Она заставила себя снова открыть глаза.
Где-то во дворе пилигримы выкрикивали его имя: «Шон!», «Шон!», «Отче!». Глаза снова закрылись, и вот она снова выходит из океана, и взгляд Шона скользит по ней, и все ее чувства вернулись. Казалось, у нее больше не было сил сопротивляться им. Она ненавидела его каждой клеточкой своего тела — но власть, которую он имел над ее жизнью, как-то подчинила ее. Она позволила себе вообразить, что Шон на руках выносит ее из воды. Он легко поднял ее; она обхватила его ногами и положила голову ему на грудь, слушая биение его сердца, и его член уже был в ней. Представив себе это, она двумя пальцами стала легко ласкать клитор. Она не могла отделаться от мысли, что это отвратительно. «Прекрати!» Но у нее это не получалось, пока в отчаянии она во сне не сжала голову Шона так, что его череп треснул и раскололся, а его мозги расплескались на мокром песке. Она рывком проснулась и села, обливаясь потом. Снаружи толпа продолжала выкрикивать его имя. «Шон!», «Отче!», «Господь!».
РОМЕО сидел в закусочной «Макдоналдс» рядом с торговым центром. Он зашел сюда воспользоваться свободным Интернетом. Занимаясь «компьютерным шпионом», он сидел, держа в руках жареную картошку и стакан колы. Он должен перехватить и прочитать то, что Митч Ботрайт слал дочери.
И вообще, почему Митч Ботрайт переписывался с дочерью, вместо того чтобы поговорить с ней? У Ромео появилось плохое предчувствие.
Он открыл письмо. У него перехватило сердце. Он не мог кончить его читать. Ему пришлось отвести взгляд.
Снаружи ребята весело пинали большой пластиковый мяч.
Он попытался собраться с силами. Он знал, что может произойти, но это не помогало. Он подумал: «Ну почему ты такой глупый, Митч? Неужели ты не видишь, какой ужас маячит над вами? А ведь над этим стоило бы задуматься. Я сам не могу отчетливо представить его: все подробности расплываются. Но тем не менее… Ведь ты рискуешь своей семьей. Как ты можешь обречь на риск жизни своих близких, по-дурацки изображая из себя этакого мачо?»
Затем он вернулся к компьютеру и заставил себя прочитать ответ Тары.
МИТЧ тысячу раз видел на телевизору Дайану Сойер, но больше всего его привлекало чувство, что под покровом ее мягкости и любезности кроются ледники Антарктиды. Но при близком контакте он не ощутил ничего подобного — было только ее сердце и тепло, исходящее от него. Она сидела на одном из плетеных кресел, Тара, Митч и Пэтси на диване, а Джейс на полу. Шон устроился напротив ее в таком же плетеном кресле. Она остановила на нем требовательный взгляд и заговорила воркующим суховатым шепотом:
— Шон. Все эти люди за домом. Вся эта… публика.
— Да.
— Они продолжают прибывать.
— Да. И их уже слишком много. Мы перебрались на ярмарочную площадь.
— И насколько я понимаю, вы получаете много писем по электронной почте?
Он улыбнулся. Как осторожно она к нему подбирается.
— Есть кое-что.
— Как много?
— Пара тысяч.
— Пара тысяч?
— Да.
— Шон, чего они хотят?
— Ну, я думаю, они хотят думать, что во всем этом есть какой-то смысл.
— В чем?
— В жизни.
Она улыбнулась. Она обладал безупречной сдержанностью. Он подумал о ней, как о планете на строгой эллиптической орбите. Камеры за ней блестели, как лунные диски, и зрелище было ошеломляющим.
— И они пришли к вам. Почему? Потому что вам выпала удача? Из-за ваших денег?
Он громко рассмеялся:
— Я думаю, из-за Господа.
Он повернулся к Таре:
— Тара, когда твой отец сказал тебе, что семья хочет разделить джекпот, какая у тебя появилась первая мысль?
Тара задумалась.
— Ну… Я вспоминаю, что вроде на секунду у меня появилась мысль: «Папа, а мы должны это делать? И должен ли все это знать этот парень?»
Одна из камер, подкравшись, взяла в кадр, как Шон потряс головой и засмеялся.
