- Понимаю, но не верю... Чертовщина какая-то.
- Не чертовщина, а любовь, молодой человек.
- Ну, ведь сюда могли ходить художники и поэты? И писать потом великие вещи?
- Великие вещи? Странно слышать это заявление от образованного человека. Все великие вещи творят несчастные люди. И, вдобавок, нищие. Вон, там за портьерой прячутся стихи Абеляра, вы знаете его?
- Знаю...
- А Блок? А Пушкин? А Есенин? А Лермонтов? Посидев в этом ресторанчике, они превратились бы в довольных жизнью котов и писали бы стихи о президенте да детективы типа "Смерть блондинки" или "Шестерки мочатся первыми".
- Ну, вы не правы. Я понимаю, вы утрируете, расстроенный тем, что любимое вами заведение не пользуется успехом...
- Может быть. Вы закажете чего-нибудь или будем просто говорить?
- Если вам не трудно, - улыбнулся Смирнов, - принесите что-нибудь поесть и хорошего крепленого вина.
- Я вам принесу салат "Кристина".
- Салат "Кристина"?
- Да, это хороший мясной салат. Он вам понравится.
- Это как причастие?
- Ну, если хотите... Здесь все - ее плоть и кровь. А вы, вижу, знали бедную девочку?
- Только по рассказам лиц, по тем или причинам не имевших желание или возможность говорить правду. Знаете что... Не надо салата. Что-то не хочется мне вкушать от ее плоти. Расскажите лучше о ней.
- О ее душе?
- Да...
- Мне утром звонил хозяин... Он сказал, что придет красивая женщина. И приказал ей ничего не рассказывать...
- Но вы ведь расскажите? Я вроде мужчина?
Маленький еврей улыбнулся и, немного помолчав, начал говорить:
- Рассказывать, в общем-то, нечего. Хотя мы и были почти как дочь и отец. Кристина была несчастным человеком, потому, наверное, и была талантлива. С мужем у нее не было никаких отношений, и жила она с... ну, в общем, вы догадываетесь, с кем она жила. Он по-своему любил Кристину. Ну а девочка, если не терпела, то переносила его как нечто в жизни необходимое... Мы, евреи, это хорошо понимаем.
- Как необходимое зло?
- Да. Он многое для нее сделал, он, можно сказать, спас. У нее были деньги, она могла ходить по своим тусовкам и богемам, ездить за границу. Он даже позволял ей чуть-чуть иметь любовников...
- И чем же она ему за все это платила?
- Это сложный вопрос. Он хотел таланта, он видел, что у Кристины он как рука или нос. Видел, и раз за разом понимал, что он не про него. И мстил, как нормальный человек.
- Как мстил?
- Как-то раз она сидела, вон, за тем столиком с пожилым человеком, то ли скульптором, то ли художником. Он был такой плюшевый, такой внимательный, он говорил ей "Вы", называл сударыней и делал умопомрачительные комплименты. А она смотрела на него такими глазами, что я, вы не поверите, стоял за кулисами и ревновал, как Ленский. И в это время вошел Володя с какими-то нестройными людьми и все увидел... Володя всегда все видит. Он подошел к ней, что шепнул на ухо, она встала, все еще счастливая изнутри, и пошла за ним... Они пробыли в его кабинете всего пять минут. Он трахал ее, вы извините меня за это некультурное слово, но он действительно трахал ее, как дешевую проститутку. Я видел, как он выходил, застегивая ширинку, я специально подошел, чтобы видеть это, потому что нормальный человек должен все это видеть, чтобы случайно не стать животным. Причесавшись у зеркала и поправив галстук, он пошел к людям, которые с ним пришли, посадил их за стол, и они начали громко смеяться. А я пошел к Кристине. Она сидела за столом и смотрела на себя в зеркало. Нет, она не была несчастной на внешний вид, слезы не текли по ее щекам. Когда я подошел и сел рядом на свою табуретку, она посмотрела на меня и сказала: "Знаешь, Изя, я, кажется, знаю, что можно сделать из того гадюшника на Мясницкой". Да, она так и сказала, эта женщина...
Смирнов закурил. Посмотрев на него, смятенного услышанным, маленький еврей расстроено покачал головой и ушел. Через некоторое время перед Евгением Ильичем стояло блюдо с закусками и графинчик водки.
- Если вы пили с вашим приятелем водку, то от вина у вас заболит голова, - сказал Изя, ставя последний на стол.
