Однажды, придя к ним, Майтимо застал дома одного Тургона. Тот со своей обычной сдержанной любезностью предложил ему молока и печенья; Майтимо сидел напротив него в огромной белой кухне дома Финголфина, Тургон улыбался ему, и Майтимо набрался смелости спросить:
— Почему ты всё время закрываешь свою комнату?
— Если хочешь, — ответил Тургон, — я тебе её покажу.
Он протянул Майтимо узкую руку и повёл его по коридору. Тургон повернул ключ, и зашёл. Комната оказалась очень тёмной; за окном были густые кусты, усыпанные цветами, окно обвивал плющ. Тургон несколькими движениями зажёг огни.
Здесь были лучащиеся светом опалово-хрустальные цветы, медово-оранжевые сосуды с золотыми искрами внутри, полупрозрачные вазы, в стенах которых застыли серебряные колосья и странные изумрудные ягоды, письменный прибор, похожий на зелёную пенную волну, тонкостенные хрупкие, совершенно прозрачные лампы — казалось, ледяные узоры на них парят в воздухе вокруг огня.
— Это… это невероятно, — выговорил Майтимо. — Это всё ты сделал? Почему ты это никому не показываешь?
— Это всего лишь стекло, — улыбнулся Тургон. — Ничего особенного.
Однажды, через несколько лет после того дня, Майтимо увидел во время приёма в доме Финголфина на столе переливающуюся сиренево-золотую вазу — работу Тургона. Феанор и Финголфин подошли к ней; Финголфин что-то сказал, и Майтимо услышал, как Феанор ответил:
— Это подогретый песок и пепел, Аракано, — когда Феанор показывал своё недовольство, он называл Финголфина его материнским именем, — твоему сыну уже не десять лет, а он всё лепит куличики из песка. Не пойму, зачем ты ставишь это на стол. Это же всё не настоящее. — Феанор нервно тронул ожерелье у себя на шее.
Майтимо стало страшно неудобно; краем глаза он видел, как побледнел Тургон. Когда гости разошлись, он спустился в сад; ему хотелось попросить прощения у Тургона, сказать ему что-то ободряющее; он подошёл к окну его комнаты и понял — поздно.
Вся комната, полы, кровать, стены, стол — были усеяны сверкающими осколками; Пенлод и Фингон держали Тургона за руки, но всё уже было разбито. Майтимо страшно испугался за Фингона — в таком разгроме он мог бы опасно порезаться.
— Прекрати! Немедленно! — Фингон вцепился в руки младшего брата так, что Майтимо показалось — он вот-вот сломает ему запястья. Пенлод судорожно обнимал Тургона сзади, уткнувшись лицом ему в плечо. — Что ты делаешь! — Никогда до этого на лице Фингона Майтимо не видел такой ярости. — Ты не имеешь права так делать! Турьо!
Тургон молчал. Он дрожал не переставая, и единственный раз за всю их жизнь Майтимо увидел, как он плачет.
Майтимо любил Тургона. Любил, потому что он был братом Фингона — хотя он и знал об их тяжёлой ссоре, которую Фингон пытался от него скрыть. И он просто его любил, потому что понимал, что несмотря на свой величественный образ, который он создал себе здесь, в Средиземье, Тургон — светлое, хрупкое, такое же беззащитное и ранимое существо, как и его стеклянные цветы, и, думал Майтимо, одного удара достаточно, чтобы разбить его.
Он уже достаточно намучился от мысли, что Тургон погибал, когда он, здоровый, сильный, умелый воин (о потерянной правой ладони он уже давно забыл) ничего не сделал, чтобы помочь, чтобы хотя бы попытаться его спасти. И сейчас жить дальше с мыслью, что Тургон в плену, что над ним издевались, мучили, может быть — насиловали, он не смог.
— Я должен его найти, — сказал он, обращаясь к Амроду. — Должен. Хотя бы попробовать. Я должен вытащить его оттуда.
— Если ты думаешь, что должен… — начал Амрод.
— Нет! — с негодованием ответил Маэдрос. — Конечно же, нет! — он понял, что Амрод хочет сказать «если ты думаешь, что должен отплатить Фингону за своё спасение».
— Майтимо… Майтимо, это самоубийство, — сказал Амрод. Он с тревогой, растерянно обернулся к Финдуилас. — Это же… скорее всего, это ошибка. Я бы тоже хотел, чтобы он был жив, но этого быть не может. Даже если он жив, Майтимо, подумай… Больше десяти лет в плену. Он не мог сохранить рассудок.
