— Как ты это заметил?
— Это не я, мама обратила внимание. Я задумался об этом, стал наблюдать и заметил: другие ребята тоже нервничают. Если занятия заканчиваются лекцией Семенова в прихожей обычно возникают ссоры. То кого-то толкнули, то кто-то кого-то задел локтем или на ногу наступил. Один раз чуть не возникла драка.
Надин, нервно потирая руки, прошлась по комнате:
— А есть такие, кто реагирует особенно остро?
— Федя Прядов чуть не трясется от возбуждения. Другой парнишка, Орлов Виталий, очень впечатлительный, покрывается красными пятнами, кусает губы. Барышня Таня, фамилию не знаю, тоже изрядно волнуется, даже плачет.
— А ты почему не проявляешь особую чувствительность? Может тебе тоже надо кусать губы и волноваться.
— Нет, Надежда Антоновна. Я в террор иду по идейным соображениям. Мне истерики не к лицу.
Надин кивнула задумчиво.
— Правильно, — и спросила, волнуясь, — а Оля как себя ведет?
– Достаточно сдержанно. Правда, в последний раз и ее пробрало. Я видел, как она вытирала слезы. Но мне кажется это не из-за лекции, а что-то личное.
Наблюдательность Травкина не подвела. В тот вечер Гурвинский должен был объясниться с Ольгой и прервать отношения. Вероятно, поэтому Ольга и плакала.
– Извините, Надежда Антоновна, но у вас в семье все в порядке? Вы что-то тоже неважно выглядите. Если нужно, я готов помочь.
— Спасибо, Петя. У меня, действительно, некоторые проблемы, но я сама справлюсь.
И снова репортер не ошибся. У Надин, действительно, были неприятности. Которыми она, отчасти, была обязана Ивану и Витьку.
Выполнив задание Надин, обнаружив в нужном подъезде по Садовой, 25 холостого мужчину, показав его шефине, заметив ее реакцию, Иван сразу сообразил, что напал на золотую жилу. И не ошибся. Шефиня велела не спускать глаз с инженера и пообещала щедро заплатить за любую дополнительную информацию.
В поисках ее в ближайший день занятий ребята заняли позицию на подступах к № 25. Подойти ближе мешали два обстоятельства: запертая на замок, железная ограда, отделяющая двор от улицы и дворник, с противной злой физиономией, рьяно оберегающий вверенную ему территорию.
— Не пруха, — приуныл Витек.
— Сам вижу, — признал Иван.
— Но попробовать-то можно? — Скорчив простецкую рожу, Витек окрикнул стража: — Ей, дядечка.
— Чего надо? — обернулся тот.
— Мне велено записку передать. Пустите, пожалуйста.
— В какую квартиру?
— В восьмую, — наобум выдал Витек.
— Давай, мне. Я занесу.
— Нет. Велено в собственные руки.
— На нет и суда нет. Посторонним вход запрещен, — потеряв интерес к разговору, старик продолжил мести двор.
Иван в сердцах выругался. Время поджимало. Инженер скоро должен был приехать и им, кровь из носу, требовалось скорее забраться на высокую грушу, растущую напротив окон Гурвинского.
— Что делать? — спросил Витек.
Еще не было случая, чтобы Иван не придумал выхода. Этот раз не стал исключением.
— Будем пробираться с тыла!
С тыла 25-ый номер по Садовой дощатым забором соседствовал с 40-ым домом по Южному переулку. Там, к счастью, привратник, не в пример коллеге, излишней бдительностью не страдал и, устроившись в тенечке под ивой, мирно дремал, прижимая к груди, пустую поллитровку.
— Побежали!
Дальнейшие действия: промчаться через двор № 40, раскачать и отодвинуть доску; пролезть в образовавшуюся дыру; юркнуть через черный ход в сумрачное парадное № 25, из него короткими перебежками добраться до груши и забраться на ветки — были делом техники, на которую ушло всего несколько минут.
Инженер появился, едва Иван с Витьком устроились на груше. Кивнув небрежно дворнику, Гурвинский, прошествовал к парадному и скоро уже расхаживал по квартире. Часа два ничего интересного не происходило. Инженер пил чай, читал газету, дремал на диване. Иван даже заскучал. Витек и вовсе, ухватившись покрепче за ветку, задрых от безделья.
