На экране телевизора проступает извивающаяся Дженнифер Лопес, но Жмен тут же клацпет пультом. Фигуристая пуэрториканка сменяется блестящей серебристой лужей, постепенно растущей в Роберта Патрика из «Терминатора-2». Я мою трофейные черешни, и высыпаю их в фарфоровую миску с цветочным узором, и щербинкой на краю.
Придерживая отпадающую дверцу шкафчика над мойкой, Жмен вытаскивает две старых рюмки в виде сапожек, и, сполоснув их под краном, плещет в мутное стекло тягучую жидкость.
Чокаемся, выпиваем. Я тут же забрасываю следом в рот черешню, но всё равно кажется, что в горло провалился ледяной кусок жидкого терминатора с экрана.
– Есть тема. Погнать к Сексапилке, – говорит Жмен, вытаскивая из морозилки вино, будто за прошедшие полминуты урчащий «Минск» успел его охладить. Я беру с полки стаканы, и вскоре мы уже пьём сладкую, чёрную, щекочущую горло пузырьками газа, как «Пепси-Кола», жидкость.
– А Даша как же? – смеюсь я.
– А что Даша? Она с родаками в Евпатории. Если ты не растрындишь, то и не узнает, – усмехается в ответ Жмен.
– Сексапилка ж в общаге вроде живёт.
– Ага. С подружками. У неё смена до одиннадцати, потом можно заруливать.
– А где общага её?
– На вторых Теремах.
– Университет?
– Ага, щас. Швейно-парикмахерское ПТУ. Я ещё Шмата вызвонил, зацепим его на универсаме.
– Пешком потулим? Туда ж тролль ездит.
– Не-е, чувак, не пешком и не на тролле.
Жмен звякает связкой ключей.
– Батя на дачу поехал на электроне, а «запор» в гараже.
– Нихера себе… Ты хоть водить его умеешь?
– А то…
– Может, не бухай хоть?
– Та ладно, не ной. Сколько тут ехать, до Теремов-то. Тебе матушке надо позвонить?
– Та нет…
– Ладно, идём в парадняк, курить охота.
Захватив вино и стаканы, спускаемся на площадку между шестым и седьмым этажами; вместо стены здесь сплошное стекло, за которым бегут по проспекту машины, ползут троллейбусы, а на другой стороне этой вечно ревущей реки расцветают огнями окон бесконечные многоэтажки. Поздняя вечерняя тьма, наконец, обрушивается на город, и заливает каждый уголок, до которого не дотягиваются фонари и автомобильные фары.
– А ты подружек её видел? – спрашиваю я.
– Нормальные, как по мне, хоть я не переборчивый. Тебе хватит, – машет рукой Жмен.
– Стоп-стоп… А Сексапилку ты уже себе застолбил? – опять смеюсь я. На самом деле я ни о ком, кроме Юли, думать не могу, и мне вообще пофигу что там за подружки.
– А кто вообще с ней познакомился?
Жмен прав. Именно он пригласил к нам за столик официантку из нового бара в тринадцатом доме, когда мы зашли туда глянуть футбол. После её смены мы тогда отлично посидели, потом вылезли на улицу, и ещё долго бродили по окрестным дворам. Её звали Люда, и она приехала откуда-то из-под Нежина, но имя сразу забылось, когда Шмат прозвал её Сексапилкой. Самое смешное, что она не была такой уж прям невероятно красивой, а мне вообще казалась полноватой, но Шмату она отчего-то казалась идеалом красоты. Может, это из-за того что у него до сих пор ни одной бабы не было, хоть он уже в универ поступать собирался.
– Опа, смотри, – кивает Жмен на застывший между остановками троллейбус, чиркает спичкой о стекло – зажигается со второго раза – и выпусткает струю дыма в трещину, рассекающую окно.
Я поначалу думаю, что у тролля слетели штанги, но потом вижу, как распахиваются задние двери, и на тротуар выскакивает два тощих силуэта в спортивных костюмах; головы скрыты капюшонами кенгурушек, но даже так понятно, что в этих головах мозгов не густо. В освещённом проёме дверей появляется ещё один человек – сухопарый старичок в синем форменном жилете кондуктора поверх клетчатой рубашки. Больше в салоне, похоже, никого нет.
Двери начинают закрываться, но один из «кенгурушек» ставит ногу на ступеньку, и пытается ворваться в троллейбус. Дед-кондуктор неожиданно ловко дёргает ногой, едва не дотянувшись до атакующего, и тот отступает.
– Ох нихера ж себе мортал комбат! – кричит Жмен, туша сигарету в оставшейся со вчера на перилах пустой пивной банке, и глядя на безмолвную битву внизу, как на экран телевизора с выключенным звуком. Я тоже подхожу ближе к стеклу, и наблюдаю за потасовкой.
