Их было трое (сборник) - Колесов Борис Федорович 13 стр.


— Все, что таит в себе наша земля, есть общее

добро.

Если наш гость выкопает целебный корень, пусть бе-

рет его. Значит, он добрый гость. Но если добудет из

земли какие-то сокровища, надо отнять их, а гостя свя-

зать и отвезти в ревком, как злодея. Постарайся посмот-

99

реть завтра, мой мальчик, тайком, чтобы чужестранец

ничего не заметил...

Проснувшись утром, Знаур увидел перед собой высо-

кие желтые ботинки с шипами.

— Быстро, быстро. Через десять минут идем в гору!

Знаур умылся из висящего на суку медного чайника.

Положил за пазуху черкески кусок чурека.

— Я готов, господин, — бодро, сказал он. — Можем

идти.

— О! Ты молодец,— похвалил Стрэнкл.— Будешь

стараться, перед отъездом подарю тебе охотничье ружье.

— Спасибо, господин.

Годы, проведенные в богатом доме баделят Кубатие-

вых, где нередко приходилось исполнять роль казачка,

научили его быть почтительным и вести себя так, чтобы

хозяин никогда не задумывался об истинных чувствах.

...Прошел еще один день экспедиции.

Снова после отбоя Знаур шепотом рассказывал ста-

рому Габо все по порядку.

— Ты говорил правду, дедушка. Чужестранец искал

клад.

— Говори тише, мой мальчик... — сказал Габо, при-

слушиваясь к ночи.

Как и вчера, он отослал меня рвать горькую траву

с острыми листиками, я спустился вниз и долго шел по

направлению к лесу, потом свернул в кусты и, далеко

обойдя башню (где-то на возвышенном месте стоял на

страже Мехти), вернулся к ней с другой стороны.

— Мистер долго стучал киркой, пробовал землю же-

лезной тростью, потом начал рыть. Целый час рыл он

яму, сбросил с себя куртку, а револьвер заткнул за пояс.

Красивый револьвер, сизый, еще лучше, пожалуй, чем

маузеры бывают. Клянусь, дада.

— Говори о деле!

— Говорю, дада. Выкопал он из земли ящик — тяже-

лый, должно быть, с кладом. А свой, точно такой же, в

яму зарыл. Заровнял землю, присыпал место сухим

щебнем.

— Вот как! Значит, он обо всем знал заранее...—

взволнованно сказал Габо.

Несколько минут оба молчали.

— Что же дальше?

•— Ты слышал два выстрела, дада? Это господин

100

вызывал меня к себе. Я пришел. Он сказал, что нашел,

наконец, корень «тха», будто бы заложил его дерном з

чемодане, а теперь, говорит, надо возвращаться домой.

После долгого молчания Габо сказал:

— Мистер Стрэнкл — наш гость. Не зная, что нахо-

дится в ящике, нельзя поднимать шума. Помни мудрую

осетинскую пословицу. «Не тряси то дерево, на котором

сидит медведь...» Я прожил большую жизнь, Знаур,

многое видел, охотился за счастьем в Америке вместе

с сотнями своих земляков-осетин. Объездил полсвета,

видел всяких людей, добрых и злых. Верь мне, мой

мальчик.

— Верю, дада.

— Хотя ты не знал меня раньше, зато я все знаю о

тебе. Ты жил в богатом доме, но был обездоленным

сиротой и простым работником. Ты поймешь меня, Знаур.

Слушай же. Был у меня во Владикавказе старый доб-

рый друг...

Габо прервал речь, настороженно прислушался.

Ночную тишину нарушало только курлыканье какой-то

лесной птицы и далекий шум бурного Уруха.

— Лучший мой друг Сергей, известный в горах по

прозвищу Кира*...

— А где он теперь?

— На войне. Война продолжается. На западе — с

поляками, а в Крыму объявился черный барон и воз-

двиг там плетень из ядовитых змей. На Кубани его люди

подняли восстание, вооружились... Ты ничего об этом не

знаешь, Знаур?

— Слышал, что война продолжается, дед Умар Гап-

боев говорил.

— Так вот. Кира многим открыл глаза на правду.

