– Говорят, эта трубка перемещает в мир чудес.
Мальчик недоверчиво покосился на игрушку и скрестил на груди тощие руки в качестве протеста. Он был необычайно измученным, костлявым и бледным. («Наверно, он вообще не выходит на улицу.») Его наружность имела все основания полагать, что переходный возраст подошёл к заветной границе: нос, усыпанный мелкими прыщиками и веснушками; зализанные сальные волосы и редкий пушок над губой. Привлекательно смотрелись только длинные рыжеватые ресницы, которые с легкостью прикрывали глаза, горящие гневом. Одежда из грубой материи здорово износилась и давно не знавала стирки и глажки. Николь приложила колоссальное усилие, чтобы убрать из голоса жалость.
– Ты уже взрослый мальчик, и потому я буду разговаривать с тобой, как с настоящим мужчиной, – он угрюмо смотрел перед собой. – Однажды я тоже уехала туда, где у меня не было родных, и меня никто не ждал. Я родилась и жила в Венгрии. Там моя семья, купленный дом, хорошо оплачиваемая работа. Но в один прекрасный день мне непреодолимо захотелось что-то поменять в своей жизни. Меня долго уговаривали родные и друзья. Говорили, что Россия – суровая страна лентяев, пьяниц и дебоширов, и здесь нельзя прижиться иностранцу. Но я не послушала и спустя неделю приехала в Рязань. Честно, не знаю почему выбрала именно этот город. Наверно, понравилось название. Я полнилась уверенностью, что, имея приличное образование за плечами, у меня не возникнет проблем с трудоустройством. Но оказалось всё не так просто, как думалось. На собеседованиях требовали безукоризненные знания русского языка и грамматики, а мои знания хромали на обе ноги. Я получала отказ за отказом, после чего тратила деньги на всевозможную литературу, постигала правила языка, старалась понять классику Пушкина и Лермонтова, ходила на курсы лингвистики. В одной из редакций после собеседования я встретила добрую девушку. Она отнеслась ко мне всей душой и пониманием и помогла восполнить пробелы в языкознании. Вскоре я получила небольшую должность в газете, не востребованной спросом. Платили мало, а мои личные сбережения улетучивались, как пар. Но я продолжала учить, стараться, постигать, только самостоятельно. Денег на курсы не осталось. Потом за две небольшие провинности мне сбавили жалованье, и я сводила концы с концами, – Николь улыбнулась. – Дошло до того, что открыла холодильник, а там стояла одинокая банка оливок. Я голодала. Очень долго. В основном, обходилась молоком, консервами и хлебом. Затем мне стало нечем платить за комнату, которую сняла на окраине. Хозяйка входила в моё положение и давала недельную отсрочку. Но недели тянулись к месяцам, и наконец она попросила меня съехать. Я оказалась на улице. Мне было некуда пойти, не к кому обратиться в чужой стране. Но моя любовь к России была выше преград! К тому же вернуться на родину опозоренной после тех заверений, которыми распалялась, уже не могла. Я истратила последние деньги на покупку билета в Новгород – я испытала судьбу во второй раз. Но и там меня не ждали с теплыми объятиями. Работа не подворачивалась, жилья не было. Я обходилась временными подработками: клеила листовки, мыла подъезды. Неоднократно мне приходилось ночевать там, а питалась возле палаток с булочками или на лавке во дворах. Подобный образ жизни измотал меня: я похудела на шесть килограмм и чувствовала себя грязной голодранкой. Одна великодушная женщина приютила меня, и я вновь стала походить на человека. В поисках работы я подала объявление в местную газету, и через два дня состоялось собеседование в журнале «Феномен».
Но и тут меня поджидало разочарование: начальник категорически отверг мою кандидатуру. Я шла, убитая горем, по коридору редакции, понимая, что не смогу выжить там, где меня считают чужой; у меня нет денег, дома, условий для развития. Я одна среди большой равнодушной толпы… И тут мне посчастливилось. В дверях редакции я нечаянно столкнулась с Киром Булавиным. Уже на тот момент он был ведущим журналистом и сыграл немалую роль в моей жизни. По его многочисленным просьбам меня всё же приняли на работу. И вот теперь, благодаря журналу я нашла это райское место с удивительными людьми! – Николь взглянула на мальчика, он быстро моргал. – Каждые наши поступок или шаг, важная встреча или пустая, важный разговор или бессмысленный – все эти, казалось бы, незначительные составляющие быта тесно связаны между собой, как звенья одной цепи. Не будь того или иного элемента – хронология событий будет развиваться иначе. Перемены необходимы! Вдруг, отказываясь от операции, ты прервешь цепочку, которая приведёт тебя к счастливому финалу?
