— Как ты собрал их? — спросил Гватрен.
Сначала Майрон ничего не ответил.
— Есть место, откуда хорошо просматривается северный океан; там я ждал моего господина, — сказал он наконец. Он помнил, как столетиями приходил на огромную чёрную скалу, ловя на гранях голубых и лиловых льдин отблески серебряного света Тельпериона из-за моря. — Когда Мелькор возвратился, я продолжал приходить туда. Если сюда доходили отсветы Деревьев Валинора, думал я, то здесь из Валинора можно ждать опасности. Я заметил их приближение примерно за месяц до того, как нолдор достигли берега Средиземья. Потом прошёл обратно по их следам почти до северного берега Валинора, собирая интересные образцы. Нашёл, кстати, десятка два книг, которые им пришлось бросить. А вот мой самый лучший экспонат, который я приобрёл через два дня после того, как начал следить за ними.
Саурон снова задёрнул чёрный занавес, подошёл к «сцене» и открыл её. Перед ними было нечто похожее на огромное зеркало, из тех, что бывают в королевских дворцах — одна золотая рама в центре и две сбоку поменьше. Только это было не зеркало, а стекло.
За стеклом была ночь. Там простирался лазурный свод, усеянный звёздами; полупрозрачные ледяные глыбы отражали зелёные и голубые лучи; в воздухе крутились чистые, лёгкие снежинки. В десяти шагах от них вздымалась чёрная скала со странными перламутрово-алыми прожилками; у её подножия лежали огромные ледяные осколки — словно бы разбилось зеркало или хрустальный шар. Острый, как меч, ледяной клин устремлялся вниз, вонзаясь в висок распростёртому на снегу эльфу; на лице его, казалось, застыла липкая, блестящая алая кровь, которая стекала в лёд розоватыми брызгами.
— Это младший брат Тургона, — сказал Натрон тихо. — Аргон.
Он был таким же высоким и тонкокостным, как Тургон, но его лицо выглядело намного более юным; его брови были гуще, а губы — полнее, чем у Тургона. Длинные, ниже пояса, чёрные косы были перевиты нитями речного жемчуга; одежды из тёмно-синей тёплой шерсти были расшиты серебром и усыпаны ограненными в виде звёзд бриллиантами и опалами, которые словно бы отражали небо вверху. Но, присмотревшись, Гватрен увидел, что звёзды были разными: на одеждах юноши был вышит «серп Валар» — семизвездие Валакирки; на небе в мире за стеклом его не было; не было там и звёздного мечника Менельмакара. Надо льдом глухо светились Лумбар, Анаррима, синий Хеллуин и несколько странных розоватых звёзд, которых не было на настоящем северном небосводе.
— Они что, через льды шли в таких одеждах? — спросил Гватрен.
— Одежду со звёздами я сшил, — пояснил Натрон, — для красоты.
Саурон отворил боковую дверь и жестом пригласил Гватрена и Натрона пройти внутрь. Здесь уже было заметно, что небо не настоящее — свод из тёмно-синего лазурита, звёзды оказались странными светящимися камнями, похожими на тот, что хранился в кабинете Саурона. Гватрен увидел, что снег кружится внутри, не касаясь «земли»; потом он чуть не вскрикнул от ужаса, увидев, что стоит на толще льда, из которой наружу торчит кисть руки. В прозрачном льду было видно тело молодой светловолосой женщины в голубом платье и платке, которая словно всё ещё пыталась выплыть на поверхность.
— Людям такое нравится, — не без самодовольства сказал Гортаур, заметив его испуг, — перед обеими великими битвами, где мы одержали победу, очень полезно было показать им, что Аракано, отважный сын Финголфина, именем которого нолдор называют своих сыновей, находится здесь, в моей власти. И это ведь красиво, правда? Не то, что… ну ладно.
— Это лишь тело, — заметил Гватрен, — какое это может иметь значение?
— Это не совсем так, милый Гватрен, — ответил Гортаур. Он протянул руку к льдине, которая, казалось, вонзилась в голову Аргона, и та рассеялась мгновенно: её не было, это была лишь иллюзия; исчезли и струйки крови на лице. Висок Аргона выглядел, как заштопанный чулок: он был затянут лёгким переплетением серебряных с виду проволочек-нитей. Саурон коснулся его головы кончиками пальцев; с них, казалось, сошли какие-то белые и голубые искры.
Аракано открыл глаза; большие, серые, светлее, чем у Тургона. Его губы шевельнулись, сначала беззвучно; потом он выговорил:
— Atya… atya… ní… eváquetië… ilyë anyarië… apsenë…*
— Что… что это значит? — спросил Гватрен.