Теперь-то мы знаем, кто наши друзья, а кто враги. Ког*

да князья и офицеры разжигали войну осетин с ингуша-

ми, чтобы потом раздавить нас, я покупал пять быков

для примирительного кувда**, на который мы пригла-

сили ингушей. Деньги на быков получил из рук самого

Кира. Хорошие были быки, немецкой породы. Тогда мы

точно разгадали план врагов. Теперь тоже нужно раз-

* К и р а — так называли горцы С. М. Кирова.

** К у в д /осет./ — пир.

101

гадать тайну этого иностранца. Если он против больше*

виков, значит, у него черная душа.

— Покойный дядюшка Саладдии называл большеви-

ков красными абреками. Почему, дада?

— Аллах покарал старого Саладдина за его гнус-

ные слова. Новая власть дает людям землю и бога не

обижает. Сергей Кира говорил мусульманам: «Мусуль-

мане! Будьте мюридами * Советской власти, поднимай-

тесь на священную войну с кровопийцами-алдарами» **.

— Мне и Костя рассказывал, что Советская власть

горой стоит за бедных и сирот.

— О! Правда, правда, мальчик. Теперь слушай. Надо

добыть из земли тот, пустой ящик, принести его сюда и

спрятать в нашей бричке.

— Зачем, дада? Он ведь пустой?

— После скажу. Иди скорей, только осторожней. У

очага найдешь маленькую солдатскую лопату.

— Иду, дада.

— Не побоишься в такую темень? Возьми мой кин-

жал.. Вот он. На нем хорошая молитва написана...

Габо прижал голову мальчика к груди и прошептал:

— Ступай. Да хранит тебя всевышний!

На берегу,

под лодкой

— А вот и город,— показал Костя на дымившую

трубу электростанции. — Скоро будем обедать в гостях

у Знауркиного дедушки. Он, понимаешь, богатый и сра-

зу индюка зарежет, а может быть, медом угостит...

Костя запустил руку в торбу для овса, приспособ-

ленную вместо сумки, хотел было достать последний ку-

сок чурека, да раздумал: лучше оставить напоследок.

Ахметка как будто читал мысли приятеля.

— Ха! Ты думаешь, он нас ждет, Знауркин дед?

* Мюрид — беспредельно преданный друг, фанатик-единове-

рец. С. М. Киров употреблял это слово, вкладывая в него новый

смысл: «Мюриды Советской власти».

** Алдары — помещики-феодалы 9 Осетии /Тагаурии/,

102

— Придем и скажем, что мы друзья Знаура, объяс^

ним, что к чему: Знаур задержался у матери в лесу и

тоже скоро будет здесь.

Ахметка прищелкнул языком, вздохнул.

— Этот старый шайтан узнает, что я ингуш, и задаст

тебе и мне... «меду»... Клянусь.

— Э!—отмахнулся Костя.— Когда мой отец приез-

жал на побывку из Одиннадцатой армии, он говорил,

что все люди одинаковые — русские, осетины, ингуши,

все братья... Вот пожалуйста: Знауркина мать осетинка.

Так? Она нам с тобой последний чурек на дорогу отда-

ла. А мы не осетины.

— Она хорошая потому что, — уточнил Ахметка.—

Мой дядя, красный командир Абдулла, говорил, что

князья хотят войны ингушей с осетинами.

Ахметка о чем-то задумался, шел молча, а потом, как

бы продолжая разговор, заметил:

— А все-таки наш ингушский аллах лучше всех,

потому что он помогает смелым джигитам в бою. Кля-

нусь.

— Это тебе который дядя сказал?

— Двоюродный дядя, Рахимбей. Очень старый, по-

четный человек.

— Он тоже красный?

— Клянусь — нет. — Ахметка покрутил головой. —

У Рахимбея было две отары овец, два кирпичных дома

в Назране. Четыре жены. Потом, понимаешь, он совсем

куда-то сбежал.

— Вот видишь!—обрадовался Костя. — Богатый,

потому и хвалит своего аллаха. Буржуй. Испугался

Советской власти и убежал, проклятый жадный пес.

— Зачем моего дядю ругаешь? — вспыхнул Ахмет-

ка. — Что он тебе сделал, скажи?!

Нахмурив свои черные, почти сросшиеся у переносья

брови, тихо сказал по-ингушски, чтобы не понял Костя:

— Лгун...

