– Нет, Макс, прошу, не надо! Это уже слишком! Мы разобьемся!
– Ты веришь мне?
Лицо Макса выражало настороженность. Ей показалось, за банальной формулировкой вопроса стояла ловушка, посредством которой он обретёт разочарование в ней. Её угнетало, что он ждёт её решения и не допускает и малой вероятности отказа. Несмотря на мощную гипнотическую силу его взгляда, Николь продолжала умолять.
– Макс, подумай, на кону стоит сразу две жизни. Вдруг что-то пойдет не так. Здесь повсюду камни. Это сумасшествие. Не делай этого!
– Ты МНЕ веришь?!
Она заглянула в его пылающие глаза; в них не было ни тени жеманных колебаний, ни трусливой боязни, ни распаленной тревоги. Все эмоции, родственные понятию «фобия» были чужды его устойчивым принципам и жёсткому темпераменту. Николь ещё помедлила мгновение, после чего опустила глаза и молча протянула свою дрожащую руку. Он схватил её, самодовольно посмотрев вперёд, и спустя пару секунд двое спрыгнули с тридцатиметровой высоты водопада вниз.
Глава 8
От быстрого полёта перехватило дух, и Николь крепко зажмурилась. Очередной вдох застрял на уровне горла. Ей казалось, сердце вот-вот порвется на части. В голове закончились мысли, чувства не поддавались логичной оценке. Но тут внезапно, точно кто-то сдвинул крышку люка запасного хода – на душе отлегло, и в ту мятежную минуту моральной перегрузки страх был окончательно сломлен.
Сильный удар о поверхность воды возвратил девушке ясность мышления. Её захлестнул прилив радости и необъяснимого блаженства. И повод был утвердительным: она справилась, переборола себя и постыдные жеманства. Макс ближе прижал её к себе, и глубина залива поглотила их в бездонный омут водоёма, а холодная вода окутала воссоединенные в объятиях тела. («Он моё живое наваждение... Господи, как я же счастлива!») Его губы коснулись её губ под водой. Не сказать, что стертые ощущения поцелуя были ярки и внушительны, скорее, она испытала божественный комфорт только благодаря его непосредственной близости.
Они вынырнули на поверхность, точно ловкие дельфины, с громким возгласом вдоха. Николь потёрла покрасневшие глаза, стараясь отдышаться. Вода в заливе была пресной, но тем не менее в глазах стояла сильная резь от попавшей влаги. Не открывая глаз, Макс откинулся спиной на воду. Его мышцы полностью расслабились. Николь поняла, что он в ровной степени с ней испытал неземную усладу, минуты которой старался растянуть, как можно дольше.
Немного погодя, Николь заговорила с ним, всё ещё тяжело дыша.
– Ты не представляешь, как мне было страшно!
– А мне нет, – улыбнулся Макс, подплывая в плотную к Николь. – Я хочу, чтобы ты всегда доверяла мне и принадлежала только мне.
Макс потянулся к её мокрым опьяняющим губам, и уста двоих слились воедино. Они были упоены друг другом, как сухая земля обильным дождем; как альфа упоена омегой. Не существовало для них времени суток. Что такое часы или минуты, когда разум трепещет от одного имени той или того, с кем на душе воцаряется уютный климат? С кем хочется молчать и говорить в одинаковой мере; с кем дорого проводить последний закат и увидеть первые блики рассвета. Даже если бы часовой механизм надоедливо тикал над их ушами, они бы игнорировали его. Их счастье являлось неделимым целым. И оба горячо предавались любви полностью, а не частями. Николь не могла поверить, что ей так повезло, а Макс просто не думал об этом – он жил минутой настоящего рядом с ней и не желал задумываться о будущем.
Чувствуя, что ноги сводит от нижних слоев ледяной воды, они выплыли на берег и сняли обувь. Прогретые камни ласкали замерзшие ступни. С мокрой одежды стекали ручьи. Едва ощутимый ветер обдувал кожу, и волна легкого холодка пронеслась по ней. Они сели рядом, прижимаясь телами, чтобы немного согреться. Николь размышляла о том, как ей раньше удавалось ходить счастливой, если в действительности счастья как такого не было. Макс гладил её плечо и молчал. Его вдумчивый взгляд терялся вдалеке, где сквозь редкие сосны на опушке пробивались лучи заходящего солнца. Здешняя красота заворожила Николь, и она полезла в рюкзак.
