- Добро пожаловать в нашу семью, Оксана, - разглядывая меня, проговорила между тем директриса, выдергивая меня из воспоминаний.
Я с трудом сдержалась от резкого ответа. Семья? Мне не нужна новая семья, у меня была и навсегда останется в памяти только одна семья и других мне не надо. И вообще я не хочу больше ни к кому привязываться, уж слишком больно потом терять. Общение - пожалуйста, дружба и любовь - нет.
- Сейчас я позову Анну Михайловну, и она проводит тебя в общую спальню. На питание тебя поставят с завтрашнего дня, - спокойно рассказывала Виолетта Эдуардовна, так и не дождавшись от меня ответа.
Я же словно выпала из реальности. Директриса и Максим Вениаминович о чем-то говорили еще, потом пришла Анна Михайловна и увела меня. Темную, освещенную лишь одним ночником, спальню я не рассмотрела. И на второй этаж кровати в самом центре комнаты, куда меня подвели, залезла машинально, скинув лишь сапоги. Не обращая внимания на слова Анны Михайловны, я подтянула к животу коленки и обхватила их руками, закрыла глаза. Меня трясло, тошнило, приходилось судорожно втягивать воздух через стиснутые зубы и торопливо проговаривать про себя единственные спасающие меня слова:
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Сердце замедляет бешеную скачку, и голова уже не так кружиться.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
изысканный бродит жираф.
В ушах перестает стучать кровь, и я могу расслышать громкий, издевательский смех. Над чем смеются? Или над кем? Удается разобрать "новенькая", но перед глазами до сих пор пелена и я не могу ничего разглядеть.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Гумилев как всегда меня спасает. Я разжимаю кулаки, на ладонях остаются полукружья от ногтей, провожу рукой по лбу, стирая выступивший пот.
Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Все хорошо. Просто очередная паническая атака, которые у меня появились после смерти родителей. Когда меня скрутило первый раз, бабушка, кажется, испугалась больше меня, а уже на следующий день меня познакомили с Ираидой Аркадьевной, психотерапевтом. Ежемесячные сеансы дали о себе знать. Со временем приступы стали реже, ассоциативными. Меня научили справляться с ними. Еще на самом первом занятии, Ираида Аркадьевна сказала, что у меня должен быть "словесный якорь", который удержит меня, не даст уплыть в это безумие. И для меня таким якорем стал "Жираф". Я твержу его, как мантру, и меня отпускает.
Однако я настолько погрузилась в себя, что не сразу заметила наступившей оглушительной тишины. А в следующий момент было поздно. Меня схватили за ногу и сдернули с кровати. С приглушенным вскриком я встретилась с полом. Было больно, унизительно и... непонятно. За что? За что они так со мной? Мы же незнакомы даже и никогда не пересекались. С трудом приподнявшись на руках, я уперлась взглядом в чьи-то старые потертые кроссовки. И все. Равнодушие, окончательно поселившее после смерти бабушки, на какое-то время разбилось вдребезги. Самообладание предательски покинуло меня, зато волна жгучей злости поднялась откуда-то из живота, затопила сознание и пихнула на необдуманные поступки.
Молча и сосредоточено я дернула "старые кроссовки" за ногу, роняя на пол. Сама же извернувшись, вскочила на ноги. Не глядя выбросила вперед кулак и... попала. Отчетливо хрустнули, кажется, кости. По комнате разнесся дикий вопль.
- Наших бьют!
На меня кинулись, больно дернули за волосы. Кожу голову опалило болью. Зашипев, я попыталась отбиваться, кого-то лягнула ногой и еще раз заехала кулаком. Но их было слишком много. Миг и я снова на полу, а у самого носа пролетает чья-то нога, и я сгибаюсь пополам от невыносимой боли в животе или ребрах. Не знаю. Я уже ничего не понимаю, перед глазами стоит красная пелена, и единственное, что мне остается, это прикрывать голову и живот, молиться, что б поскорее все закончилось...