Внезапно сонную тишину гостиной вспорол телефонный звонок. О чем и с кем разговаривал Гурвинский, Иван не разобрал. Инженер стоял к окну спиной, отвечал негромко, короткими фразами. После, положив трубку, в явном волнении стал наводить в квартире порядок.
Правда, какой-то странный.
— Вот, падла … — прошипел Иван. Инженер побрызгал подушку из маленького синего флакона; насыпал в бокал, стоящий на тумбочке рядом кроватью, какой-то белый порошок; открыл дверцы шкафа, поправил объектив фотоаппарата. Похоже, он готовил кому-то ловушку.
Витек, протирая заспанные глаза, согласился:
— Да уж…
Хозяин шестой квартиры между тем достал из кармана халата револьвер, зарядил его, сунул под матрас. Насвистывая, перебрался в гостиную, добавил в бутылку коньяка тот же белый порошок и в складках кресла спрятал второй ствол. После чего переоделся и уселся в кресло с книгой и сигарой.
Час или более прошли в томительном ожидании. Затем у ворот притормозила пролетка. Стройная нарядная дама в вуали сказала дворнику: «к господину Басову» и стремительным шагом продефилировала к подъезду. Квартиру наполнил звук звонка, затем в гостиной появилась гостья. Она приподняла вуаль, и Иван чуть не упал с ветки. В гости к Басову пожаловала сама Надин.
Значит револьверы, белый порошок и фотоаппарат предназначались шефине?!
Да. Коварный тип, с милейшей улыбкой закрутил какой-то замысловатый комплимент и собрался целовать Надежде Антоновне руки. Он весь светился от радостью и старательно изображал восхищение. Шефиня, напротив, хмурилась и сердито цедила слова сквозь сжатые губы. О чем шла речь, слышно было плохо. Впрочем, Иван особо и не прислушивался, он усиленно соображал, что делать дальше.
— Беги, Витек, к Павлу Павловичу, — наконец вызрело решение, — нет, возьми лучше извозчика. Скажи, Надежда Антоновна попала в беду. Если не застанешь, ищи Петьку. Только, где его черти носят, я не знаю. Короче, ситуация очень серьезная. Нам нужна подмога.
Витьку повезло дважды. Он быстро поймал извозчика и сразу же у проходной наткнулся на Матвеева.
— Пал Палыч, скорее, Надежду Антоновну надо выручать.
На том же экипаже Матвеев с Витьком вернулись на Южную. Прежним порядком — через дыру в заборе и черный ход пробрались в подъезд, оттуда на грушу. Правда, Пал Палыча, пришлось подсаживать. Витек с натуги даже газанул, но ничего обошлось, дворник ничего не заметил.
Увидев Надин в компании с худым инженером, Матвеев замер, как каменный истукан.
— Хотите неприятностей? — донесся из открытого окна голос Надин. — Извольте! ЦК заинтересован в Ольге, вернее, заинтересован в ее деньгах. Девочка наследует большое состояние. Если в результате ваших действий с головы Ольги упадет хоть один волос, вас сотрут в порошок.
Остролицый тип возразил:
— Я в курсе денежных дел Ольги Павловны. Она, безусловно, барышня состоятельная. Но таких в России пруд пруди. Павлу Матвееву едва за сорок, наследство — дело долгое и туманное. Вдруг появятся другие дети? Вы еще молоды, можете родить.
— Речь идет о другом наследстве. Ольге отписаны огромные деньги. Ради них мне приказано оставить партийную работу, вернутся домой, выйти замуж за Матвеева, подружиться с племянницей.
Худой хмыкнул многозначительно:
— Даже так?
Матвеев шепотом спросил у Ивана:
— Это Гурвинский?
— Он самый. У него в комнате два револьвера и яд, — про фотоаппарат Ваня решил пока не говорить.
Надин между тем протянула собеседнику листок бумаги:
— Это неполная копия. Ознакомьтесь.
Гурвинский пробежал текст беглым взглядом и скорчил пренебрежительную гримасу:
— Московская миллионерша назначила Олю своей наследницей? С какой стати? Почему я должен верить этой филькиной грамоте? Почему должен верить вашим словам?
— Ольга — внучка Грушининой. У сестры был роман с покойным Леонидом Грушининым. Девочка — вылитая Глафира Георгиевна в молодости.
— Ольга в курсе? Павел Павлович?