Растроганный вниманием, Смирнов налил рюмку, выпил залпом. Закусил языком. Похрустел болгарским перцем. Оглянулся вокруг. Злой дух Эгисиани не витал более под сводами зала.
- Вы все услышали от меня? - спросил старый еврей, с удовольствием наблюдая за переменами, происходящими в лице неожиданного посетителя.
- Да, - коротко ответил Евгений Ильич. - Практически все. Теперь я знаю, кто убил Кристину.
- Володя не мог этого сделать, - покачал головой смотритель ресторана. - Он скорее умер бы сам. Кристина делала из его зла красоту. Она рожала от него красоту. Я уверен, вы читали "Всю королевскую рать". Там Вилли Старк, губернатор Америки, говорил, что добро можно делать только из зла, потому что его больше не из чего делать.
- А что делал Эгисиани из ее красоты?
- Это интересный вопрос! - расцвел смотритель ресторана. - Очень интересный!
- Так что? - переспросил Смирнов, нанизав на вилку смачный кусочек языка.
- Из ее добра и красоты он делал себе нервозность, разве это не ясно умному человеку? - укоризненно проговорил Изя. - Он делал нервозность для себя и своих друзей, а разве это нехорошо, когда нехороший человек волнуется из-за нервов и укорачивает себе жизнь неспокойным сном? Я вам скажу, что я говорил об этом Кристине, и она хорошо меня поняла.
- Вы говорили это Кристине!? - вилка с языком застыла в воздухе.
- Да, я говорил это Кристине. Разве нормальный человек может жить после изнасилования, после двух, трех изнасилований, если ему не говорили об этом?
- Это что-то еврейское. Прививка против изнасилования.
- Да, это еврейское, хотя Кристина была русская. И ближе по сердцу ей была русская альтернатива...
- Спиться или лечь на амбразуру?
- Вы меня понимаете, как я себя. Выпейте еще, вам станет хорошо.
Смирнов выпил и закусил. Похрустел огурцом. И, потянувшись за сигаретами, сказал с легким упреком:
- И вы тут работаете...
- А что делать? - пожал плечами Изя, - У меня внучка пойдет работать, вы знаете, куда, если я не буду сидеть здесь в одиночестве и вспоминать бездумно прожитые годы.
- При вашей посещаемости можно заработать на высокие каблучки для внучки?
- Я сижу на зарплате, и кое-кто иногда заходит. Знаете ли - это Москва, в ней так легко заблудиться.
- Вы сидите на зарплате?
- Естественно. Володя мне платит как смотрителю...
- Склепа Кристины?
- Вы опять угадали. С вами приятно разговаривать.
Смирнов задумался, глядя на графинчик с водкой. Ему захотелось к Марье Ивановне.
- Вы сейчас идите, - сказал ему старый еврей. - Через полчаса иногда заходит Володя, а это вам надо?
- У вас есть шоколад или конфеты в коробке?
- Спрашиваете, молодой человек.
- Принесите мне на ваш выбор и рассчитайте.
Через пять минут перед Смирновым лежал счет и большая коробка шоколадного ассорти. Выпив на дорогу рюмку, Смирнов рассчитался, не забыв о чаевых, и, подмигнув смотрителю, пошел к выходу.
- Вы забыли свои конфеты! - крикнул ему вслед Изя.
- Они для вашей внучки, - обернувшись, помахал рукой Евгений Ильич.
-Заходите с вашей очаровательной супругой, я буду вас ждать, - помахал в ответ старый еврей.
16.
К даче Дикого Марья Ивановна подошла в седьмом часу. На веранде сидели дремлющая Вероника Анатольевна с вязаньем на коленях и Леночка. Перед последней стояла тарелка с макаронными финтифлюшками и котлеткой. Вторая котлетка была нанизана на вилку, которой девочка что-то чертила в воздухе.
Заслышав шаги, Вероника Анатольевна встрепенулась. Разглядев гостью, догадалась, что видит коллегу Смирнова, и принялась демонстративно вязать.
Увидев торт в руках Марьи Ивановны, Леночка бросила вилку на стол, сбежала с веранды к гостье, взяла за руку и, говоря: "Вы жена Евгения Ильича, я знаю, папа говорил, что вы красивая", - повела к столу.
