьку.
— Товарищ Штерн!
Штерн поднимает голову.
— Ну?
— Сейчас на Сучанском шоссе задержан мужик. Не позволяет себя обыскивать и говорит, что ему надо к вам.
— Он здесь?
— Да. Мы его привели. Он во дворе.
— Впусти сюда.
Через минуту, сутулясь и прихрамывая на одну ногу, в комнату входит человек. На нем изношенный, коричневого цвета, зипун, полосатые домотканные штаны и неуклюжие огромные лапти. При виде Штерна, он весело взбивает шапку на затылок.
— Наконец-то добрался до вас!
— Ты кто такой? — строго спрашивает его Штерн.
Мужичонко хитро подмигивает:
— Сейчас, сейчас, родной! Мандатики-то у меня замечательные…
Из неведомо где-то под рубашкой спрятанного мешочка он вытаскивает несколько разной формы листочков.
— Что это? — Штерн удивленно смотрит на них.
— А вот почитайте, тут мне путевочку черкнули, — и мужичонко передает Штерну маленькую записочку.
Штерн читает:
Приехал Розанов. На днях приступит к активным операциям. Посылаю вам кое-какие записи о его намерениях.
— А! Так вот оно что.
Штерн просматривает листы. Думает. Повернувшись к мужику:
— Ты что ж, обратно поедешь?
— Ежели надо, так могим и обратно, — отвечает мужик.