– Что ты задумала? – спросил Макс.
– Хочу пофотографировать. Сгодится в работе.
Николь сняла крышку с фотоаппарата и направила объектив на дивный пейзаж. У Макса загорелись глаза.
– Давай я тебя поснимаю? – предложил он.
Николь смутилась.
– Нет, не надо, сейчас я не в лучшем виде.
– Давай!
Он притянул к себе фотоаппарат и развернул объективом на Николь. Понимая, что возражать поздно, она обхватила свои колени и посмотрела на Макса проникновенным игривым взглядом. На заднем фоне снимка развернулась лесная сказка, где Николь и природа так великолепно гармонировали.
– Приготовься, – Макс прищурил один глаз, – сейчас вылетит птичка.
Сказав это, он нажал кнопку спуска, и в ту секунду квезаль вспорхнула с еловой ветки и лёгким парящим движением пролетела позади девушки. Макс отстранился от камеры и, взглянув на полученный кадр, от души посмеялся.
– Я же говорил, вылетит птичка!
Он показывал ей снимок, где квезаль пролетала над её головой.
– Да у вас дружный коллектив с птицей Свободы! – рассмеялась Николь.
Несколько минут они продолжали фотосессию. Эта идея виделась Николь непрагматичной. Ей не нравилось, как она выглядела в свете камер, хотя на свои широкие бедра и упругую пышную грудь никогда не сетовала. «Порой мы не в силах изменить то, что с любовью заложила в нас природа. Но не стоит унывать! Наоборот – стоит возблагодарить её и принимать себя такой, какая ты есть вопреки посторонней критике. В мире современной погони за стандартами развелось слишком много копий. Девушки стали похожи настолько, что сложно отличить одну от другой: одинаковая прическа, макияж, брови, губы – всё фальшиво, вульгарно и далеко до естественного. Мысли других людей они выдают за свои и слепо гордятся, что разглядели в том некую истину, недосягаемую иным светлым умам вселенной; но, того не понимая, как за дешевой имитацией теряется ценность личного достоинства. Потому-то важно сохранить прирожденную индивидуальность,» – говорила Николь на одной из конференций модного журнала «Шик».
Позировать Николь не умела, но в тот момент хотела преподнести себя в естестве. Приняв свободную позу, при которой колени оставались согнутыми, а рука подпирала подбородок, она смотрелась непринуждённо и очень трогательно. Белокурые волосы ниспадали мокрыми прядями с одной стороны. Некий шарм исходил от её робкого взгляда, и Макс невольно отстранился от камеры.
– Что-то не так? – чарующая улыбка Николь медленно сползла с губ. – Я смотрюсь нелепо, да?
Он смущенно улыбнулся.
– Нет… Ты неотразима!
Николь расхохоталась.
– Я так и знала: дурацкая затея!
– Нет, замри.
Он сделал несколько кадров, и Николь окончательно вжилась в роль. Она упала на россыпь мелкой гальки, изящно сложив руки над головой. Её оливковая зелень глаз обдавала нежностью. Мокрые волосы красивыми волнами легли на руки, а прилипший материал шифонового платья соблазнительно обтянул красивую грудь.
– Теперь садись ко мне спиной. Сделаем фото на память.
Николь охотно послушалась. Он выставил вперёд фотоаппарат и, повернув объективом к себе, поцеловал девушку в наливную щеку. Когда её уха коснулась мягкая щетина, Николь звонко засмеялась.
– Макс, прекрати, мне щекотно!
Он мило улыбался, еще сильнее прижимаясь бородой к её лицу, а она хохотала, пока вспышка освещала их счастливые черты кадр за кадром, в непреднамеренном активном движении. Николь уверилась, что ни один из снимков не получился приличным, чтобы его можно было без стеснения показать. Он вёл себя, как мальчишка, и не собирался корчить из себя деловитость. Она старалась сделаться серьезной. Обнимая ещё крепче, Макс продолжал её смешить.
– Ну сколько можно, Макс! – надрывалась Николь. – Я хочу на память нормальное фото. А там один сплошной кордебалет!