В себя я пришла в пропахшей хлоркой комнате. У кровати стояла тумбочка с лампой еще советских времен. Свет лампы был тусклым, противно желтым. Я зажмурилась, дернулась и тут же глухо застонала от пронзительной боли.
- Пришла в себя? - надо мной склонилась незнакомая женщина в белом халате.
Она бесцеремонно заставила открыть меня глаза, посветила фонариком.
- Реакция на свет есть, - удовлетворительно проговорила она и ощупала голову. - Тошнит? Голова кружиться? Болит?
Я отрицательно мотнула головой и тут же об этом пожалела. Перед глазами громыхнул фейерверк. Пришлось облизывать пересохшие губы и говорить:
- Не болит, не кружится и не тошнит, - голос был у меня какой-то хриплый, словно сорванный, и само горло ужасно саднило. - Где я?
- В лазарете, деточка, - женщина хмыкнула и отошла от меня.
В отдаление противно зазвенело стекло.
- Сейчас мы с тобой один укольчик поставим, и ты до утра здесь полежишь. Посмотрим, - она снова приблизилась ко мне. - С утра к Виолетте пойдешь.
И многозначительно посмотрела на меня. Я ответила равнодушным и не понимающим взглядом. Пойду к директрисе, вряд ли на один богом забытый детдом найдется вторая Виоллета, это понятно. Но проблемы в этом не вижу. Я ни в чем невиновата, я защищалась, а следовательно, если кого и наказывать, то это тех девчонок.
Как же я ошиблась...
С директрисой я встретилась в девять утра, в уже знакомом мне кабинете. Меня еще пошатывало, и выглядела я бледнее поганки, поэтому мне милостиво разрешили присесть на деревянный стул около самой двери. Окинули презрительным взглядом и поморщились.
- Оксана Исаева, - со страной интонацией протянула она и снова поморщилась, - мне сказали, что проблем не будет. Однако ты в первый же день, в первый же час, умудряешься устроить драку и настроить всех против себя.
Я в удивление вскинула голову.
- Виолетта Эдуардовна, они...
- Молчать! - она громко хлопнула по столу. - Молчать и слушать. И запомни, девочка, рот открывать будешь, только после разрешения.
Взгляд, направленный на меня, был тяжелым, замораживающим. Она подавляла, заставляла чувствовать себя ничтожеством в сравнении с ней. И я не выдержала, отвела взгляд и покорно кивнула головой. Не мне с ней тягаться, по крайне мере, не сейчас.
- Я рада, что ты меня поняла, - она довольно хмыкнула и позвонила в колокольчик, что стоял у нее на столе, - и что осознаешь свою вину в случившемся.
Тут же в кабинет вплыла Анна Михайловна, как я смогла понять, моя воспитательница.
- В карцер на неделю, - Виолетта Эдуардовна небрежно кивнула в мою сторону.
Меня же в который раз за последние сутки схватили за руку чуть повыше локтя и повели. Шли мы через все здание, несколько раз спускаясь и поднимаясь по лестницам. Шли, конечно, под любопытные взгляды окружающих и тихий шепот, который раздавался тут же, стоило нам чуть-чуть отойти. Мне же оставалось лишь гордо поднять голову и запрятать подальше слезы. Показать слабость - убить себя в этом гадюшнике сразу и окончательно, а я такой подарок делать не собираюсь.
Карцер оказался небольшой комнатой, расположенной в подвале. Четыре бетонные стены, лампа на голом проводе под потолком, рукомойник и унитаз в небольшом закутке, железная кровать с тонким матрасом и волгой подушкой, посередине стоял деревянный стол. Вот и весь интерьер моего очередного места жительства. Застыв посреди комнаты, я брезгливо оглядела постель, не удивлюсь наличию клопов, и после посмотрела на воспитательницу.
- Верните мне рюкзак, там мои вещи, и выдайте, пожалуйста, новый комплект белья, - говорила я тихо, даже просительно. - Этот грязный.
Анна Михайловна же вдруг возмущенно фыркнула и, подскочив ко мне, больно вцепилась в плечи, прошипела в самое лицо.