— Я тоже? — спросил Маэдрос.
У Амрода перехватило дыхание, когда он осознал, что сказал.
— Я же не имел тебя в виду, Майтимо. Прости. Но ты же знаешь, что Враг особенно сильно ненавидел его. Я просто боюсь представить, что с ним сотворили.
— Я тоже, — сказал старший. — И поэтому я постараюсь его найти.
— Как ты это сделаешь? — Амрод встревожился ещё больше.
Маэдрос задумался.
— Для меня это неприятная задача, — наконец, отозвался он, — но раз Фаэлин сказала, что видела Тургона в покоях Маэглина, то чтобы узнать о судьбе Тургона, в первую очередь надо обратиться к Маэглину. Насколько я знаю, сейчас в Химринге находится гарнизон из Ангбанда, который возглавляет приятель Маэглина — Салгант. Маэглин там бывает. Я знаю несколько способов пробраться в Химринг, которые Салгант вряд ли успел узнать. Этого должно быть достаточно, чтобы встретиться с Маэглином и как следует расспросить его.
— Я с тобой, — сказал Амрод.
— Не надо, Питьо, — вздохнул Маэдрос, — это же совсем не твоё дело.
— Нет, надо, я тебя не оставлю, ты же знаешь.
— Я тоже пойду, — заявила неожиданно Финдуилас. — Я не хочу оставаться без вас дома, дядя, мне страшно будет. И кроме того, я племянница Ангрода Железнорукого — у меня сильные руки и хорошее зрение. Это мой отец, король Ородрет, не хотел, чтобы я сражалась. А мой второй отец — простой лесной эльф, и он выучил меня стрелять. И когда Маэглин вам скажет всё, что нужно, я с удовольствием всажу ему стрелу в висок через оба глаза.
====== Глава 18. Серебряный браслет ======
Где печка с сумраком боролась,
Я слышал голос — ржаной, как колос:
«Ты не куй меня, мати,
К каменной палате!
Ты прикуй меня, мати,
К девичьей кровати!»
Он пел по-сельскому у горна,
Где все — рубаха даже — черно.
Велимир Хлебников
Салгант выглянул на улицу. Его комнаты — бывшие личные покои Маэдроса — были наверху, там, где заканчивались стены и начинались огромные башни. Широкий, огороженный с обеих стороны резными перилами парапет на вершине стены — тут могли бы проскакать пять всадников — соединял южную башню с западной.
Южная башня была жилой, в западной находились мастерская и покои, где Маэдрос некогда хранил свои книги, музыкальные инструменты, картины и другие предметы искусства. Сейчас от всего этого мало что осталось; несколько чудом сохранившихся арф и лютней Салгант забрал себе.
Через стеклянную дверь Салгант увидел, как из западной башни к нему по стене идут две женщины: его сожительница Зайрет и её подруга. Хотя в Гондолине Салгант был главой целого Дома, он мало что умел, кроме игры на арфе; всеми делами занимался его младший брат, который не пережил взятия города. Когда по настоянию Маэглина его назначили командовать гарнизоном Химринга, Салгант совсем растерялся; указания Маэглина мало чем помогали. Зайрет, бойкая молодая женщина-эдайн, взялась неизвестно откуда и быстро взяла в оборот бестолкового эльфа; даже орки её слушались. Бывший глава Дома Арфы с ужасом думал, что будет, когда она постареет. Физические отношения у них не сложились, да Салгант в них особо и не нуждался; когда ему рассказывали, что Зайрет развлекается с другими мужчинами, он лишь отмахивался, что тоже не добавляло ему уважения подчинённых.
Зайрет скинула лёгкий и тёплый кожаный жилет; её подруга была одета в серую заячью шубку. Салгант с недоверием и некоторой неприязнью посмотрел на хорошенькую Лалайт. На ней было тяжёлое платье из сиреневой парчи с тонкими серебряными узорами явно эльфийской работы; на платье — два ряда жемчужных пуговиц (самая большая жемчужина была явно снята с серебряного дерева в Гондолине); в ушах — бриллиантовые серёжки в виде арф; в светло-каштановых локонах искрилась бриллиантовая арфа-заколка. Совершенно непонятно было, откуда эта девица взялась и на какие средства она живёт, тем более, что она всё время говорила о выгодном замужестве.