– Ты уверена, что тебе нужны эти похоронные фотографии? Мы же радуемся и веселимся, зачем дурачить людей? Ты ведь такая же, как и я: озорная сумасшедшая.
– Неправда, я умею рассуждать.
– В таком случае твои рассуждения неубедительны. Особенно перед тем, как мы прыгнули с водопада.
Они насмешливо улыбнулись друг другу.
– И всё же, давай сделаем хотя бы один серьезный кадр.
– Ну хорошо. Если тебе так хочется.
Николь повернула лицо вперед, он коснулся кнопки, и она потянулась за камерой.
– Дай посмотрю, что получилось?
– Может не надо?
Николь выхватила фотоаппарат из рук Макса. Лукавая усмешка покатилась по его устам. Он нежно коснулся губами её открытого плеча, пока Николь пролистала кучу кадров, где она получилась весьма солидно, а Макс строил рожицы, изображая траур поджатыми губами и бровями, что покатились навстречу друг другу.
– Это вообще что такое? – заливаясь смехом, спросила Николь.
Макс коварно улыбнулся.
– Согласись, сразу видно, поработал профессионал!
Николь иронично взглянула на него и следом на горизонт, где солнце окончательно скрылось.
– Вернёмся в посёлок, – сказала она, – сегодня я думала заглянуть в кабачок.
– Зачем тебе туда? Давай останемся дома. Будем пить Макуль или ходить голыми по дому. Будет весело.
Не впервые поймав себя на мысли, что Макс управляет ею, ставя свои желания выше её, Николь начинала раздражаться. А Макс не понимал, почему она жаждет счастье обменять на скучный вечер в обществе красноручейцев.
– Нет, мне нужно туда пойти, – сказала Николь, – это ненадолго.
– Нужнее, чем побыть со мной?
– Не нужнее. Просто я собиралась ещё с утра.
– Мне не хочется расставаться ни на минуту. Оставайся со мной.
Николь уронила глаза, чтобы Макс не заметил её нарастающей злости.
– Я же говорю, я ненадолго. Всего на какой-нибудь час.
– Не глупи, дома нам будет лучше!
Николь встала в полный рост и резко отряхнула платье. Её глаза еще смотрели вниз.
– Я же сказала, нет!
Макс поменялся в лице. Кровь покинула маковые щеки, покрасневшие от свежего воздуха лесов. Брови хмурились, а опечаленные глаза устремились на камни. Веер закрученных ресниц прикрыл их на секунды. Прикрывал с очаровательной легкостью, и в тот момент от внешних уголков глаз расползлись еле заметные морщинки. Николь посмотрела на любовника, и её тело захватило волнение. Она почувствовала лютый холод, излучаемый Максом. В таком положении он просидел с десяток секунд, а после, ни слова не говоря, встал и направился в лесную чащу. Николь была изумлена; растерянно пожав плечами, она последовала за ним.
Глава 9
Всю дорогу, пробираясь сквозь сумеречные дебри, они молчали. Обратный путь тянулся вечность. Их непредвиденная ссора казалась Николь абсурдной. Она злилась, что взрослый человек ведёт себя, как невоспитанный детёныш. «Сколько бы ему не было лет, но его поведение переходит все мыслимые границы!» – размышляла она. Благодаря мягкому характеру злость не могла возобладать в Николь в полную силу. Она быстро остыла и, забывая недопонимание, думала, как бы ей хотелось прыгнуть к нему на спину и вожделенно целовать шею в изображение красного волка. Также она понимала, что нельзя так скоро отступаться от принципа, ради которого решилась поссориться с ним. Она не дала волю трепетным чувствам и закрыла их в себе. Сумасшествия Макса помогли ей отвлечься от головной боли, но теперь, когда она полноценно сосредоточилась на нелепой ссоре, боль нарастала, имея острый простреливающий характер. («Быстрей бы добраться до кабака – там смогу выпить таблетку».) Пересекая ту самую поляну, по которой вчера они, веселые и окрыленные, убегали с места преступления, она невзначай обронила улыбку.
