– На кого будешь ставить? – поинтересовался Андерсен.
Николь хихикнула.
– Я, пожалуй, воздержусь! Иначе все ваши сбережения попадут в мой карман.
Посетители кабака рассмеялись с таким небывалым задором, что от него у девушки ещё сильнее застучало в висках. Она вспомнила о лекарстве и обратилась к Мексиканцу.
– А можно воды?
Он пристально вгляделся в её бледное изнуренное лицо.
– Ты захворала?
Николь изобразила беззаботную мину.
– Нет, просто жажда мучает.
Мексиканец ушёл за барную стойку. Андерсен проводил его плутовским взглядом и встал поближе к Николь.
– Кажется, стрелы любвеобильного Амура пролетели и над «Золотой Подковой»…
Николь недоверчиво подняла бровь.
– Зря ты не веришь! – надулся Андерсен. – Наш старикан Мексиканец, кажись, влюбился.
– Ага, – поддакнул Боб, – бабочку на шею нацепил.
– Я собственноручно её шила, – сказала миссис Митчелл, убирая с поля очередную пешку Мучи.
Улыбка едва далась журналистке. Опоясывающая боль сдавила затылок, и всякое слово ударом касалось больших полушарий головы. Мексиканец принёс воды, и Николь незаметно присела за свободный стол в другом ряду. Проглотив таблетку, она глубоко вздохнула.
Тем временем шахматная партия закончилась безоговорочной победой миссис Митчелл. Обозленная Муча негодовала.
– Да ты постоянно хитрила, старая ты кошёлка!
– Можешь сокрушаться сколько вздумается, – отмахнулась пряной улыбкой миссис Митчелл, – но удача на моей стороне.
– Ничего не поделаешь, дилетантам везёт, – подметил Андерсен.
Мексиканец и Щавель собрали щедрый куш с проигравших. Желая залить горечь поражения, проигравшие запросили по две порции Макуля. А Муча в то время подошла к Николь и спросила:
– Дорогая, у тебя всё в порядке? Выглядишь неважно.
– Всё замечательно. Я слегка утомилась после прогулки.
Муча бросила укоризненный взгляд.
– Странно… Ты больше не ночуешь на постоялом дворе, не заходишь… Я тебя чем-то обидела?
– Нет, как вы могли подумать! Вы были так добры ко мне! Я ночую в двенадцатом доме…
Николь сделала неловкую паузу, не зная, как объяснить, почему сменила место временного пристанища. Но, видимо, в объяснениях Муча не нуждалась. В чертах монгольского лица отпечаталась усмешка, и она приобняла Николь за плечи.
– Я очень рада, что ты осталась с нами! Хочу завтра пригласить тебя на постоялый двор. Я и Митчелл устраиваем чаепитие в честь Дня Освобождения. Мы будем обсуждать карнавальные наряды для праздника. Глядишь, и тебе сошьем что-нибудь, подходящее случаю.
– Как интересно! Намечается карнавал?
– Да, так ты придешь?
– Непременно!
Муча в ответ похлопала Николь по плечу и, откланявшись, вернулась к миссис Митчелл. Высокая мулатка в углу бара заиграла минорную трогательную композицию.
На душе у Николь было неспокойно. Глупая ссора с Максом выбила её из душевного равновесия. Его горячий, местами холеричный темперамент порой несказанно раздражал девушку. Хоть Муча и заинтриговала Николь новостью о предстоящем празднестве – что являлось великолепным началом для сбора материала – эта новость неволей отходила на второстепенный план. Её разумом овладел Макс. Андерсен заметил, как Николь грустит и, осушив остатки Макуля, пригласил её потанцевать.
– Леди, вы же не посмеете отказать шустрому вредному старикану?
– Разве я могу? – посмеялась она.
Андерсен поцеловал руку Николь, и она решила, что джентельменского в нем всё же больше, чем пустословного. Они закружились в медленном танце, мило улыбаясь друг другу. Рядом с ними вальсировали миссис Митчелл, слегка запрокинувшая голову, и Чак. В её аристократичной натуре засела светская кокетка. Сапфировые глаза, необычайно глубокие, не взирая на преклонный возраст, сохранили насыщенность цвета. Роза бесстыдно стреляла ими налево и направо, зная наверняка, что они по-прежнему излучают обаяние.