Бордовые губы мальчика задрожали. Его растрогала подлинная история Николь. Молчание тянулось минуту, потом опечаленный мальчик, не сумев побороть натиск сострадания, закрыл лицо руками и громко разрыдался. В Николь взыграл ярый материнский инстинкт. Она крепко прижала его к своей груди. Но Сэм по-прежнему продолжал всхлипывать.
– А вдруг я умру? Я не хочу умирать, я очень боюсь! Это же так больно.
– Ну что ты! Твоя жизнь только началась. Самое главное, в твоей груди бьётся сердце отважного льва, а этого достаточно, чтобы стать счастливым!
Мальчик вытер слезы. Его слегка припухшие голубые глаза засияли радостью.
– Думаешь?
– Ну конечно!
Он рассмеялся.
– А дашь игрушку посмотреть?
С простодушной улыбкой Николь протянула калейдоскоп, и мальчик заглянул в трубу.
– Ух ты! И как там помещается столько узоров?
– Не знаю. Может, через несколько лет ты мне сам откроешь эту тайну.
Дверь медленно приоткрылась, и в дверном проёме показалась голова Мучи, затем Розы. Николь моргнула им, приглашая войти. Они взглянули на радостного мальчика и не сумели сдержать слез умиления.
– Ничего не скажешь, – осклабился Самуил Петрович, – результат налицо!
Несколько часов они провели в дружеской обстановке, уплетая плюшки и рассказывая потешные истории. Мальчику собрали дорожную сумку. Самуил Петрович изъявил желание остаться дома с Сэмом до назначенного времени, когда Чак заедет за ними. Миссис Митчелл откланялась, чтобы успеть подготовить дюжину карнавальных костюмов.
Муча и Николь вместе двинулись по тёплой тропе каждая к своему дому. Молодая трава покорно склонялась к их ногам. Лёгкий ветер, как шаловливый ребёнок, играл с золотыми волосами Николь, путал их, кидая из стороны в сторону. Солнечный свет, падая на дикие кустарники обочин, создавал на дороге темные тени. Стояла духота. В это время миряне занимались бытовыми делами: мастерили, кашеварили, возделывали землю. Детишки ковырялись в песочницах или плескались в доверху налитых бочках у веранды дома. Подле 7 дома Чак облагораживал кустарники. Его талант превращал зелёные создания природы в шедевры топиария. Он увидел проходящих женщин и махнул им рукой; они махнули в ответ.
Сперва Муча и Николь шагали молча. Слишком о многом хотелось девушке расспросить свою спутницу, и она раздумывала, с чего начать. Прошла ещё минута-другая, прежде чем Николь спросила:
– У миссис Митчелл есть муж?
– Нет, она собиралась избежать подобных вопросов, называясь миссис. В молодости она много читала английской литературы, вот и решила немного почувствовать себя из европейского теста, – Муча вздорно рассмеялась. – Юная Роза была слишком заносчива и славилась дурным нравом. Её считали первой красавицей на деревне. Она задирала нос, отказывая очередному претенденту на её руку и сердце, – лицо Мучи стало невероятно хитрым. – Но после тридцати пяти одолела её тоска зелёная. И она влюбилась… от скуки – это точно. Видала, как она и Щавель чувственно танцуют, держась за ручки?
– Видела, но разве это о чём-то говорит? Кажется, в посёлке танцуют все, у кого есть здоровые ноги, – рассмеялась Николь, – и насколько понимаю, у миссис Митчелл и Щавеля существенная разница в возрасте.
Муча возмутилась.
– Кто тебе сказал такую глупость?
– Никто, я так подумала.
Муча весело захохотала.
– Ой, дорогуша, не считаешь ли ты, что нам пора почить в иной мир?
Николь смутилась, и незатейливый румянец покрыл её бледное лицо.
– Как можно! – сказала она. – По-моему, в шестьдесят жизнь только начинается!