Тара продолжила:
— Но затем… мне довелось узнать его…
Она бросила на него быстрый взгляд. Глаза у нее были затуманены, и в них чувствовалась нотка мольбы. Он понимал, что она это делает ради камеры, для спасения людей, которых она любит, — но тем не менее нет ли тут частицы правды? Ее румянец — ведь он подлинный, не так ли? И довольное выражение на лице ее матери — он знал, что оно-то было искренним. Пэтси была довольна тем, что может доверить свою жизнь его рукам. Принадлежал ему и Джейс — он знал и это. И даже Митч, похоже, расслабился. «А снаружи толпились паломники, ожидавшие его, и тысячи их были готовы явиться, и миллионы скоро придут ко мне. Я привнесу в этот мир чистую веру. Я сделаю нечто вроде волшебного гобелена, который сплету из веры, любви и силы, и он оживет…»
Вибрация в кармане. Звонит Ромео.
— Тара, — спросила Дайана Сойер, — когда Шон сказал, что готов раздать все эти деньги… вы поверили ему?
Тара слегка закусила нижнюю губу. Камера приблизилась.
— Да, — сказала она.
— Вы не подумали, что он слегка рехнулся?
— Нет. Я думаю, он прекрасен.
Камеры с нее переместились на Шона и снова на нее. Дайана Сойер с сияющим лицом смотрела на них. Но он снова почувствовал вибрацию на бедре — этот долбаный телефон. Ромео звонит второй раз. «Какая-то аварийная ситуация, с которой, как я предполагаю, он справится сам, — но все же я должен ответить».
Дайана Сойер спрашивала Тару обо всех этих деньгах, что они значат для ее семьи. На мгновение камеры оставили Шона в покое. Он вытащил телефон из кармана, опустил его пониже и откинул крышку. Ромео послал ему текст:
«Бунт. Тара и Митч. Собираются к копам. Планируют убить нас».
Шон резко захлопнул крышку.
Тара говорила:
— То, о чем говорит Шон, я думаю, справедливо. Деньги должны служить тому добру, которое ты можешь сделать. Если вы будете держать их для себя, вы будете жалкой личностью. А если с их помощью вы принесете любовь? Вы будете счастливы. Я думаю, в этом он прав. Вы знаете, он все время говорит, как много ему дал мой отец, многому научил. А сейчас нас учит именно он.
И ее сияющая улыбка.
Невероятно. Как она может быть такой словоохотливой? Такая врунья, врунья до мозга костей. Как она может? И ее отец рядом с ней! Не человек, а какое-то увертливое дерьмо. Врать всему миру. Засранец. Лицемерный лгун!
Дайана Сойер повернулась к нему:
— Похоже, эта семья любит вас, мистер Макбрайд.
Он собрался с силами и выдавил улыбку:
— Теперь они — что-то вроде моей семьи. И вроде они в самом деле любят меня.
Все рассмеялись.
Он подумал: «Как бы нам заставить тебя страдать?
В истории не было никаких мечтаний, и такие засранцы, как ты, разодрали ее на куски своими ложью, предательством и эгоизмом. Но в этот раз вы получите награду. Награду, за которую будете расплачиваться весь остаток своих жизней, вы, трусливые засранцы».
Когда интервью завершилось, он дал знак продюсеру, который подошел и отцепил у него микрофон. Он зашел в небольшую ванную рядом с комнатой Джейса и нажал на клавиатуре сотового номер 7.
— Долго я тебя дожидался, — ответил Ромео.
— Скажи мне только вот что, — прервал его Шон. — Что они планируют?
— А ты готов?
— Просто скажи мне.
Ромео зачитал ему послания.
Шон сказал ему:
— Слушай, я тут, мать твою, никак не могу уединиться. Я сейчас в этой маленькой сральне. Она словно уборная в трейлере Венделла Редински, помнишь ее? Словно сделана из картона. А эти паломники как мухи; они повсюду. Поиметь бы их! Господи, ну ей и придется пострадать. И всей ее семье. Они будут мучиться так, что и не поверят, будто такие мучения существуют на свете.
— Шон, мы не должны…
— Не объясняй мне, чего мы не должны. Ты знаешь, что мы должны сделать. Мы заставим их корчиться, когда подключим к ним электроток.
— Шон…
— Жалей этих засранцев.