— Это все мироеды, — продолжал яростно Костя, —.

хвалят своего бога: «Аллах всемогущий...», а сами, га-

ды, пьют бедняцкую кровь. А ты понять должен, дурья

голова: если задумал ехать на войну за красных, значит,

должен быть очень злой на всю мировую буржуазию...

Ахметка молчал. Он чувствовал, что о буржуях Кос-

тя вроде правду говорит, а вот с аллахом не знал, как

103

быть — чуть не с самых пеленок учили его поклонению

всевышнему...

Александровский проспект они пересекли молча. На

углу Лорис-Меликовской, возле похожего на мечеть ма-

газина стояла круглая, облепленная афишами будка.

Костя прочитал вслух: «Японский факир Коноэ. Только

три дня! Мировая слава! Усыпляет желающих из публи-

ки и выведывает их семейные тайны. Глотает ножи,

шпаги и живых лягушек. Заключительный номер оста-

ется в тайне. Плата за вход — куриными яйцами».

— Пойдем, а? — спросил Костя. — Попросим у Зна-

уркиного дедушки несколько яиц...

— Не даст он яиц.

— Да ведь можно «попросить», когда около яиц

никого не будет близко — ни курицы, ни дедушки...

— Ха! Клянусь, мы посмотрим театр! — ответил Ах-

метка, повеселев.

У осетинского кладбища, где, по словам Знаура, жил

его двоюродный дед, ребята попытались распросить у

прохожих о Дзиаппа, но никто ничего не знал. Они были

около большого кирпичного дома, когда послышался

скрежет железной калитки, и на улицу вышел сухой

крючковатый старик. Он был одет в дорогую, но уже

не новую офицерскую черкеску серого тонкого

сукна.

— Скажите, дедушка, где живет дедушка, которого

зовут Дзиаппа? — учтиво спросил Костя.

—А зачем он тебе? — старик сузил глаза, вытянув

розовую морщинистую шею.

— Мы друзья его внука.

— Друзья... Ты урышаг?

— Да, русский,—ответил Костя.

— Гм. А этот, ободранный, — ингуш? Не так ли?

Костя и Ахметка смущенно молчали.

— То-то же, «друзья»...

Как бы вспомнив о чем-то очень важном, старик

поднял вверх полусогнутый указательный палец, много-

значительно крякнул и скрылся за дверью калитки. Че-

рез минуту он вернулся.

— Для чего вам нужен Дзиаппа? — спросил он, под-

ходя к ребятам и как-то странно глядя на них.

— Мы хотели переночевать, пока придет Знаур,-—г

ответил Костя.

104

— Знаур?.. Гм. Переночевать... О, аллах всемогущий!

Каких гостей ты послал мне...

Тихим, крадущимся шагом старик приблизился к

друзьям и, вскинув руку с нагайкой, которую он прятал

за спиной, коршуном набросился на них.

— Вот тебе, проклятый ингуш! Так! Так! Так! Еще!

Еще!.. Вот тебе, русский поросенок, получай! Р-раз..

Удары градом посыпались на ребят. Сначала, опе-

шив, они лишь заслонялись руками, а потом пустились

наутек. Дзиаппа не по-стариковски резво погнался за

непрошенными гостями, норовя еще раз пройтись плет-

кой по спине Ахметки.

Очнувшись, наконец, далеко от кладбища, ребята

приостановились и перевели дух.

— Понял теперь, голова садовая? — поучительно

сказал Костя. — Слышал, как он твоего аллаха вспоми-

нал? Тоже в кирпичном доме живет, как и твой Рахим<

бей. Паук, контра...

— Старый собака... По самому уху зацепил... Куда

пойдем теперь, Костя?.. Где будем искать теперь «меду»,

скажи?

— Пойдем в парк, под лодку. Я там спал в прошлом

году. Хорошо, тепло на сухих листьях. Идем! Сам потом

спасибо скажешь.

Осень двадцатого года во Владикавказе многим на-

поминала канун гражданской войны. Как и в те тре-

вожные дни, по городу ходили зловещие слухи, соверша-

лись грабежи и убийства. В горах появлялись мелкие

банды и одиночные абреки, пользующиеся славой не-

уловимых.

По Военно-Грузинской дороге можно было ездить

лишь большими вооруженными группами, да и то толь-

ко днем.