- Добрый вечер, Вероника Анатольевна, - поздоровалась с хозяйкой Марья, располагаясь на стуле, отодвинутом от стола девочкой. - Я и в самом деле коллега Евгения Ильича и пришла к вам по делу...
- Ярослава Юрьевича нет дома. И придет он поздно, - ответила женщина, продолжая вязать.
- Я хотела поговорить с вами...
- Вы совершенно напрасно к нам ходите. Та правда, которую вы ищете за деньги сына, никому не нужна, в том числе и ему самому.
- Она нужна женщине, которая сидит в тюрьме по судебной ошибке. Надеюсь, вы знаете, что такое российская тюрьма?
- Ее надо было посадить десять лет назад! - злорадно выпалила Вероника Анатольевна, наконец, подняв глаза. - На всю ее подлую жизнь! По ней не то, что тюрьма, по ней ад плачет. Недаром, то пожар у нее, то газ взрывается!
- Бабушка говорила мне, что Регина Родионовна очень плохая женщина, - подтвердила Леночка, усаживаясь за стол. - И что у нее по участку приведения с луком и стрелами бродят и потому ходить туда нельзя.
Вероника Анатольевна недоуменно взглянула на внучку. Та, скорчив забавную рожицу, показала ей кончик языка и принялась раскачиваться на стуле. Делала она это, упираясь руками в край стола и сосредоточенно глядя в сад ничего не выражающими глазами.
- С ней это часто случается, - вздохнула Вероника Анатольевна, вновь принимаясь вязать. - Часами раскачивается. А ночью кричит... Не вовремя вы затеяли это расследование.
- Вовремя, вовремя... - сказала Лена, продолжая раскачиваться. - Не ровен час, еще кого-нибудь подстрелят.
- Как вы думаете, кто мог стрелять в Евгения Ильича? - спросила Марья Ивановна, благодарно посмотрев на девочку. - Или вы, в самом деле, верите в приведения, вооруженные самострелами?
Вероника Анатольевна поднялась, с намерением немедленно скрыться в доме. К счастью для Марьи Ивановны у веранды появился мальчик лет одиннадцати.
- Можно я поиграю в саду с Леночкой? - вежливо спросил он у Вероники Анатольевны. - У папы сейчас гостья, и он отпустил меня на полтора часа.
- Можно, Петя, можно, - закричала девочка, спархивая со стула.
Спустя минуту дети исчезли за деревьями. Проводив их взглядом, Марья Ивановна посмотрела на хозяйку, примирительно улыбаясь.
- Что вы от меня хотите? - сдалась Вероника Анатольевна.
Марья Ивановна посчитала благоразумным не возвращаться к вопросу о том, кто мог стрелять в Евгения Ильича. Решив сначала наладить отношения с негостеприимной хозяйкой дома, она попросила:
- Расскажите мне о себе. Я вижу, вам нелегко приходится с сыном и внучкой?
Вероника Анатольевна раскрыла рот, собиралась говорить, но тут из-за деревьев вылетела Леночка. Вбежав на веранду, она раскрыла коробку с тортом, отрезала два куска, вытряхнула на скатерть из соломенной корзиночки приготовленный к обеду хлеб, опустила в нее добычу и была такова.
- Совсем не слушается, - недовольно сказала Вероника Анатольевна вслед внучке. - Вся в отца.
- Это не страшно, главное, я вижу, она вас любит. Расскажите, пожалуйста, о сыне.
- Он был послушным, вдумчивым мальчиком, пока не попал в когти этой лисицы...
- Вы имеете в виду Регину Родионовну?
- А кого же еще? Я 20 лет его воспитывала, 20 лет учила уму-разуму, музыке, пению, 20 лет ночей не спала. Вы знаете, я даже ни разу его по головке не погладила, ни разу не поцеловала, от груди отняла в пять месяцев - хотела, чтобы он вырос независимым и самодостаточным человеком. 20 лет воспитывала в строгости, а эта змея поманила его пальчиком из-за забора, и он ушел. Что только я не делала, чтобы отвадить его! До нее он с Кристиной дружил, одноклассницей, она серенькой мышкой тогда была, так я к ней ходила, говорила, что Слава любит ее, но только стесняется признаться. Письма ей от его имени писала. Однажды даже за руку привела. А он поднялся, весь красный от досады, и ушел, хлопнув дверью. После этого мне ничего не оставалось делать, как идти к Регине. Что ж, я пошла и сказала, что у сына есть невеста и она должна оставить его в покое. И что вы думаете? Эта змеюка подколодная улыбнулась так спокойно и сказала, как будто от чая отказывалась: "Нет проблем, пусть женится. Я скажу ему". Вы представляете - она ему скажет!