Муче польстили слова Николь, но совсем не по той причине, которую она предполагала.
– Митчелл 93 года, мне 89, а нашему повару 95.
Округлые глаза Николь уставились на довольную мину старушки.
– Вы меня разыгрываете?!
– Нет, это чистая правда.
Утопая в сомнениях, Николь замолчала, и Муча продолжила сыпать аргументами.
– Как заботливая мать относится к родному чаду, так и мы бережно относимся к своей природе. И она отблагодарила нас в ответ. Выглядим мы неплохо, но, как бы не было прискорбно, мы все отнюдь не молоды, дорогая.
Николь побоялась, что доверительная откровенность Мучи иссякнет на самом интересном месте, и, решив отложить размышления на потом, спросила её:
– Так между Розой и поваром было нечто большее, чем вежливый танец?
– Несомненно, у них L'amour6. И началась она очень давно. Щавель никогда не блистал красотой, но в душе он поэтичный романтик. Он писал ей чудесные стихи, признаваясь в чувствах. Однажды Роза обронила одно такое письмо на моей веранде. Я не предполагала, что оно адресовано не мне. Конверт был неподписанным, а внутри оказался листочек со стихами. Я сообразила что к чему только дойдя до финальной строки.
– Они так и не поженились?
– Нет. Роза тщательно скрывала их внебрачную связь, – Муча хихикнула. – Дуреха - Митчелл, вообразила себе, что они тайные любовники, и в посёлке ни сном, ни духом про них. Как-то раз по весне я застала эту парочку на холме ночью. Не замечая никого, они любовались звёздами.
– Но, если они так любят друг друга, что помешало им воссоединиться? – спросила Николь.
– Чужая душа – потёмки. У Розы с молодости сложилось впечатление, что двое людей, связанные законом, не могут быть счастливы. Её родители безмерно почитали друг друга, но не любили. Наглядный пример и вбил ей в голову некую «Схему разоблачения».
– Схему разоблачения? – удивилась Николь.
– Да, так Роза называла жизнь после свадьбы.
– И в чём состоит разоблачение?
– Первый год новобрачных пролетает, как в сказке. Наслаждаясь сменой положения в обществе, они крайне счастливы. Им нравится гордо расхаживать, хвастая налево, направо достоинствами своего избранника. В ту прекрасную пору всё и вправду видится иначе: необыкновенно милым и чистым, словно капли росы по утру. Недостатки тогда глубоко спрятаны под мнимыми достоинствами. Однако, время уничтожает не только жизни, но и души. Пламя огня затухает также неизбежно, как беспросветная ночь поглощает ясный день. А затем и вовсе наступает переломный момент, когда супруги воспринимают всё, как должное: перестают прихорашиваться, полагая, что никакая сила невластна разлучить их; перестают говорить тёплые слова; теряют интерес друг к другу – словом, срывается первая фальшивая маска. Их начинает тяготить союз. Роли, уготованные им, сложны в исполнении. Но сыграть их необходимо, чтобы не пасть жертвой злых языков. Эти роли множественны: роль благочестивых родителей; верных супругов; покладистой, исполнительной жены, для которой супружеский долг превыше остальных интересов в отдельности – сплошные маски и спектакль! Люди устают жить в установленных рамках. Напряжение растёт, появляется желание глотнуть свободы – и тогда срывается вторая по значимости маска. Она и превращает малую трещину в большую пропасть. Вот так действует «Схема разоблачения». «Быт съедает любовь, а узаконенные отношения теряют невинную прелесть. Сохранить иллюзию счастья можно только при условии никогда не сочетаться браком» – так утверждала Роза. Она презирает слово брак. Как сейчас помню её возмущённое лицо, когда она говорила: «Разве могут люди построить крепкую семью, коль изначально их счастье нарекли словом „Брак“? Что делает покупатель, когда ему продали бракованную вещь?... Он несёт её обратно, в магазин. Так и здесь – нельзя построить крепкую избушку на топком болоте». Так неслись годы, и теперь десятки лет тайной любовной переписки, танцы в «Золотой Подкове» – это всё, чем наслаждается Митчелл, боясь разрушить мир, в котором она и Щавель преданы истинному чувству.
– Ты не разделяешь её позицию относительно брака?