Возле «Золотой Подковы» Николь остановилась. В глубине души она искренне верила, что Макс обернётся и что-нибудь скажет ей, за что можно зацепиться и развить диалог. Её сердце заныло тоской, когда он, не сбавляя темпа, направлялся к дому номером 12. Ей захотелось расплакаться, но она поджала губы, думая:
«Чепуха! Мои слёзы ничуть ни лучше нелепой обиды Макса». При желании – а у неё оно было – Николь могла бы сама заговорить с ним, но она посчитала полезным проявить твёрдость, чтобы научить Макса считаться с её личным мнением. Она небрежно поправила волосы, словно рассматривая себя в зеркало, похлопала по щекам и зашла внутрь кабака.
За вторым столом сидела элегантная старушка в соломенной шляпке. Дряблую шею, как при первой встрече с Николь, украшали бусы, только на этот раз янтарные. Напротив неё, устало подпирая подбородок, находилась Муча, а между ними – самодельная шахматная доска с грубовытесанными фигурками, где конь и король –почти одно лицо. («И как они их различают?») Женщин окружили Мексиканец, повар с длинными волосами, Андерсен и ещё двое незнакомых лиц. За двумя другими столами наслаждались Макулем пузатые мужчины. Кудрявая мулатка исполняла веселенький мотив на пианино. Журналистка заковыляла к ним, и Мексиканец, повернув голову к выходу, встретил её тёплым восторженным взглядом. Николь подметила, что он выглядел ещё лучше: бодрым и ухоженным. На нём были одеты голубая рубашка и чёрная бабочка из шёлка на смуглой морщинистой шее. Волосы прилежно зализаны; усы ровные, как будто сделанные по линейке, и тщательно причёсаны.
– Присоединяйся к нам, Николь! – сказал он. – Еще не поздно сделать ставку.
Все радушно поздоровались с девушкой, пока Мексиканец вносил пояснения.
– Вот знакомься: наш повар по прозвищу Щавель, это он готовит при кабаке, – она указывал на старушку в шляпке. – А это Роза Митчелл, иначе миссис Митчелл – наша талантливая швея. Это Боб – мастер по ремонту любой электроники и техники: от холодильника до автомобиля, и, наконец, Чак – наш егерь, сохраняющий в безопасности лес.
Николь пожала им руки и осмотрела по очереди. Егерь Чак был высоким и худым, словно кипарис, толстогубый и с малокровный кожей. На его выбритой щеке и глазу выделялись две родинки внушительных размеров. А глаза у него были зеленые, как пинии. Природные силы наделили егеря чуткой совестью и прилежной пунктуальностью. Он никогда не опаздывал, да и спешил он редко, тем не менее результат удовлетворял его высоким требованиям не подводить людей. В лесу Чак проводил большую часть свободного времени. И, если тот не успевал обойти все ловушки, проверяя их подготовку, ему снились только дурные сны.
У Боба густая завивающаяся борода отвисала до самой груди, а через темные очки не было видно глаз. На фоне егеря он казался гигантским кустарником. Узкоротый, с яркими редкими бровями, широконосый и с толстой широкой шеей, он обладал выточенным голосом. Руки его действительно стоили похвалы и чинили даже ту технику, на которой в любом городе напишут слово «утилизация». Физику он понимал уровнем подсознания и даже не слышал, кто такой Ньютон, Флеминг и прочие. При этом его ни разу не ударяло током. Его считали математическим гением, поскольку тот сходу складывал трехзначные цифры.
Миссис Митчелл сидела прямо, обладая великолепной выправкой для своих лет. Она давно обзавелась надоедливой привычкой поправлять шляпку, даже когда того не требовала ситуация. Женщина-загадка – так называли её красноручейцы. Она была манерна, изящна и говорила деликатным тоном англичан, на склоне лет была терпима к людской злости и не позволяла себе обижаться. Присутствовала в ней и отрицательная сторона, как и в любом другом человеке, и заключалась она в излишнем правдолюбии.
Муча нервно елозила на стуле, продумывая ход в игре. Серьезный вид мыслителя совершенно не подходил её весёлому характеру. С лихорадочным блеском в глазах она наблюдала, как миссис Митчелл отодвинула её белого коня в сторону. Андерсен, скрестив руки на груди, потягивал Макуль из глиняной кружки, а Щавель переминался с ноги на ногу. Николь улыбнулась.
(«Они такие бесподобные, и как я могла принять их за ненормальных?!»)