(«Хочется узнать о них всё! Но прежде необходимо принять меры предосторожности в разговоре, и тогда у жителей Красного Ручья не возникнет желание избавиться от меня.»)
Андерсен отвлек Николь от раздумий.
– Слыхала, завтра к гаражу привезут большой экран телевизора?
– Нет, а что будут показывать?
– Сопливую мелодраму. Поговаривают, в сюжете заложена откровенная сцена. А в главной роли наша Анжелика.
– Разве в поселке снимают кино?
– Ну и чушь! – Андерсен фыркнул. – Николь, ты как с Луны свалилась! Всё намного проще, чем ты думаешь: несколько лет назад Анжелика попала в Красный Ручей, как и ты – по ошибке, а потом прижилась и не захотела возвращаться домой. Говорит, кошмар как устала от камер. Ведь она талантливая актриса – ничем не уступает голливудским звездам – в каком городе не помню, но гримасничает она превосходно.
Николь взглянула на Анжелику с неким пониманием. Ведь что такое карьера, когда в Красном Ручье теплится размеренная жизнь божественного уюта?
– Анжелика одинока?
– Ну я бы не стал так утверждать. Все знают, она неровно дышит к Страннику. Но тот пока держит её на расстоянии.
– А кто такой – этот Странник?
– Пёс его знает. Молодой бес – по-другому не скажешь!
Покрутив Николь, Андерсен снова положил грубые руки ей на талию. Девушка собиралась расспросить о Страннике, но Андерсен виртуозно перескочил на другую тему.
– Ох уж этот праздник…Что было в прошлом году: два дома сожгли до фундамента!
Николь удивленно уставилась на собеседника.
– Кто-то специально их поджёг?
– Вероятно, да.
– И кто же это сделал?
– Курица!
– Курица? – удивлённо переспросила Николь.
– Ну да. На Дне Освобождения всегда жгут символичный костер и варят крепкий бульон. Вот Щавель и отрубил голову курице. Та понеслась по улице прямиком в пылающий костер, а затем в сторону леса. От её горящих перьев и возник пожар, – он громко захохотал, – было смешно наблюдать, как она бежала без головы, а потом внезапно рухнула.
Изумленные глаза Николь округлились.
(«Какой ужасный праздник! Может, лучше не ходить?»)
Чуть позже они устроились за столом, и к ним присоединился запыханный Мексиканец. Он работал очень много и усердно, что называется: не покладая рук. «Золотая Подкова» заменила ему отчий дом, потому-то двери кабачка открывались на ранней заре и не закрывались вплоть до последнего клиента. Когда Мексиканец утер полотенцем пот с широкого лба, Николь расспросила о водопаде и чудесной птице. Природная тематика пришлась по душе хозяину кабачка. С неподдельным удовольствием он затянул долгий рассказ о многообразии родных краев.
Так миновало два часа, и Николь откланялась. Мексиканец оказался весьма интересным собеседником, и тяжёлые думы о Максе оставили встревоженную девушку. Головная боль отступила, и она, наслаждаясь прекрасным самочувствием, брела к дому номером 12.
Ей думалось, как же в этих маленьких одноцветных домах помещается столько разных, удивительных людей: живых, настоящих, смешных и отважных!? Их многогранная история пропитана крепкой дружбой и почитанием старинных устоев. Откуда они взялись на этой первобытной земле? Почему хотя бы между собой не используют подлинных имен, дарованных с рождения, а живут в иллюзии вымышленных псевдонимов? Их экстравагантные нравы и непредсказуемое поведение здесь в порядке вещей. Они словно частичка огромного метеорита, которая отделилась от общей массы и летит себе со скоростью света по своей, особой траектории навстречу переменам. Не пугают деревенских жителей людские пересуды и критика сторонних обывателей. Любознательную журналистку они приняли с опаской, но понимая, что добродушная девушка не представляет собой угрозы для посёлка – они распахнули для неё свои великодушные объятия. Николь не знала о них достаточно для того, чтобы сделать конкретные выводы относительно каждого из них, но душа её уже определилась с выбором симпатий.