Надин ответила.
— Нет, конечно. Распоряжение носит секретный характер. Иначе Олино благоразумие и чувства ее будущего супруга не будут вполне искренни.
— Вы, однако, прекрасно осведомлены? Удивительно!
— Отнюдь. Я работаю с Грушиниными давно. С покойным Игнатием Ивановичем была в добрых отношениях. С Леонидом Игнатьевичем знакома накоротке. Теперь курирую старуху. После трагической гибели сына Глафира Георгиевна шага не ступит, не посоветовавшись со мной.
Продолжение фразы проглотил противный скребущий звук. Шквырк — шквырк… раздалось снизу. Неутомимый дворник взялся за метлу. высохшие прутья, царапая булыжник, издавали омерзительнейшие звуки, от которых по коже бегали мурашки.
Надин выглянула в окно. Казалось еще секунда, и она увидит компанию, сидящую на дереве. Но нет. Она вернулась к разговору.
— Вы, ввязались не в свою игру. Хочется вам или нет, в террор Ольга не пойдет. Советую найти приличный повод и порвать отношения. Иначе — пеняйте на себя. Вы знаете, как поступают с теми, кто мешает партии.
— Кто может подтвердить ваши полномочия?
— Фамилии я назову, только получив санкции из Женевы. Через три дня я направляю отчетный доклад, где опишу ваши подвиги. Так или иначе, от меня или из центра, вы получите указание оставить Ольгу в покое.
— Милая, Надежда Антоновна, — мужчина отошел в глубь гостиной к буфету. Налил себе рюмку коньяку. Вопросительным взглядом задел Надин. Та покачала отрицательно головой. — С недавнего времени я являюсь членом Центрального Комитета.
Надин сердито нахмурилась:
— Повторяю: вы получите инструкции из Женевы.
Шквырк — шквырк…шквырк — шквырк…шквырк — шквырк …старалась метла
— В августе я еду в Швейцарию. Буду в Женеве и непременно свяжусь с нужными людьми…
Шквырк — шквырк…шквырк — шквырк…шквырк — шквырк …
– …деньги…
— …деньги…
Надин торопливо достала из кармана жакета конверт.
— Благодарю… — Гурвинский заглянул внутрь. Чертыхнулся.
Шквырк — шквырк…шквырк — шквырк…шквырк — шквырк …
Синематографический этюд…мужчина и женщина раскрывают рты, беззвучно обмениваются репликами. Надин поднялась, завершая визит, направилась к двери.
— Под какой фамилией вас знают в Женеве? — спросила небрежно.
— Гурвинский, Глеб Гурвинский, — последовал ответ.
Иван не отрываясь, следил за движениями инженера. Несколько раз мужик опускал руку в складку кресла, ощупывал спрятанный там револьвер. По лицу было видно: он еле сдерживает желание выстрелить.
Надин, не прощаясь, направилась в коридор. Долгое томительное мгновение худой с ненавистью пялился ей в спину, затем достал оружие, подержал недолго в руках и с тяжким вздохом вернул на место.
Слава Богу, обрадовался Ваня. При другом раскладе, чтобы выручить шефиню, им пришлось бы прыгать в комнату через окно, лезть под пули, драться, рисковать. Причем совершенно бесплатно. Что принципиально не устраивало Ивана. Он согласен был геройствовать, но за отдельную плату.
По дороге домой Иван вычитывал Витька:
– Это ж каким надо быть остолопом, чтобы не развести в такой ситуации Матвеева на пару целковых. Сказал бы, дадите три рубля — отведу к Надежде Антоновне, нет — считайте себя вдовцом.
— Ты велел быстро привести Матвеева, я и привел. Про деньги ты ничего не сказал, а я и не подумал, — оправдывался приятель.
— Как можно не думать о деньгах, если они сами плывут в руки? Если ты не поумнеешь, я с тобой работать больше не стану. Понял?
— Понял, — виновато признал Витек и, шмыгнув носом, сменил тему: — А что мы завтра будем делать?
— Разбираться зачем чернявой красотке так много любовников. Почему мужики у нее все такие разные. И с какой стати на свидания к ним девица наряжается каждый раз по-особенному.
Витек с уважением посмотрел на Ивана. Умеет человек посмотреть в корень проблеме. Ничего не скажешь!
– Если мы что-то узнаем, то сколько стребуем с Надежды Антоновны?