— Понятия не имею, — пожал плечами Саурон. — Я могу восстановить отдельные телесные функции, но его мозг непоправимо повреждён. Видимо, это было настолько важно для него, что он может повторять это даже почти без участия сознания.
— Я раньше этого не слышал, — заметил Натрон, — слышал только «отец». Как ты думаешь, это связано с… убийством Финвэ?
— Возможно, — ответил Саурон. — Но это не похоже на признание в убийстве. Он сожалеет, что, узнав что-то, отказался что-то сделать и рассказал об этом, или рассказал не тому, кому следовало. Это может относиться к чему угодно. В конце концов, нолдор провели во льдах Хелькараксэ много месяцев. Он мог чувствовать себя виноватым, например, в том, что отказался пойти кого-то спасти. Но у меня есть и несколько весьма драматических теорий: например, Маэдрос мог делать ему непристойные предложения, он отказался, рассказал об этом Фингону, и тот убил брата из ревности. Хотя на Фингона это не похоже, конечно. Ладно Натрон, бери его и пойдём наверх.
Саурон выпрыгнул из сцены, изображавшей Хелькараксэ и вдруг с каким-то почти радостным взвизгом щёлкнул пальцами. В нескольких шагах от них внезапно распахнулся чёрный занавес; Натрон и Гватрен тоже вскрикнули — там за освещённым стеклом было огромное, чёрно-зелёное чешуйчатое существо с костяными выростами-веерами на голове: распахнув пасть, в которой мог бы стоять квенди ростом с Тургона, оно словно бы рвалось в зал. А на фоне витрины оцепенел Андвир, который, видимо, пробрался сюда, чтобы проследить за ними. Саурон мгновенно бросился к нему и схватил за шиворот.
— Из-за тебя такой прекрасный экспонат придётся испортить, поганец, — сказал айну. — Я поверить не могу — неужели Владыка обещал дать тебе денег на игру?
— Д-д-да… — выговорил тот. — Я д-д-должен… д-д-двадцать три раза подряд п-проиграл…
Саурон резким движением распахнул закрытый каменной крышкой ящик рядом со стеклянными саркофагами замёрзших нолдор. Там лежал мужчина-эльф с рыжеватыми волосами, у которого осталась только половина лица; грудная клетка была разворочена, руки и ноги наполовину отсутствовали — его обглодали белые медведи или волки. Для показа он, конечно, не годился. Саурон швырнул Андвира в этот саркофаг, захлопнул и запер его. Изнутри послышался отчаянный стук, но Саурон лишь усмехнулся.
— Ты проигрался окончательно, любезный, — сказал он. — Я могу попробовать разморозить одного из квенди, но ты, когда я следующий раз открою крышку, будешь годиться только на собачий корм.
— Давай, Гватрен, быстро переодень его в эту изумрудную одежду Тургона, та, зимняя, не годится. Жемчуг из волос тоже вынь, это ни к чему, — приказал Саурон. — Натрон, отнеси зимние вещи и жемчуг вниз, потом переоденем кого-нибудь и замаскируем под Аргона, с мёртвым телом это легче. Гватрен, ну можно было хоть не порвать нитку с жемчугом? Маэглин, ты как раз кстати, давай, быстро собирай жемчуг, владыка скоро будет здесь.
— А это кто? — недоуменно спросил Маэглин.
— Твой дядя, — отрезал Саурон.
— Нет, ну серьёзно, а?
— Это твой дядя Аракано, очень приятно, будьте знакомы; кстати, на Хелькараксэ у него отморозило мозги, поэтому он не сможет с тобой поздороваться.
— Ну и ну, — сказал Маэглин.
Саурон сделал несколько лёгких движений руками. Аргон изменился; распущенные волосы стали чуть менее густыми и длинными, брови тоньше, овал лица — чуть более круглым. Ещё одно движение — и Аргон окончательно обратился в Тургона. Это были не только телесные черты Тургона: на лице младшего сына Финголфина теперь был отпечаток всей скорби и муки, которые пришлось пережить среднему. Маэглин подумал, что изменение своего и чужого облика, на которые, как он уже знал, способен Саурон, является не просто маскарадом, переодеванием в чужую одежду — это своего рода театр, где используются и грим, и костюмы, и слова, и декорации, и где зрителя «обманывает» не только актёр, но и всё, что окружает его.