Так размышляя о тихой жизни в Красном Ручье, Николь обратила внимание на самый маленький по размерам домик напротив постоялого двора. Широкие окна до половины прикрывала тюль, и на уровне подоконника плясал огонёк тлеющей свечи – слабой альтернативы электричеству. Николь удивлялась этому видению до тех пор, пока Мексиканец не упомянул о крайней бережливости красноручейцев к таким ресурсам, как свет и вода. На нише современного мира эти источники социального комфорта превратились в нечто само собой разумеющееся, здесь же – хранились, как национальное достояние.
Николь проходила мимо того дома, как вдруг раздался пронзительный крик, издаваемый тонким голоском, должно быть, женским. Мелькающий огонёк потух, и Николь, не медля, ринулась к двери маленького дома.
Глава 10
Она постучала кулаком со всех сил, совершенно не заботясь, что спасительное вторжение могут расценить, как проявление невоспитанности. Но о каком воспитании может идти речь, если дело касается человека, попавшего в беду? А ведь именно так посчитала Николь, когда ей никто не открыл. Она продолжала колотить по деревянной двери, не взирая на боль в руке, пока, наконец, ей ни отворили. На пороге показался лысый негр высокого роста с крепкими мышцами. Она вспомнила, что видела его в «Золотой Подкове» в день своего приезда, когда тот мило беседовал с Мучей. Первое, что пришло ей на ум – это насилие. Наверняка, внутри он запер женщину и теперь безжалостно её истязает. Бедняжка измучена тираном так, что не в силах сдерживать крика.
– Что вам нужно?
Грубая интонация с примесью явной агрессии не смутила Николь. Она задалась целью помочь и не важно, какой ценой. Включив все свои обаяние, она сделала голос похожим на автоответчик в службе поддержки для анонимных психопатов.
– Я проходила мимо и случайно услышала крик. Может, вам нужна помощь?
Он посмотрел по сторонам.
– Нет, я справлюсь.
– Может, нужна помощь тому, кто с вами?
– Я дома один.
Николь одарила его чарующей улыбкой, произнося слова тоном дружелюбных намерений.
– Меня зовут Николь. Если понадоблюсь, я буду в двенадцатом доме. Обращайтесь ко мне по любому поводу.
Он ещё минуту колебался, озираясь по сторонам, а затем сменил агрессивную настороженность на радушие и пригласил девушку войти. Николь понимала, что подобные случаи могут выйти ей боком, но она была прирожденной журналисткой – одной из тех, кто не боится лезть в самые горячие точки вселенной.
Но вышло иначе: в своих догадках Николь обманулась. Мужчина действительно находился в доме один. В том она убедилась, когда не увидела истязаемой женщины. В комнате господствовал полумрак, власть которого нарушал свет уличных фонарей из окна. Темнокожий быстро зажег недогоревшую свечу, и Николь приметила на полу огромную крысу. Разгрызая сушку, она уставилась на зрителей наглыми глазищами.
– Какая большая! – изумилась Николь. – Вы её подкармливаете?
Ответа не прозвучало, и Николь обернулась в желании убедиться, что хозяин дома находится за спиной. Уголки его большого рта со вздутыми чёрными губами опустились вниз. Распахнутые ноздри испускали звуки частого дыхания. Стеклянные выпученные глаза пялились на крысу с неимоверным испугом. «Не будь у него черной кожи – он превратился бы в бледнолицего покойника» – мысленно отметила Николь. Она сообразила, что самое время действовать, пока двухметровая глыба не упала в предсмертный обморок. Приглядев у двери метлу из березовых прутьев, Николь взяла её и с криком замахнулась на крысу. Та бросила сухой паёк и убежала в брешь под столом.
– Ну вот, теперь она сюда не сунется! – засмеялась Николь, поставив метлу на место. – Остаётся только опечатать её жилище.
Негр бросился к миниатюрной спасительнице и сдавил её в объятиях с такой силой, что у Николь захрустела спина.
– Николь, ты спасла меня! Я, право, не знаю, как тебя благодарить! Может и трудно поверить, но я ужасно робею перед этими усатыми тварями. Разумеется, моей трусости нет оправдания, но видит Бог: я ничего не могу с собой поделать!
– Ну-ну, – она понимающе похлопала мужчину по широкой спине, – в твоем страхе нет ничего зазорного! Все люди чего-то боятся. Я, например, боялась высоты. Но сегодня преодолела себя и плюнула кошмарному страху детства в лицо! И скажу я тебе: страху не понравилась смелая я.
