Глава 13
Веранда постоялого двора Мучи
Того же дня, полдень
Приветствуя старушек, Николь зашла на террасу. Муча обливала безликие булочки сиропом, а сверху посыпала маком и сахарной пудрой.
– Как славно, – произнесла девушка, – я всегда думала, мак добавляют в тесто до того, как ставят в печь, а не после их приготовления.
– Что ты такое говоришь? – изумилась Муча.
– Да, а ещё сверху их обмазывают яичным желтком, и они становятся румяными и аппетитными.
Муча вытаращила свои маленькие чёрные глаза и посмотрела на миссис Митчелл. Та невозмутимо нарезала лимон колечками и следом посыпала крупной солью. Выражение её лица ни претерпело изменений, и Николь заинтересованно разглядывала их.
При свете дня миссис Митчелл выглядела не больше пятидесяти пяти лет. Морщины на припудренной коже, похожей на спелый персик, расползлись только от внешних уголков глаз. Она сохранилась, как Шигирский идол5, не тронутый законами естественного отбора и старения. Её молочного оттенка волосы, достающие до мочки уха, отлично гармонировали с шляпкой, которая прекрасно держалась на зачесанной шевелюре. На тонких губах деликатно смотрелась баклажановая помада.
Муча на фоне элегантной Розы Митчелл совершенно померкла. Солнышко подарило ей тёмный загар, полностью поглотивший прирожденную желтушность кожи. Она не использовала косметики, не загоняла волосы в изящные прически. Её волосы, точно белый снег, всегда собраны назад в гладкий пучок и блестели, как поверхность озера в ясный день. Да и в зеркало она гляделась изредка или в случае, если в глаз что-то попало. Ей нравилось проводить время у плиты, потому что на кухонной полке находилось фото её мальчика.
Николь вернулась к реальности, когда монголка сказала.
– Без толку это!
– Муча, возможно, девушка права, – Роза улыбнулась Николь, – и стоит попробовать испечь пироги по новому рецепту.
– Чужаки вечно чудят. На печном жару мак чернеет, как уголь, и становится горьким. А посыпая булочки сверху, мы спасаем сладковатый привкус десерта. Ну а про желток – заявленный вздор! Моя мама всегда говорила: как скорлупу не крась, яйца всё равно остаются яйцами.
Спор не принёс бы пользы, и журналистка снисходительно кивнула.
– Николь, присаживайся, дорогая! – сказала миссис Митчелл, показывая жестом напротив себя.
Николь устроилась на стуле, положив рюкзачок рядом. Стали пить малиновый чай с душистой мятой. Глиняные чашки имели значительный вес, но их объём не превышал и ста граммов. Расписные блюдца с толстым дном смотрелись грузно, но всё же Николь прельщала грубая работа мастеров посёлка. Резная, украшенная необычным орнаментом посуда отражала дух старины со времен князя Владимира.
– А зачем вы посыпаете лимон солью? – спросила Николь Розу. – С сахаром ведь намного вкуснее!
Муча отставила баночку с кондитерским маком, и её приторная гримаса затаила в себе хитрость старой лисы.
– Мы готовимся к соревнованиям, которые будут на празднестве, – ответила миссис Митчелл.
Глаза Николь разожглись любопытством. Она не могла спокойно усидеть на месте, с жаром расспрашивая старушек о предстоящем празднике. Но как бы она не пытала их, применяя навыки журналистского опыта – те не сознавались.
– Зачем нам портить интригу? Скоро ты сама всё увидишь, – сказала мисс Митчелл. – И, кстати, не убегай, пока не сниму с тебя мерки. Ты же не собираешься идти на карнавал без костюма!?
– М! – воскликнула Муча, отстраняясь от чашки. – И у меня не забудь-ка снять.
– Это ещё зачем? Или ты полагаешь, что костюм будет тебе велик при том, что целый год ты уминала горы плюшек и пирога с брусникой?
Муча скривила лицо.
– Ох… Митчелл, …а ты полагаешь что нет? Да если хочешь знать, я стала худее на целых четыре фунта! Ты хоть глянь на мой палец, – Муча продемонстрировала кривой указательный предмет обсуждения. – Видишь?! Он сильнее, чем раньше, смотрит в бок. Он похудел!
– Глаза у тебя смотрят в бок! – отмахнулась Митчелл. – Ты деревенская невежда! Старость твои руки превратила в крюки, а ты ищешь другие оправдания.