Вся оставшаяся после деникинской оккупации не-

чисть — переодетые белые офицеры, полицейские, тю-

ремщики, попы, спекулянты, конокрады, фальшивомо-

нетчики, торговцы кокаином, просто уголовники без оп«

ределенной специальности, — это пестрое, шумливое на*

селение закопошилось, подняло голову, всем своим безо-

бразным и наглым видом говоря: «Нет никакой власти,

кроме нас. Мы — власть».

105

Многие завсегдатаи кафе-шантанов самоуверенно

утверждали: «За нашей спиной — железный барон. Толь-

ко он развернется—конец большевикам...» Даже на

главном, Александровском проспекте, в ресторанах и

третьеразрядных кабаках черносотенцы и обыкновенные

хулиганы открыто пели царский гимн и воровские песни.

Кое-где в поздний час произносились тосты за «возрож*

дение» России, за самоопределение горцев, за здоровье

Ллойд-Джорджа и его военного министра Уинстона Чер-

чилля, за главу американской миссии в Крыму адмира-

ла Мак-Келли.

...В городском парке играл частный духовой оркестр

Арнольда Бухгольца. Мазурка Шопена танцевала по

осенним аллеям, заглушая шум Терека.

Острый запах шашлыка привел Костю и Ахметку к

павильону ресторана «Лондон». Они уселись на старой

перевернутой лодке, лежащей недалеко от кухни.

У входа в павильон стоял пожилой обрюзгший швей-

цар. Всем, кто подходил близко, он учтиво говорил, сни*

мая фуражку:

— Входа нет-с, павильон откуплен-с.

Кто-то спросил: «Кем?»

— Племянником доктора Мачабели, — с достоинст-

вом ответил швейцар.

Костя толкнул Ахметку в бок.

— Буржуи гуляют...

Из павильона выскочил маленький человек в повар-

ском колпаке.

— Эй, вы, архаровцы!—тоненько крикнул он.—Че-

го тут прохлаждаетесь? А ну, дрова пилить! Ж-жива!..

Ребята вскочили с лодки.

— Сюда, сюда!—пропищал повар.

За кухней был небольшой сарайчик. Повар принес

пилу.

— А платить будешь, дядя?— басом спросил Костя.

— Дам вам пожрать чего-нибудь. Небось, не обе-

дали сегодня. Насквозь вижу вашу братию...

Они дружно взялись за дело. Когда напилили и нако-

лоли целую горку коротеньких поленьев, подошел повар

и сказал:

— Завтра днем подпилите еще. А теперь —за мной.

Друзья уселись за маленький столик в углу кухни.

Остроносый поставил перед ними большую сковородку

106

жареной картошки — соломкой, для изысканных блюд.

— Мало будет, добавлю,—и повар побежал в зал,

где, по-видимому, он выполнял еще обязанности офи-

цианта.

— Порядок,— сказал Костя, отламывая кусок хлеба.

— Хороший дело. Клянусь,— подтвердил приятель.

Дверь в зал была чуть приоткрыта. Костя и Ахметка

посматривали на желтолицего человека в черной феске.

Человек держал двумя руками большой турий рог, укра-

шенный перламутром и серебром, и говорил слабым

грудным голосом:

— Аллах да простит мне... Господа, я поднимаю этот

рог за процветание Владикавказского филологического

общества*, за далеких, но близких друзей общества —

моих соотечественников, живущих у подножия горной

гряды Эльбурса...

Он перевел дух и закончил:

— Как это символично, господа: величавый тегеран-

ский Эльбурс и неприступный кавказский Эльбрус осе-

няет утренняя звезда—тан юлтуз — звезда единой

веры...

Под дружные аплодисменты человек в черной феске

залпом осушил рог.

Сначала в зале было тихо, потом послышались тре-

вожные, чуть приглушенные голоса, какая-то возня.

Костя приоткрыл дверь и заглянул в зал, вытянув

шею. Человека, выпившего рог вина, укладывали на

сдвинутые столы. Он не подавал признаков жизни. Гости

полушепотом говорили:

— Что с консулом? Припадок?..

— Глубокий обморок.

— Он ведь непьющий мусульманин, и вдруг — целый

рог рома... Аорта...

Назад Дальше