— Ох, Зайрет, — сказала Лалайт на довольно корявом синдарине, — какого эльфа ты себе отхватила. Красота. Я тоже за эльфа замуж хочу.
— Так он у них и особо красивым не считается, — сказала Зайрет — как будто Салганта тут и не было. — Они говорят, что он толстый.
— Да ты что, глупости какие, у него просто щёчки розовенькие и кругленькие! — воскликнула Лалайт. Она подскочила к Салганту и нагло ущипнула его за щеку; эльфу показалось, что длинным ногтем она чуть не выколола ему глаз.
— Зачем тебе замуж за эльфа, ты же смертная, — недовольно сказал Салгант.
— А я, может, хочу, как Андрет и Аэгнор, чтобы были большие чувства, чтобы было что скрывать, переживать и вспоминать, — сказала Лалайт и шмыгнула носиком.
— Так у Андрет счастья не было, она же за Аэгнора замуж так и не вышла, — заметила Зайрет.
— Ну и что, а я, может, хочу в преданиях своего народа навеки остаться. Чтобы мужики, как напьются, начнут плакать и про меня песни орать. Кстати, а Маэглин женатый? — спросила Лалайт.
Грядущий приезд Маэглина совсем не радовал Салганта, тем более, что он предупредил, что в этот раз приедет «с семейством». Салгант так и не понял толком, что случилось с приятелем, откуда у него двое детей и почему он говорит, что эти дети, причём оба — его отец Эол.
— У него был кто-то… дети же есть, — сказал Салгант. — Наверно, женатый.
— Сдался тебе этот Маэглин, чего он там может, — Зайрет подмигнула. — Сходим ко мне, развлечёмся. У меня там есть один по-настоящему красивый эльда.
— Ой, Зайрет, да ты что, — Лалайт стала смущённо теребить пальчиком жемчужину у себя под горлом, и выглядело это почему-то ужасно непристойно, — как так развлечёмся, меня же потом замуж никто не возьмёт.
— Так можно и по-другому развлечься, — сказала Зайрет. Её зелёные глаза сузились, а грубоватое, румяное лицо с плоскими щеками как-то хищно растянулось в стороны в неприятной улыбке; Салганту она в этот момент показалась похожей на рептилию. — Он послушный, я его хорошо обучила.
Лалайт поднялась и оправила платье, выразительно обведя ладонями высокую грудь.
Салганту иногда тяжело было сознавать, что он позволяет Зайрет издеваться над своими собратьями. Он оправдывал себя тем, что им по большей части не бывало больно — просто неприятно и стыдно. Как и ему. Когда он достал для Зайрет пару-тройку ошейников, которые подавляли сопротивление, он и в этом себя оправдывал: ведь если пленники безвольно слушались, их не мучили и не морили голодом. При всём этом Салгант по-своему любил Зайрет, и сейчас он чувствовал себя одиноким, как никогда, в этой огромной комнате с серыми стенами и высокими сводами, которая до сих пор сохраняла отпечаток личности своего сурового хозяина.
Салганту было бы ещё более не по себе, если бы он знал, как близко сейчас к нему Маэдрос.
— Жаль, что не удалось ничего узнать от торговца, который продал мне сосуд, — шепнул Амрод старшему брату, пока Финдуилас распаковывала узел с оружием. Они всё-таки надеялись отпраздновать её день зачатия и ничего не сказали девушке о подарке, который, как казалось Майтимо, был работой Тургона.
Майтимо пожал плечами. Он ничего и не надеялся узнать — наверняка человек, который продаёт работы пленного эльфа, хорошо заметает следы. Майтимо, конечно, не ведал всех правил обращения с рабами, принятых в стране Моргота, Дор Даэделот, но ему было известно, что если пленники были собственностью самого Моргота, Саурона или кого-то из их ближайших помощников и использовались для производства стратегически важных запасов — выработки металлов, оружия, постройки стен — попытки использовать их труд для личного обогащения могли повлечь серьёзные неприятности.
Прищурившись, он посмотрел на отвесную скалу, вздымавшуюся над ней стену крепости и на парапет между башнями.
Он сбросил куртку, несмотря на холод, оставшись в рубашке и штанах.
— Фаэливрин, закатай, пожалуйста, мне рукав, — он протянул ей правую, искалеченную руку. Девушка подняла ему рукав до плеча; предплечье Маэдроса выше локтя было украшено широким серебряным браслетом.