ПЭТСИ подошла поговорить с Дайаной Сойер с глазу на глаз после шоу, пока команда просматривала отснятый материал. Она спросила Дайану о ее любимых благотворительных учреждениях, и та упомянула Фонд Робин Гуда. Пэтси сказала, что хотела бы сделать в него небольшой взнос.
Она сказала «небольшой», но и она, и Дайана понимали, что она имела в виду не «маленький».
Она поймала себя на том, что хотела бы присутствия Шона. Но он исчез.
Она проводила Дайану до ее арендованного автомобиля, величественного черного «лексуса». Паломники обступили подъездную дорожку и стали аплодировать, а Дайана оказалась достаточно любезной, чтобы приостановиться и поболтать с ними. Женщина, которую Пэтси презирала, миссис Рили, подошла и стала хлопать челюстью, отпуская уничижительные реплики в адрес Эллен Дегенерес, словно Дайане это было надо! Дайана отпрянула от нее и повернулась к Пэтси за спасением.
— Очень жаль, — сказала Пэтси миссис Рили, — но мы так спешим, потому что нам надо поговорить. — Ни грубо, ни оскорбительно, но — бах! — и женщина заткнулась.
Когда Пэтси и Дайана отошли, та пробормотала:
— Благодарю вас.
И Пэтси подумала: «Может быть, это правда — то, что Шон сказал обо мне, — я буду руководить».
Она подумала, что, наверно, есть присущие тебе качества, которые, как бы ни были они тебе близки, ты их просто не замечаешь. «Ты слепа и не видишь их. Нужен кто-то со свежим глазом, чтобы увидеть их, вынести миру и заставить тебя сиять в глазах всех, как я сияю сейчас. Господи, как бы мне хотелось, чтобы Шон был здесь. Где он, куда он ушел, ради всего святого, что он делает?»
РОМЕО вцепился зубами в костяшки пальцев, словно грыз яблоко, а затем тыльной стороной окровавленного кулака вытер слезы. Затем нажал на педаль газа. Но поскольку двигатель был отключен (он остановился рядом с мельницей пульпы), ничего не произошло. Он не мог плакать, потому что говорил по телефону с Шоном. Тот объяснял ему, что Ромео должен сделать. Он говорил, что двигаться надо шаг за шагом, и после каждого шага он будет ждать сообщения Ромео.
— Я это сделал.
— Хочешь все записать? — спросил Шон.
— Нет. Я и так все запомнил.
— Ты помнишь, что говорить?
— Пришла ценная посылка. По почте.
— Ты должен все это сделать, Ромео. Я не в состоянии заняться этим.
— Хорошо.
— Будь безжалостным. Я не могу, потому что мне нужно, чтобы они доверяли мне. Они должны любить меня — или все превратится в дерьмо. Ты понимаешь?
— Ага.
— Я знаю, ты волнуешься. Я знаю, ты не хочешь этого делать. Но все зависит от тебя.
Когда они закончили разговор, Ромео подумал: «Теперь я могу плакать — в этом уединенном месте, где меня никто не услышит». Но он продолжал сидеть молча, не издавая ни звука.
БАРРИС очистил место среди хлама на кухонной стойке и начал писать письмо, чтобы внести ясность в положение дел.
Прежде всего он написал: «Дорогая Нелл».Но затем решил отказаться от такого начала. Он взял чистый лист и снова написал: «Дорогая Нелл».
И затем стал писать:
«Ты не хочешь иметь со мной никаких дел, потому что считаешь меня идиотом. Ты права. Но как ты, наверно, знаешь, я любил тебя каждую минуту каждого дня с нашей первой встречи в ресторане Арчи в Дарьене, когда был самый восхитительный вечер в моей жизни, и я так думал, даже когда женился на Барбаре. Я предполагаю, что ты это знала и, наверно, она тоже.
Сейчас ты должна была слышать о моей встрече с твоим сыном Митчеллом».
Он остановился. Митчелл пишется с двумя «т»?
И в словарь не заглянешь, потому что имя — это не слово.
В таком случае почему бы просто не назвать его Митчем? Ведь это письмо, в котором ты не должен соблюдать эти чертовы формальности.
Он уставился на страницу.
Что это такое?
«Это самая дурацкая вещь, которую я делал в жизни. Ради бога, какой смысл писать все это?
Если быть честным, в чем смысл всех этих дурацких вещей, что я делал ради этой женщины?»