- Девочка, ты свои замашки интеллигентные брось лучше, цаца тут выискалась. Смотришь на всех свысока, шмотки небось импортные! Дрянь... - запал злости, кажется, прошел, и она уже куда спокойней, даже с удивлением проговорила. - Ишь белье ей грязное! Чай, не принцесса, переживешь.
Качая головой и что-то ворча себе под нос, она направилась к выходу. Лишь у самого порога нехотя бросила:
- Манатки к вечеру принесу.
Я же без сил опустилась на стул.
А рюкзак мне она, правда, принесла. Вечером, когда я уже глядя на старый будильник, показывавший одиннадцать, перетряхивала постель, собираясь спать. Только радость моя длилась недолго. Рюкзак был полностью пуст, а дно глумливо вырезано...
Глава 2
Год пролетел незаметно. О нем свидетельствовали лишь двенадцать зазубрин, выскобленных за кроватью в карцере, где я стала постоянным гостем. Детдомовские меня так и не приняли. Для них я осталась дрянью, как когда-то давно мне выкрикнула Анна Михайловна. Многие правда еще добавляли несколько непечатных слов. Сначала я честно пыталась понять причину всеобщей нелюбви, открытой ненависти со стороны ровесников и скрытого презрения от воспитателей и приходящих педагогов. Я никогда не жаловалась и не стучала на сверстников, предпочитая отвечать (что часто и являлось причиной посещения карцера) или просто не замечать оскорблений и унизительных тычков. Школьный материал я учила, перебиваясь с троек на четверки, как и многие другие. Работу (помогали на кухне, и приборка классов были обязательны для всех) всю выполняла хорошо. И все равно, меня не любили, насмехались, иногда, и это было прекрасней всего, не замечали. И я махнула на всех рукой. Презираете? Пожалуйста, я тоже о вас не слишком высокого мнения.
Сегодня я опять в карцере, но другом, зимнем. Этот карцер в отличие от обычного, в котором зимой температура такая же, как за окном, а значит при всем желании ночевать там никого не оставишь, находился на первом этаже. Тут тоже было довольно прохладно, единственное замазанное краской окно никто не утеплял и щели не заделывал, но терпимо, особенно под одеялом.
Свернувшись на кровати и дуя на озябшие руки, я пыталась заснуть, хоть часы и показывали всего девять вечера, но, во-первых, другого занятия здесь не было, во-вторых, мне вставать в пять утра и идти на кухню помогать с завтраком. И я уже начала проваливаться в сон, когда услышала тихий скрежет у окна. Раскрыв глаза, напряженно замерла. Неужели кто-то пытается проникнуть? Учитывая, что окно закрывалось хорошо лишь снаружи, а изнутри только хлипкий шпингалет, это было не трудно. Прибавьте к этому огромные щели, в которые легко всунуть нож и поддеть раму. Что же делать? Закричать? А если показалось или это ветер? Скрежет раздался снова, более громкий, противный. Словно металлом по стеклу скребли. Не показалось, но кричать, пожалуй, пока не стоит. Стараясь не шуметь, я встала и оглядела комнату в поисках чего-нибудь тяжелого. К сожалению, к таковым относилась только пустая пыльная ваза с отколотым на половину горлышком. Пришлось довольствоваться ей. На цыпочках я подкралась к окну, встала сбоку так, что меня не сразу заметят. Ждать пришлось недолго. Еще каких-то пару минут и в комнату с тихим шмяком упал рюкзак, следом за ним в комнату запрыгнул человек. Парень, облаченный во все черное. Послышался снова скрежет, и окно закрыли.
Он огляделся. Я же не могла отважиться ни выйти из укрытия, ни ударить его. Решилось все самой собой. От волнения и холода я переступила с ноги на ноги, половица громко заскрипела, а в следующий момент мою шею холодил металл.
- Не вопи, - у самого ухо тихо прошипели и, чуть отстранившись, посмотрели мне в глаза.
Темно-карие глаза и сердитый взгляд. Рожа его смутно знакомая, вроде из наших, поэтому вопить, как и просили, не стала. Лишь гулко сглотнула и тихо прошептала:
- Не буду, - взгляд невольно скосился на его руку, протянутую к моей шее, - нож убери.