Над безобидной ссорой старушек Николь потешалась мысленно, но виду не подавала, боясь оскорбить их восприятие критики. Миссис Митчелл, несмотря на возраст, держала спину, как истинная леди. Она пригубила чашку, оттопыривая вперед толстый, необычайно гибкий мизинец правой руки. Муча бесцеремонно закидывала в рот кружочки пересоленого лимона, продолжая спорить с миссис Митчелл.
Николь погрузилась в тревожные раздумья. Ей не давала покоя мысль, что этих чудесных стариков, живущих в домах с вычурными ставнями и верандами, может не стать. А вместо этого издалека поселятся очертания буровой станции, которая нарушит экологическую чистоту ареала и уничтожит великолепие природы. Свежий воздух превратится в бедную кислородом смесь, а несравненные квезали погибнут в неволе современности.
(«Ещё один самовар, и можно приступать к ненавязчивому расспросу» – решила Николь.)
Спустя полчаса весь лимон был съеден и выпито два самовара травяного чая. Митчелл сняла необходимые мерки с пышногрудой фигуры Николь, и, когда Муча ушла подготавливать очередной самовар, Николь ненавязчиво, будто невзначай, спросила её:
– А почему продовольствие доставляют в посёлок на машине, а не по воздуху, например? Мне говорили, у Касима есть собственный вертолёт.
Поправляя шляпку дерганной рукой, миссис Митчелл омрачилась. Её растревоженные глаза смущённо устремились в пол. Николь поняла, что бестактным вопросом застала женщину врасплох. Но подавлять в себе стержень любознательной журналистки больше не могла.
– Никогда не говори об этом при Муче, – сухо ответила Роза.
Николь почувствовала воодушевление от скорой развязки одной из главных тайн Красного Ручья. Пуская в ход профессиональную хитрость, девушка продолжала вести себя естественно. Она допила остывший чай и бросила невозмутимый взгляд на миссис Митчелл.
– Не понимаю. Мне показалось, Муча обожает говорить о сыне. К примеру, на днях она с вопиющим восторгом поведала о моментах его детства и юношества. Очень жаль, что Касима отправили так далеко. И совсем неудивительно, что он не приезжает сюда.
Пока Николь произносила речь, Роза достала платок из кармана ситцевого платья цвета лаванды. В её накрашенных глазах с редкими ресницами проступили слезы, а ровный голос понизился на два тона.
– Касим погиб… погиб во время военного задания. Тогда наш посёлок ещё кипел жизнью: многолюдной, вполне цивилизованной, и его относили к военной базе вблизи восточного Уральска. Это уже потом он стал разваливаться на глазах, нас открепили и благодаря обособленному положению мы сумели заставить людей забыть о себе. Но в то время Касим поступил на службу, и генерал лично поручил ему возглавлять испытание новых вертолётов. Долго от него не было никаких вестей, а спустя полгода нам прислали письмо, что похожий вертолёт, на каком улетел Касим, потерпел крушение в районе горных хребтов. Когда мы сообщили Муче – она не поверила. Ещё бы! В такое сложно поверить! Тем не менее, Касима нет с нами уже девять лет, а она продолжает верить, что он по злой случайности не может отыскать пути домой. Мы отлично спрятались здесь: кругом горы, леса, никаких указателей. И вторую подъездную дорогу к посёлку мы перегородили. Сюда можно дойти пешком по лесу на протяжении шести километров от большой дороги и на машине, но этот глухой лесной поворот люди объезжают, полагая, что дорога ведёт в тупик. Однако, на вертолёте нас обнаружить легче всего.
Миссис Митчелл замолкла. Её глаза переполняли слезы сострадания. Она осторожно положила свою ладонь на руку Николь, и та прочувствовала душераздирающую боль, едва старушка продолжила.
– Каждый вечер Муча собирает хворост в лесу, укладывает его в кучку, а затем, не дожидаясь восхода солнца, идёт на холм и поджигает костер на том месте, куда приземлялся вертолёт Касима на рассвете. Она верит, что горящий костер поможет сориентироваться в любом тумане и наведёт его на посёлок, а родительские молитвы сохранят его от лиха… Глупости конечно, но она никогда не свыкнется с правдой. Гибель Касима выжала из Мучи жизнерадостность и веру. Она поклонялась многим католическим святым, но, когда случилась трагедия, Муча отвергла существование Господа и его святой армии. На иконы у неё рука не поднялась – она их не выкинула, но теперь ей дела до них нет. Годами они пылятся, съеденные паутиной и мраком. Она нашла утешение в языческих идолах. Новая вера в ней окрепла. Но она и в подметки не годится той, что была при живом Касиме. Он унёс её жизнь с собой, в горную могилу.