— Ну …например, пять рублей, — прикинул Иван.
Это были громадные деньги. Но Витек все равно добавил:
— Каждому?
Чтобы заработать награду, надо было постараться. Все следующее утро Иван посвятил размышлениям, в ходе которых родилась идея: всякому мужчине нравится определенный тип женщин, поэтому к каждому из своих кавалеров красотка являлась в новом обличье. На свидания с хилым нищим конторщиком Федей Прядовым, брюнеточка приходила в строгом черном платье с маленьким белым воротником вокруг шеи. Скромная курсистка да и только. В роли смазливой мещаночки в ситцевой блузке и сборчатой юбке она принимала щеголеватого седого чиновника из управы, Бориса Михайловича Лаубе. К двум другим ухажерам, Храпину и Пушкарю, являлась в обличье «шикарной» мадам с огромным декольте, в пышной шляпе, украшенной лентами и искусственными цветами.
Представить рядом с заморышем Федей красивую бабу с выставленными напоказ полуголыми сиськами было невозможно. Также трудно было объединить скромную «правильную» курсистку и одуревшего от житейской скуки обеспеченного мещанина Храпова. Не лучше казались и другие варианты: красивая, но «серая мышка» или миленькая простолюдинка в паре с хозяином дорогой кондитерской.
О пристрастиях пожилого чиновника из управы Лаубе, Иван ничего не знал, но подозревал, что и тут имеет место тщательно выверенный расчет.
Расчетом попахивали и сценарии встреч. С Пушкарем брюнетка «крутила любовь» прямо в подсобке кондитерской. К Храпину приезжала на дом в экипаже, запряженном белым в яблоках рысаке или, разнообразия ради, таскалась по гостиницам. С Федей по пять-шесть часов кряду проводила в дешевых номерах. Лаубе принимала по-свойски в домике на окраине.
После утренних раздумий пришел черед исследований на местности.
Начать решили с дома Храпина и сразу же угодили в яблочко. Пустырь, который начинался прямо за храпинским забором, противоположным концом упирался в короткий Леонтьевский переулок, откуда до кондитерской Пушкаря, расположенной на перекрестке Монастырской и Леонтьевского, было рукой подать.
— Ешь твою корень.. — выругался в сердцах Витек, глядя на выставленные в нарядной витрины пирожные.
— Это точно, — признал Иван. Отдаленные, на первый взгляд, адреса — объездная дорога по людным улицам, даже на извозчике, занимала полчаса — на самом деле располагались в пятнадцати минутах ходьбы друг от друга. Единственным препятствием был широкий овраг. На дне которого неожиданно обнаружилась, прикрытая лопухами, свернутая в кольцо, веревка.
— Чур, моя! — Витек потянулся жадной рукой к находке.
— Не трожь! — рявкнул Иван и для верности двинул дружбана кулаком в бок.
Трогать веревку не следовало. Те, кто положил ее на дно сырого оврага, побеспокоились, чтобы с ней ничего не случилось. Завернутая в толстую холстину, заваленная ворохом листьев, веревка явно имела свое назначение и ждала своего часа
Иван присел на корточки, примерился считать длину. Получилось, как раз, чтобы перекинуть с одной стороны на другой.
— Точно, — подтвердил Витек. — А зачем перебрасывать веревку?
— Не знаю. Но если к одному концу привязать что-то и перебросить это что-то на другую сторону, можно сберечь кучу времени.
— Что что-то? — рявкнул Витек, злой от того, что Иван соображает лучше его.
— Что-то ценное. Саквояж или мешок с деньгами! — Иван решительно рубанул рукой. — Я все понял! Готовится ограбление.
…— Представьте, Надежда Антоновна, на Торговой делают нападение, через Леонтьевский бегут к пустырю. Перетягивают через овраг мешок с деньгами. Возле дома Храпина садятся на извозчика и спокойно выруливают в город. Пока полиция суетится на Торговой, злодеи будут уже далеко.
— Возможно, ты и прав. — Скучная, с темными кругами под глазами шефиня, согласно кивнула. И добавила, — какие же, вы, у меня все-таки молодцы! Я бы сама никогда не додумалась, что можно расставить людей в эстафетном порядке и передавать деньги из рук в руки. О веревке и говорить нечего. Молодцы, ребята. Спасибо.