– Разумеется нет! – ответила Муча. – Я дивлюсь её скверным суждениям. Не спорю, ничто не вечно под луной. Может, в её словах и есть некая соль истины. Однако, подобные рассуждения грозят нашему обществу крахом. Любой человек в душе остаётся необузданным дикарем, и не будь тех рамок, которые так презирает Роза – мир безвозвратно исчезнет. Я прожила с мужем двадцать лет; бывало всякое, но я ни разу не пожалела, что вышла замуж. Проблемы сложно преодолеть в одиночку. Но, когда рядом есть мужественное плечо, страх мельчает на глазах.
Муча взглянула на Николь, та увлеченно слушала.
– С Митчелл никто не согласен. Возьми хоть Мексиканца. Он сильно любил свою покойную жену Ефросинью. Помню, как они собственными руками выкладывали фундамент «Золотой Подковы», затем состоялось открытие. Новый кабак стал для мирян настоящей отдушиной во времена зимней стужи. Трудолюбие и дисциплина присутствовали в равной степени в обоих. Ефросинья тогда здорово загорелась добродетелью. В те годы свирепствовал тяжёлый грипп, и, чтобы хоть как-то поднять дух красноручейцев, она решила открыть бильярдную…– Муча заговорила низким голосом. – Увы, грипп унёс многих людей на тот свет, в том числе моего мужа, родных Боба и Чака, родителей Сэма, Ефросинью. После её смерти Мексиканец впал в неумолимую депрессию, а бильярдную комнату он так и не сумел довести до ума.
Муча остановилась, чтобы перевести дух. Николь захлестнули недавние воспоминания. Ей стало неловко, что первая любовная ночь с Максом прошла в комнате, которую сам Мексиканец почитал, как святыню. Николь покраснела, и то не ускользнуло от внимательного взора Мучи.
– Что с тобой, деточка?
Николь сделала над собой усилие, чтобы заговорить непринуждённо.
– Душный день не проходит бесследно. Не стоит обращать внимания. Скажи лучше, у них есть дети?
– К сожалению, нет. Подобных разговоров он тщательно избегал. Ты знаешь, – усмехнулась Муча, – а ведь ты правда приглянулась ему. Видела бы ты его во времена ужасной депрессии... Он был ходячим мертвецом! Петрович совал ему пилюли, а я – снадобья. Ничего на помогало. А стоило тебе появиться, как он, гляди, прихорашиваться стал, бабочку нацепил… Ты внесла лунный свет в его померкшее сердце!
Николь улыбнулась кроткой застенчивой улыбкой. Она то знала, какого это – воспрянуть духом от внезапного чувства влюблённости. На этой приятельской ноте Муча и Николь попрощались. Воодушевленная безумьями Макса, невольно всплывшими в памяти, она поторопилась к нему, в дом номером 12.
Войдя в прихожую, она лицезрела его в кресле с чашкой кофе. Её охватила радость. Разлука с ним показалась ей вечной, и её пульс участился. Он поднял голову и отставил чашку на тумбочку.
– Я уж думал, ты нашла мне замену и не вернешься, – улыбнулся он.
– Прости, сама не ожидала, что так задержусь.
Макс подошёл ближе и, властно обняв Николь, поцеловал её в лоб.
– Мексиканец проходил мимо, сказал, сегодня будут украшать посёлок к празднику. Мы как раз успеем принять в этом участие.
– Чудно, а потом поедим в «Подкове». Ты уже готов идти?
– Да.
В мужественный взгляд Макса проникла нежность.
– Я скучал.
Николь застенчиво улыбнулась. Их губы объединил пламенный поцелуй.
– Что тебя так задержало? – отпрянув, спросил Макс.
– Пойдём, по дороге расскажу.
Макс взял ключи, и они покинули дом, держась за руки. За считанные минуты, пока парочка утопала в любовной сласти, улица превратилась в оживленный муравейник. Люди, одетые в серые истощенные одежды и в панамы, сновали от дома к дому, по дороге, во дворах – несколько десятков человек дружным составом принимали участие в предпраздничной подготовке. Они развешивали вдоль центральной улицы гирлянды от столба к столбу; мели дорогу метлой из березовых прутьев; привязывали к верандам яркие ленточки; стирали в дубовых корытах кружевные скатерти; срезали маки для изготовления Макуля – приготовления шли полным ходом.