Миссис Митчелл горько заплакала, вытирая бегущие ручьи платком, и Николь стало не по себе. Переживательная история отразилась болью в голове Николь. Её сердце, бьющееся в такт горю, сжалось, и она непреднамеренно обняла старушку за плечи, а Муча, тем временем, вернулась с горячим самоваром.
– Э-э-э! – возмутилась она, увидев рыдающую Розу. – Ты мне всю террасу зальешь своими соплями. Немедленно прекрати! Не хватало ещё, чтобы доски размокли и заскрипели полы.
Чувствуя, как легко Муча разрядила обстановку, Николь хихикнула, а за ней сквозь слезы засмеялась и миссис Митчелл. Николь подметила, что хозяйка постоялого двора редко смеётся над собственными шутками, потому невольно задумываешься, шутит она или говорит всерьёз. Муча разлила свежезаваренный чай, и Николь перевела дыхание, сделав вывод, что для чаепития с тремя подходами необходимо иметь развитую привычку и отличную растяжимость живота. Ей вспомнилось, о чем сообщил Андерсен накануне, и она поинтересовалась у старушек.
– А во сколько намечается трансляция фильма на большом экране?
Они живенько переглянулись.
– Какого ещё фильма?
– Андерсен сказал….
Стоило ей только упомянуть известное всем прозвище, старушки разразились смехом наперебой: одна громче другой, и Николь поняла, что снова угодила в плен искусного враля.
Глава 14
Пока Муча, Николь и Роза Митчелл продолжали чаепитие, мимо постоялого двора проходил сутуловатый мужчина лет пятидесяти. Руки, деловито сложенные за спиной, и вид глубокого мыслителя отличали его от остальных жителей посёлка. Густая борода была похожа на вату, а круглые очки увеличивали вдвое серо-зелёные глаза. Несмотря на худощавое лицо у него один ярко очерченный подбородок следовал за другим более расплывчатым.
– Самуил Петрович! – радостно завизжала Муча. – Не проходите мимо, заходите на чаёк!
Муча повернулась к Николь.
– Это душа и сердце нашего посёлка. Наш единственный лекарь во всей округе. Поразительный человек!
Доктор повернулся спиной к веранде, подставляя солнцу усыпанное веснушками лицо. Пока он рассудительно глядел на причудливо рваные облака небесной лазури, Муча поторопилась в дом. Весь воздух пропитался волнительной суетой, вызванной то ли уважением к почитаемому лицу, то ли трепетным страхом перед ним. Николь наблюдала, как он важной страусиной походкой проследовал на веранду, и миссис Митчелл подскочила, чтобы подвинуть ему стул.
«Врачеватели современности могут позавидовать такому уважительному отношению со стороны больных. Похоже, здесь врач приравнивается к Богу» – подумала Николь.
– День Освобождения обещает чудесную погоду, – сказал он, с усилием проговаривая окончания.
Его манера разговора была столь привлекательна, что Николь не отрывала глаз от медленных движений синеватых губ врача.
На веранду выскочила Муча с подносом, где стояли запечатанная бутылка и стакан. Она налила Макуля и подала ему тканевые салфетки: одну – лекарь возложил на ноги, тщательно разглаживая; другую – неспешно завязал на груди. Весь он был слишком медлительный, деликатный и глядел немного свысока. Они представили ему Николь; лекарь вызвался почтить её здоровье Макулем, и завязалась беседа.
– Как там маленький Сэм? – спросила миссис Митчелл.
Самуил Петрович вытер салфеткой рот промокательными движениями, что тоже заявляло о его безмерной опрятности.
– Состояние критично. Никак требуется вмешательство высших сил.
– А что не так с этим Сэмом? – уточнила Николь.
Лекарь многозначительно посмотрел на журналистку и, не определившись наверняка, можно ли ей доверять, молча принялся за сдобу. Пояснения внесла Муча, наливающая новую порцию Макуля в стакан.
– В прошлом году, невесть как, мальчишка попал под поезд и лишился обеих ног.
– Горемычный, сколько же он выстрадал! – подхватила Роза. – Боль, страх, одиночество. Такое испытание не всякому взрослому по силам, а он ещё ребёнок.