Меня разглядывали еще пару мгновений, после чего отпихнули.
Затылок впечатался в стену, и я медленно сползла на пол. И плевать, что пол ледяной и грязный, зато он устойчивый, в отличие от подгибающихся ног.
- За что наказана? - между тем осматривая комнату, хмуро спросил он.
- Драка в столовой, - я недовольно буркнула и закрыла глаза.
О да, причины попадания сюда оригинальностью не страдали. Всегда была драка, если что и изменялось, то дислокация. Драка в раздевалке, во дворе и так далее и тому подобное. Скукота, одним словом.
Парень же только хмыкнул. Вблизи заскрипели половицы. Вздрогнув, я приоткрыла глаза. Он стоял у противоположной стены, выглядывал осторожно из-за шторы, явно пытаясь что-то разглядеть сквозь толстый слой голубой краски в окне. На мой взгляд, занятие абсолютно бесполезное. Однако он, похоже, что-то увидел, по крайне мере, сполз на пол и, повернув голову ко мне, приложил палец к губам. Я лишь кивнула головой. Молчать было не так и сложно, хоть на языке и вертелось пару вопросов.
Какое-то время сидели молча.
- Тебя как зовут? - голос его, раздавшийся в тишине, хоть и был тих, прозвучал не хуже раската грома.
- Ксана, - я посмотрела на него. - Долго еще прятаться? Холодно.
Он в который раз хмыкнул и, встав, снова выглянул в окно. Потянул рукав куртки вверх и посмотрел на запястье. Наверное, часы. Круто. Часы - редкость, за которые бились не на жизнь, а на смерть.
Парень же чему-то снова хмыкнул, на этот раз довольно, взъерошил волосы и, подойдя ко мне, протянул руку.
- Вставай.
Учитывая, что подтянув колени к животу, я просидела не менее получаса, встать было сложно. Ноги я отсидела конкретно. Под собственный тихий мат получилось принять вертикальное положение.
- Подвинешься? - он кивнул на кровать. - Приставать не буду.
Я лишь пожала плечами. Выбора-то особого нет. Все предметы в комнате начинаются и заканчиваются этой самой кроватью, а послать спать на пол по меньшей мере глупо и негуманно. Конечно, как вариант, можно было выставить туда же, откуда пришел, но в пятнадцати градусный мороз ночью на улицу отправлять людей мне не позволяла совесть, да и сомневаюсь, что он согласиться уйти. Скорее в случае чего, это меня отправят покорять морозные просторы.
- Из-за чего тебя преследовали? - тихо, не надеясь особо на ответ, спросила я, разглядывая потрескавшуюся краску на стене.
Ответил не сразу, явно взвешивая "за" и "против".
- Позаимствовал у одного человека одну вещь, - медленно протянул он и, помолчав, добавил. - Костя.
Константин, значит. Вот и познакомились.
***
Утро наступило с противного воя будильника. Поморщившись, открыла глаза и повернулась. Ночного гостя не было уже и в помине, и это радовало. Как вести себя с ним я не знала, поэтому ушел и, слава богу, тем более за мной сейчас прийти должны.
Пришла за мной лично Анна Михайловна, что удивляло и слегка настораживало. Дав пять минут на сборы, она проводила меня в кабинет директрисы.
- Исаева, - протянула Виолетта Эдуардовна поверх очков, коими успела обзавестись в последний год.
Я с тоской посмотрела на нее, мысленно вспоминая, за что сегодня меня будут растерзать. Нет, серьезно. Что ей от меня надо?!
- Как сегодня ночевала?
Вопрос хлестнул не хуже плети. С удивлением посмотрев на нее, с запинкой ответила:
- Нормально. Как обычно.
Прищурившись, она меня пару мгновений разглядывала.
- И ничего ночью не слышала?
- А что я должна была слышать, Виолетта Эдуардовна? - пошире распахнув глаза, протянула я, надеюсь, взгляд мой в этот момент был кристально честным. - Я в девять спать легла и до утра проспала. А что?