— Зачем тебе браслет на таком месте? — спросил Амрод. — Не видел его раньше…
— Такие браслеты ведь носят ваньяр, — вспомнила Финдуилас. — Дядя Ангрод рассказывал, что наша бабушка Индис всегда надевала такие.
— Да, — сказал Маэдрос, — Финрод сделал его для меня и он же подсказал мне, как сделать то, чем мы сейчас воспользуемся. Посмотрите сюда, видите узор? Между розами.
Между двумя серебряными розами на браслете тянулась тонкая линия-стебель, на которой, казалось, в прихотливом беспорядке распускались чашечки цветов.
— Там, на стене, — пояснил Маэдрос, — есть опоры для рук и ног. Их незаметно со стороны, и они расположены в неправильном порядке. Эти цветы на стебле показывают, как они размещены — снизу вверх. Узор из девяти цветов повторяется пять раз, меняя направление. Запомните его, пожалуйста, как следует. Я бы даже хотел, чтобы вы воспроизвели его. Можно здесь, на снегу — и сразу затрите. Так можно попасть на парапет между башнями. Там есть и обратный выход: если поднять одну из плит, там есть туннель, по которому можно соскользнуть вниз; он вырублен в стене и в скале под ней. Выход достаточно высоко, просто выпрыгивать из него опасно, поэтому придётся привязать верёвку к кольцу под плитой.
— Но тогда верёвка будет высовываться из туннеля, её могут увидеть, и туннелем нельзя будет больше воспользоваться, — сказал Амрод.
— Это верно, — ответил Маэдрос. — Можно либо аккуратно подрезать верёвку и потом, сильно дёрнув, оборвать её снизу или же срезать её выстрелом из лука. Но выстрел из лука понадобится в любом случае — на стене есть караул. Насколько я знаю, он сменяется раз в четыре часа или даже реже; если обоих стражей убить из лука сразу, есть большая вероятность, что этого не заметят ещё довольно долго.
Хотя они сильно рисковали, сыновья Феанора решили, что в часовых будет стрелять Финдуилас. Майтимо даже с протезом стрелять из лука практически не мог, а потренировавшись перед отъездом, они выяснили, что Финдуилас стреляет намного лучше Амрода.
В этот момент издалека раздался глухой вой бронзовых труб, и из-за леса показался кортеж Маэглина. Подойти поближе они не могли, но одетого в чёрную шубу Маэглина на вороном коне с длинной золотой попоной они заметили; впереди ехал знаменосец, а рядом, на коне, поводья которого были привязаны к седлу коня Маэглина, сидел очень высокий всадник, закутанный в серый плащ; его руки и голова были безвольно опущены; казалось, он почти спит. Амрод толкнул старшего брата локтем под бок, но у того у самого сжалось сердце — да, это вполне мог быть Тургон.
Они подождали, когда отряд заедет в крепость; через некоторое время они увидели, как Маэглин расхаживает по парапету; рядом с ним появилась женщина в ярком сиреневом платье, которое среди белых отсветов снега и серых облаков над Химрингом будто светилось само по себе. Потом они ушли в башню.
Салгант слышал резкий, по-птичьи хрипловатый голос Маэглина во дворе и знал, что должен был его встретить, но у него так и не хватило духу. Он появился в комнатах Салганта, отряхивая снег с чёрного меха на воротнике.
— Ну что ж, всё неплохо, — сказал он, — лучше, чем я думал. Ты можешь идти, я расположусь здесь, — Маэглин окинул комнату высокомерным взглядом. - А, Лалайт, — сказал он.
— Милый Маэглин, а я тебя ждала, можно на пару слов? Давай выйдем, — девица подхватила его под руку и повела на улицу.
Салгант взял арфу, плед и чашку; он вздохнул, подошёл к окну. «Неужели она всё же хочет женить на себе Маэглина?..» — подумал он.
— Ой, не знаю, Лалайт, — сказал Маэглин. Салганту очень хорошо были слышны их голоса. — Сложно будет. Не знаю, как у меня получится это ввернуть в разговор. А если он не поверит?
— А ты, Маэглин, делай, как я говорю, — ласково ответила Лалайт. — Ну просто сделай так, как я сказала. Ты же милый. И ты и я — очень милые. Романтичные. Ты же хочешь соединить влюблённых, правда? А я тебе немножко помогу. Может, заодно вот того мне подаришь? — сказала она, указав на пленника, которого Маэглин привёл с собой.