И Мелькор увидел то, чего хотел Саурон: он увидел Тургона, одетого в расшитое серебряными звёздами изумрудное платье, безвольно опустившего голову и руки; Маэглин, стоя на коленях, снимал с него туфли и чулки, как будто действительно только что вернул дядю с прогулки по горам. Мелькор, подойдя, слегка ударил его по подбородку; голова эльфа откинулась назад; Мелькор сжал пальцами его белое горло, будто хотел сломать его и потом сказал:
— Ты меня слышишь, сын Финголфина?
— Áva carë… heca… a rehtië…** — тихо и жалобно ответил Аргон.
— Прекрасно, — сказал Мелькор. Он ещё раз взглянул в глаза Аргону и сказал, обратившись к Маэглину: — В таком виде пусть гуляет, где хочет.
Маэглин радостно потёр руки, как будто бы всё случившееся было целиком его заслугой, и обратился к Саурону:
— Ну может мне как-нибудь… ну…
— Что, Маэглин? — спросил Саурон.
— Ну может, нам как-нибудь ещё это… детей завести, — он с опаской огляделся, но Эола не было видно: Эолин и Эолет увели маленького Рингила поиграть, подальше от Мелькора. Элеммакил в этот момент расчёсывал и заплетал длинные тяжелые локоны Аргона. — Дядя Аргон же это… ну ему всё равно как бы. Тебе и легче будет с ним работать.
Гортаур обернулся к Маэглину. Натрону показалось, что он сейчас закричит, но он разозлился молча. С ужасом Натрон увидел, как задымились вышитые им гобелены на стене; треснул и разлетелся стеклянный кувшин на столике, в котором внезапно вскипела вода; наконец, шкафчик с лекарствами, который поставили здесь когда-то для Тургона, взорвался; комнату наполнили резкие пряные запахи трав, спирта и плесени — некоторые настои за несколько лет успели испортиться.
— Маэглин…- начал Гортаур.
— Майрон, — сказал с улыбкой Гватрен, — Майрон, послушай: я, конечно, понимаю, что ты — айну, а Маэглин — идиот, но под этой крышей кроме вас двоих находятся и другие разумные существа. Если вся башня рухнет…
— Ах, да, — проворчал Гортаур, — конечно. Разумеется. Так вот, Маэглин: ещё одно слово на эту тему — и детей у тебя уже никогда не будет в принципе. Ты меня понял?
— Да почему же, что я такого сказал? — Маэглин недоуменно оглянулся. Гватрен в ужасе зажмурился. — Ты же…
— Потому что хватит! Вот Элеммакил со мной согласен, по глазам вижу, — ядовито заметил Гортаур. — Хотя… если ещё и Аргон… вообще интересно было бы и третьего брата… ну любопытно просто… для опыта… Интересно, возникала ли бы, например, тошнота, и в какой мере… Если всё дело в близкородственном скрещивании… или наоборот… Но тогда для эксперимента в качестве отца надо бы привлечь кого-то постороннего, лучше даже из синдар, — при этих словах Гортаура Маэглин с опаской посмотрел на Гватрена, который невинными голубыми глазами глядел в потолок. — В общем, Маэглин, мне это просто больше не интересно. Такой ответ ты можешь понять? Кстати, а Элеммакил тебя чем не устраивает, я не понимаю? — Элеммакил при этих словах вздрогнул и уронил расчёску; когда он за ней полез, ему очень захотелось остаться под столом. — Вы же можете иметь детей.
— Нет, — страдальчески воскликнул Маэглин, — мне нужен только мой дядя. Ну что же вы все никак не поймёте! — Маэглин хотел хлопнуть дверью и выйти, но заметил на столе миску с оставшимися пирожками и захватил её с собой, отчего его уход со сцены выглядел не столь трагично, как ему хотелось бы.
— Мда, — сказал Гортаур, — повезло тебе, Элеммакил, что у Маэглина так хреново с эльфийскими и прочими родословными. Он даже не помнит, что ты — двоюродный брат Тургона, и, в общем-то, тоже его дядя. Кстати, Гватрен, я тебе разрешаю: если Маэглин будет тут распускать руки и всё остальное без цели оставить дядю в интересном положении, можешь сломать об него пару стульев.
— Почему? — Маэглин снова всунулся в комнату. — Он же всё равно ничего не…
— Потому что, во-первых, меня тошнит от мысли, что ты получишь удовольствие, во-вторых, ты всё равно удовольствия получать не умеешь. А я не люблю бесполезных телодвижений.
— Ну и ладно, — ответил Маэглин. — Элеммакил, может, пойдём, покушаем? ..