Например, та ночь сорок лет назад, спустя несколько месяцев после окончания школы, когда он появился под окном Нелл, всхлипывая и прося ее дать ему еще один шанс. Она была любезна в своем отказе — но не слишком. Это был не тот случай — «О, моя любовь, приди в мои объятия». Скорее это было — «Я польщена, но давай покончим с этим». Или тот день двадцать лет назад, когда ее сын Митч уломал Нелл присоединиться к церкви, а когда Баррис встретился с ней в супермаркете, она откровенно сказала ему, что «Возрождение веры» больше напоминает помещение для игры в бинго для пожилых горожан, чем церковь; а он признался, что посещает ее только по настоянию Барбары, — и они расхохотались и смеялись всю дорогу до кассы, после чего он целый год не мог толком уснуть. В том году его выставили из группы по борьбе с наркотиками за чрезмерное рвение, когда он обвинил сына городского уполномоченного, что тот имеет дело с крэком, но не смог этого доказать и был смещен с должности. Но в то же время это был год, когда он чувствовал себя более чем живым, потому что хранил память о встрече с Нелл в супермаркете и как она смеялась его незамысловатым шуточкам. Но потом, когда Джесси устраивал барбекю, он вел себя чрезмерно возбужденно, и она оборвала его. Еще был день, когда он пришел поговорить с ее учениками по программе «Полиция и общество» и был довольно забавным (хотя, возможно, ему это лишь казалось, потому что на самом деле это она веселила всех), а потом она сказала, что его выступление было настоящим триумфом. За все эти годы было еще несколько случайных встреч в Уинн-Дикси и на пикнике Харт-Драйв; плюс случай, когда среди примерно семисот машин он увидел ее, когда она проезжала мимо его поста; и еще несколько телефонных звонков, когда он приглашал на то или иное мероприятие (она всегда отказывалась) и дважды на фейерверк в честь 4 июля на Сен-Симоне и, конечно, на похороны Барбары. И все это время, все эти сорок лет, день за днем и даже во сне он лелеял надежду. Быть идиотом хорошо хотя бы потому, что при этом ты слишком глуп, чтобы понимать, какой ты идиот. Но предположим, что ты хоть на секунду поумнел, и перед тобой открылась вся картина, вот как сейчас. И вся твоя тупоголовая жизнь рухнула, как шкаф с башмаками, рухнула тебе на голову — разве это не унизительно? Как можно вынести такую боль? Как жить с этим? И кроме того — почему тебе этого хочется?
КЛИО маялась в своей комнате, слушая «Взмахни ресницами» и глядя в стену, когда ей позвонил тот странный маленький пижон, которого она встретила в татуировочной студии, — вроде Ромео, менеджер группы «Гони быстро и закрой глаза».
Он сказал, что встретил в Дарьене того парня, который организует подвешивание тела.
— Хочешь посмотреть на его аппаратуру?
— Хорошо. — Она попыталась сказать это равнодушно, но на самом деле была просто счастлива выбраться из дому.
Он встретил ее, и по 17-й они поехали на север. Музыка у него в машине была громкой и резкой, но Клио она устраивала. Она была довольна тем, что просто едет. Через несколько миль к северу от города они проехали мимо старой рисовой плантации. Сегодня было так жарко, что казалось, волны жара идут от полей. Белая цапля или какая-то другая птица, не шевелясь, стояла на одной ноге, просто парила в этой жаре.
Ромео приглушил громкость и сказал:
— Не могу поверить, что они это делали. Твоя семья занималась этим?
— Чем именно?
— Владела рабами.
Она пожала плечами:
— Наверно. Мой прапрадедушка или кто-то из них. Он вроде был майором в армии Конфедерации.
Ромео задумался:
— Но ведь он не был плохим парнем, верно? Наверно, друзья говорили ему: «Да не беспокойся ты, владеть рабами — это классно». Люди верят во все, что им втолковывают друзья. Вот так ты становишься солдатом. Ты говоришь: «Вот они, мои друзья. Я люблю их. Я доверяю им». Затем ты начинаешь убивать налево и направо и превращаешься в дьявольского тролля смерти. Ты должен это сделать и делаешь с удовольствием, потому что это ради твоих друзей. На самом деле все это ради любви. Правильно? Иисусе, до чего долбаная планета! Как моей душе довелось оказаться на этой планете? Прости. Я разболтался.