Николь передёрнула плечами.
– Разве здесь ходят поезда?
– По ту сторону холма, в десяти километрах от Ручья, – пояснила Митчелл.
Самуил Петрович, не прерывая трапезы, молча кивал головой. Как только покончил с плюшками, он вытер и без того незапачканный рот – ибо ел он с поразительной аккуратностью – а также масляные руки. Смачно запивая Макулем, он наконец обмолвился.
– До семи вечера мы должны госпитализировать его в больницу для протезирования. Сэм отказался ехать.
– Неужели ничего нельзя сделать? – тревожно спросила Николь.
– Медицина бессильна, когда пациент, находясь во вменяемом состоянии, отказывается от предложенной помощи. Принудительное лечение возможно только в больницах психиатрического профиля.
– Может, стоит придумать ему мотивацию? – не унималась Николь.
Врач запрокинул голову, и сквозь очки на неё смотрели огромные, увеличенные линзами глаза.
– Душечка. Ты, вероятно, не вполне понимаешь, что речь идёт о ребенке, для которого нет лучшей мотивации, чем бегать собственными ножками по холмам и долинам. Что я могу предложить ему более весомое, чем возможность передвигаться самостоятельно? – лекарь сделал короткую паузу, проведя рукой по густой бороде и прибавил. – Он невыносимо упрям, к тому же круглая сирота, и давить на него не в моей компетенции.
Ситуация казалась безвыходной. Все опустили головы в мрачном молчании. Такое горе не могло остаться в стороне, и всякому из присутствующих хотелось помочь бедняге, но никто не знал как. Прокручивая идеи в голове, Николь вдруг просияла.
– Я думаю, ещё не всё потеряно, – через мгновение сказала она. – Давайте я попробую убедить мальчика, а точнее мы! А сделать нужно вот что…
Николь объяснила суть поведения каждого из них, и по мере изложения плана Самуил Петрович расплылся в лукавой улыбке.
Глава 15
Дом Сэма находился вблизи автосервиса «Пробег». Самуил Петрович в спокойной манере следовал впереди, за ним шли Николь с рюкзаком на плечах; Муча, несущая целую тарелку плюшек, и миссис Митчелл с обувной коробкой. Подойдя к веранде, Самуил Петрович откашлялся в кулак и вытер натертые башмаки о коврик, лежащий у входа. Без стука и других положенных условностей они чередом вошли в дом номером 17.
От завешенных штор в комнате царил полумрак. По сравнению с улицей в помещении ощущалась дивная прохлада, а также специфический запах бинтов или антисептиков. Расположение комнат в доме было таким же, как в доме номером 12: маленькая квадратная прихожая с настенной вешалкой; просторная комната зала, уходящая влево, а вправо – узкая кухонька. Почти рядом с окном в зале находился короткостриженый мальчик лет двенадцати на инвалидной коляске. Четверо прошли к нему. Выглядел он крайне несчастным и отчужденным.
– Сэм, дорогой, – мягко обратилась Роза, – мы пришли собрать тебя в дорогу. Посмотри, какую рубашку я для тебя сшила.
Миссис Митчелл открыла коробку, где лежала хлопковая рубашка пастельно зелёного цвета, и положила на стул перед мальчиком. Надежда разожгла её глаза лучезарной добротой. Но он и не думал смотреть на неё.
– Ты такой молодец, что поедешь в больницу! – подхватила Муча.
Мальчик надул губы и демонстративно отвернул голову.
– Я никуда не поеду, – гневно процедил он. – Оставьте меня в покое!
Улыбки покинули лица обнадеженных старушек, и Николь еле заметно кивнула им в сторону двери. Они расстроенно поплелись к выходу.
– Здравствуй! – сказала Николь, когда она и мальчик остались вдвоём. – Значит, тебя зовут Сэм?
Она спросила его невероятно ласковым тоном, как обычно разговаривают между собой закадычные друзья. И мальчику не нравилось, что кто-то посягает на его личное пространство и одиночество. Он сдвинул белесые брови и не обронил ни слова. Николь догадалась, что тот еще не намерен вступить в диалог. Осмотревшись, она подставила стул к инвалидной коляске и села.
– А меня зовут Николь!
Она протянула ему руку, но мальчик не сдвинулся. Тогда она достала из рюкзака игрушечный калейдоскоп, подаренный ей сыном художника, и простодушно протянула ему.