Комментарий к Глава 19. Жертва и экспонат (2): Экспонат * Отец… отец… я… отказался… рассказал всё… прости… (квенья)
Не надо… уйди… спасите… (квенья)
====== Глава 20. Убийца ======
— Так вы не знаете, кто посягает на вашу жизнь?
— Нет, — сказала Валентина, — кто может желать моей смерти?
— Сейчас узнаете, — сказал Монте-Кристо, прислушиваясь.
— Каким образом? — спросила Валентина, со страхом озираясь по сторонам.
— Потому что сейчас у вас нет лихорадки, нет бреда, потому что сознание ваше прояснилось, потому что бьет полночь, а это час убийц.
Александр Дюма, «Граф Монте-Кристо»
— Это… это же Аргон, — выдохнул Майтимо, — это младший сын дяди Ноло. Конечно, Фаэливрин, ты его не знаешь… он же… погиб во время перехода через Хелькараксэ.
— Это эльф с отмороженными мозгами, — авторитетно заявила Лалайт. Майтимо с ужасом понял, что даже отъехав на три мили от Химринга и добравшись до места, где они оставили своих коней, они так и не отвязались от надоедливой девицы. — Зачем он вам сдался? Он правда сын короля эльфов? У него невеста есть?
— Да, он наш родич, и мы его забираем, — ответил Майтимо. — Если он не в себе, то он тем более не нужен ни Салганту, ни Маэглину. Пожалуйста, оставь нас.
— Да он же как бревно, — пожала плечами Лалайт. — Вы что, за него деньги с родственников взять хотите? Собираетесь его молодому королю в Гавани отправить? У Гил-Галада на такое денег нет, Идриль вам тоже не заплатит.
— Мы будем о нём заботиться, — сказал Маэдрос.
— Тогда точно я вам нужна, — Лалайт умильно улыбнулась Маэдросу, как будто он мог отрезать ей ещё кусочек пирожка. — Потому что он меня слушается. Из него хороший муж получится.
— В смысле? — спросил недоверчиво Амрод.
— Посмотрите, — сказала Лалайт. Она подошла к Аргону, которого они усадили на поваленное дерево и сказала ему на талиске: «Вставай!». К их несказанному удивлению, Аргон медленно, неуверенно, но встал на ноги. Затем она сказала: «Садись!» — и он опять послушался.
Маэдрос уже успел заметить, что Аргон не реагирует на слова и звуки — ни на своё имя, ни на крики или шум. Он попробовал ещё раз — всё было бесполезно.
— Ну вот видите, — самодовольно сказала Лалайт. — Посмотрите.
Она подошла к Аргону и сказала «Ложись!». Эльф послушно лёг на мокрый снег. Майтимо поднял его и взял на руки. В этот раз он заметил, что после команды на талиске Лалайт прошептала одними губами что-то ещё.
— Что ты там шепчешь? — спросил он.
— Так я вам и сказала! Я волшебное слово знаю, — ответила Лалайт, стряхивая снег с рукавов. — Ну поедем уже, я замёрзла!
Майтимо задумался.
— Ладно, — сказал он. — Нужно скорее уезжать отсюда. Поедешь со мной. Ты, Питьо, возьми Аракано; ты, Фаэливрин, поедешь между нами.
Лалайт восторженно, но тихо завизжала, оказавшись на коне перед Маэдросом. Она так стукнула животное каблуками, что конь дёрнулся и Майтимо чуть не упал, в последний момент успев схватиться левой рукой за поводья.
Наутро после позднего возвращения домой, едва успев устроить Аргона в комнате на первом этаже, они услышали, что вернулся и Келегорм. Его слуга-человек, молодой парень, с которым Келегорм уезжал в свой охотничий домик, уложил его на постель, потом извинился, вышел, и в окно они увидели, как он скачет прочь. Второго дружинника, который согласился сопровождать Келегорма, нигде не было видно.
Майтимо стало грустно, но он даже не успел спросить брата, как он себя чувствует; его оттолкнула Лалайт, которая заглянула в комнату и сказала:
— Ой, добрый день! Ты что, устал? Отдыхаешь? С охоты приехал? Добыча есть? Кстати, я прекрасно жарю оленину, только нужно крепкое вино и перец…
— Я вообще не встаю, — сказал Келегорм. — С едой ничем тебе помочь не могу.
— Да что же у вас тут такое! — воскликнула Лалайт. — Ты без руки, этот вообще немощный, у того голова не соображает. А у рыжего уже девушка есть. А я так за эльфа замуж хотела, представляешь? Они же такие здоровые, к тому же верные и вроде непьющие. Ну или не очень пьющие… Ну что, однорукий, может, выпьем все за встречу всё-таки, а?