Негр рассмеялся устрашающим смехом, звучавшим, как отдаленный раскат грома. Николь отстранилась, продолжая наставлять мужчину на путь бесстрашного рыцаря.
– Если она задумает снова вернуться – всыпь ей по первое число!
Преисполненный щенячьей верности, негр смотрел на Николь благодарными глазами. Его распирало от колоссального чувства долга, и было лестно сознавать, что хоть кому-то на свете она пришлась на пользу.
– Меня зовут Данко. И отныне моё сердце – твоё!
Николь мягко улыбалась.
– Друзья навеки? – спросила журналистка, протягивая руку.
– Друзья навеки!
Он пожал её фарфоровую ручку, подобную той, что бывали у барышень в городских усадьбах: нежную и необыкновенно ухоженную; и проводил до двери. Николь вышла на веранду, и Данко ещё раз вознес ей оды благодарности.
– Я только об одном прошу, не говори никому, – взмолился он. – Местные сживут меня со свету колкими шутками! Сама понимаешь, фигура я видная, и подобный страх меня не красит.
Николь широко улыбнулась, взяла себя в руки и оставила на губах добрую полуулыбку.
– Разве есть, о чём говорить?!
Она услышала, что дверь закрылась не сразу: Данко провожал спасительницу восторженным взглядом.
Спустя пару минут Николь подошла к дому номером 12. В окнах горело зарево свечей. У открытой веранды в воздухе она уловила гамму проникновенной музыки. Ноты, преисполненные грусти, коснулись души Николь и оставили в ней ожог. Малая доля её самой не желала заходить туда, ожидая нарваться на скандал или, что ещё хуже, гробовое молчание. Конечно, она могла бы попроситься на ночлег к Муче и дать Максу время остыть. Но её сердце невероятно сжалось от мысли, что она не увидит его, и ноги сами понесли Николь внутрь.
Прикрыв входную дверь, она сделала несколько шагов из тесной прихожей в сторону спальной комнаты. Макс сидел боком в правом углу за пианино. Николь застыла в дверном проёме. Его матовое лицо тонуло в печали, какая возникает у людей, обречённых на медленную мучительную гибель. Его тонкие мужественные пальцы ложились на белоснежные клавиши осторожно и медленно, чтобы не допустить ошибку. Николь прикрыла веки. Красивая игра перенесла её воображение к водопаду. Ей грезилось, как она смотрит в чистые воды родника и снова ныряет в прохладу Бездонного залива. Она чувствовала себя измотанной и разбитой. Тепло, которое черпала благодаря энергии Макса – иссякло в её бунтующем теле. Он как сильнейший наркотик – без него начиналась ломка! Без света его таинственной улыбки окружающие предметы тонули в сером цвете сепии. Желание никогда не ссориться неизгладимой засечкой легло на её тревожном сердце.
(«В нём столько нежности и столько холода – он сплошное противоречие!»)
Она подошла к нему. Макс, будто не желая избавиться от одиночества, продолжал играть, ни секунды не отвлекаясь. Николь провела по черным, короткостриженым вискам парня и переключилась на густую соломенную шевелюру на затылке. Выбеленные волосы были жестковаты, но всё же Николь нравилось зарываться в них. Пальцы разделяли волосы, как быстроходный катер разрезает море на волны. Ближе к центру затылка её рука остановилась – пальцы нащупали выступающий бугорок, который оказался неровным безобразным шрамом. По одному прикосновению к его шероховатой поверхности стало понятно, что получен он недавно. Следы многочисленных швов отпечатались на коже красными грубыми полосами. И Николь предположила, что рана была глубокой и шила её рука неопытного врача. Озадаченная находкой, она хотела изучить шрам детальнее, но Макс перехватил её руку за тонкое запястье и плавно опустил вниз. Николь присела на скамейку рядом с ним. Жалость заполнила её сердце тяжелыми водами сочувствия. Он по-прежнему избегал её встревоженного взгляда.
– Не думала, что ты умеешь играть на пианино. Необычайная игра!
Макс оставался серьезным. Николь пугало то, что находилось за маской его каменного лица. Она так растрогалась его молчаливым равнодушием, что едва не бросилась на колени, чтобы вымаливать прощения абсолютно безо всякой вины… просто так. Она была готова перешагнуть через принципы и валяться у его ног, лишь бы он одарил её мимолетным взглядом снисхождения.