- И он женился...
Вероника Анатольевна сняла очки и принялась протирать их фланелью. Усталое ее лицо, белесый глаз, смотрящий в сторону, вызвали у Марьи Ивановны пронизывающее сострадание
- Да, женился... Потому что Регина уехала в длительную командировку в Англию. После ее отъезда Слава стал встречаться с Кристиной, водил ее по театрам. Я нарадоваться на них не могла. Она похорошела, Слава как на крыльях летал. Через неделю после свадьбы Кристина забеременела. Хозяйкой оказалась так себе, все большее лежала с карандашом в руках, рисунками своими обложившись. Все Слава делал - в магазины ездил, готовил, что она любила. Даже ее белье стирал - нравилось ему, видите ли. Многое в их отношениях мне было не по вкусу, но я терпела, сидела в своей комнате, не показывалась...
Вероника Анатольевна замолчала. Из сада раздавались голоса Пети и Леночки - они играли в семью. Он ходил на охоту, она сажала цветы с капустой и готовила еду.
- И что дальше? - улыбнулась Марья Ивановна, вспомнив свои детские игры в "мужа" и "жену".
Не ответив, Вероника Анатольевна тяжело поднялась, подошла к столику, стоявшему у стены, вынула из него белую пластмассовую коробку с лекарствами, приняла несколько таблеток. И, болезненно поникнув, осталась стоять спиной к гостье.
- Вам плохо? Может, я завтра зайду? - забеспокоилась Марья Ивановна.
- Нет, нет, - не оборачиваясь, покачала головой Вероника Анатольевна. - Выслушайте все, и больше я не хочу вас видеть.
Постояв, женщина вернулась к столу, села. Лицо ее было серо. Говорила, не поднимая глаз.
- Регина вернулась за два дня до рождения Леночки. И он опять стал у нее пропадать. В роддом даже не поехал, забирать Кристину с Леной пришлось мне. Через неделю Кристина переехала к матери, та жила одна - отец у нее давно умер. Слава приходил к ним - он Леночку полюбил, как только увидел. Когда ей исполнился годик, уговорил Кристину вернуться. Но летом - мы не могли не переехать на дачу, ведь дети должны жить на свежем воздухе - все началось снова. Кристина, конечно, схватила дочку и ушла, но Леночка все время плакала, хотела, видеть папу. У нее тогда еще было врожденное косоглазие, ей был нужен мужчина, чтобы чувствовать себя уверенно, чтобы вылечится. Через полгода Слава уговорил Кристину вернуться ради дочери. Мать Кристины к тому времени умерла, в квартиру вселился брат с семьей, и она согласилась вернуться, но с условием, что будет жить сама по себе. Так они прожили пять лет... Дела у нее шли плохо, она стала пить и, кажется, принимала наркотики. Мне грубила, Славе тоже, Леночку не замечала...
- Леночку не замечала? - удивилась Марья Ивановна.
- Да... У них были неважные отношения. Кристина не могла простить дочери слепую любовь к отцу, а Лена не могла простить матери...
Вероника Анатольевна, что-то почувствовав, замолкла.
Клацнул засов калитки. "Смирнов пришел", - подумала Марья Ивановна и не ошиблась.
Евгений Ильич был сосредоточен. Поздоровавшись, сел, уперся локтями в стол и принялся заинтересованно рассматривать стоявший перед ним торт.
- Я знаю, Эгисиани довольно часто бывал у вас на даче, - продолжила вопрошать Марья Ивановна, поняв, что его интересует. - Как он вел себя по отношению к Кристине?
- Как муж, - опустила глаза Вероника Анатольевна. Лицо ее немного порозовело.
- Это вы сказали в ходе следствия и на суде, что видели, как Регина Родионовна в день смерти Кристины окапывала флоксы? - воспользовался Евгений Ильич возникшей паузой.
- Да... Это я сказала... - выпрямилась в кресле Вероника Анатольевна.
- И что вы еще сказали на суде?
- Ничего больше, - лицо свекрови Кристины стало жестким.
Марье Ивановне пришло в голову, что эта слабодушная на вид женщина бьется за свои установки бескомпромиссно и до конца.