«Кенгурушки» тем временем предпринимают новую атаку. Один безуспешно машет кулаками, пытаясь дотянуться до старика, но дед уверенно держит оборону, схватившись двумя руками за поручень, и выбрасывая вперёд ногу. Я гадаю, почему водитель не тронется вперёд, хоть и с открытой дверью, и думаю, что тот, должно быть, сам наблюдает за происходящим, удивлённо разинув рот.
Машущего кулаками поддерживает своими выпадами соратник. Он всё пытается, держась за дверь, попасть ногой по коленям кондуктора, и в какой-то момент не сдерживается, оставив опорную ногу на нижней ступеньке, и наклоняется слишком далеко вперёд.
Роковая ошибка.
Рука деда, сжимающая пластиковую трубку перил, освобождается, сжимается в кулак, и наносит сокрушительный удар сверху вниз прямо в лицо агрессору. Вопль, кажется, доносится даже до нас, прорвавшись сквозь уличный гул. Второй нападающий впадает в ступор, и убирает ногу с входной площадки, глядя, как его приятель падает на тротуар, держась за разбитый нос; кажется, я вижу кровь на лице, но с такого расстояния могу и ошибаться.
Водитель, пользуясь успехом кондуктора, тут же захлопывает двери, и троллейбус, вздрогнув, с гулом несётся вперёд. Потерпевшие поражение от древнего седого старика «кенгурушки» – капюшоны в процессе драки слетели с их бритых голов – кричат что-то вслед уезжающему победителю, машут кулаками и показывают средние пальцы. Потом тот, что остался цел и невредим, смотрит по сторонам – должно быть, думаю я, дабы удостовериться, что никто посторонний не стал свидетелем их с другом позора.
Мы ржём так, что стекло едва не дребезжит. Жмен даже расплескивает вино, облив выведенные баллончиком жёлтые буквы на стене: «Ж + Д FOREVER TOGETHER».
– Ты видел?! Ты это видел?! – хлопает он в ладоши, будто мы смотрели в разные окна. – Как дедок чуваку вмазал! Вот она, старая закалка! Ладно, пошли, пора уже, цепляй баклашку…
Прихватив бутылку с вином, мы спускаемся вниз, во двор. Жмен звякает ключами возле дверей гаража. Оттащив тяжёлую, протяжно скрипнувшую створку, он включает свет, взорвавшийся сверхновой в ночном дворе.
– Вот он, родименький… – проводитЖмен рукой по белому багажнику – вернее, в случае с «запором», капоту – огибая пятна ржавчины и грязи, и добавляет: – Батя вроде с гнилым дном решил вопрос. Приварил туда дверь от нашего старого холодильника.
Он смеётся, и я так и не понимаю, шутка это была или нет. В любом случае «запор» выглядит сурово и бывало.
Жмен открывает дверь, и забирается внутрь.
– Слушай, ты уверен что это… – начинаю я, но мои слова прерывает рычание заводящегося мотора.
– Не боись, залазь, – машет рукой Жмен. Загораются, и освещают стеллаж с инструментами и всяким хламом фары – одна ярко, другая совсем тускло; машина дёргается назад, выезжает из гаража; блеклая фара напоминает подбитый глаз.
Выскочив из машины, Жмен забегает в гараж, копается на одной из полок, и выходит с охапкой каких-то грязных, измазанных в масле спецовок. Открыв багажник, он бросает всё это внутрь, к бутылю с вином, и захлопывает скрипнувшую крышку.
– Зачем это? – спрашиваю я, когда Жмен возвращается.
– Потом узнаешь, – ухмыляется Жмен, и мы медленно едем по двору.
Проспект похож на улицы городов будущего из фантастических фильмов – расцвеченный холодными разливами неона вывесок, оранжевыми конусами фонарного света, множеством немигающих освещённых глаз окон, и бесконечной световой многоножкой встречных автомобилей, скользящих по «Запорожцу» Жениного отца лучами фар. Вскоре остаются лишь фонари – по обе сторон проспекта потянулись чёрные пустоши полей, заброшенная громада недостроенного Ледового стадиона, и приземистый силуэт полумёртвого, превращённого в рынок ипподрома. Это буферная зона, отделяющая Колос, наш район, от Теремков-1, уже растущих впереди сияющей стеной высоток. Жмен ведят на удивление аккуратно и спокойно – машин на дороге немного, да и спирт, должно быть, слегка притупил страх.
– Клацни там «play», – машет рукой Жмен в сторону магнитофона, валяющегося на заднем сидении в компании кучки кассет без коробок. Магнитолы в тачке нет, и батя Жмена возит с собой старую «Беларусь 302», которую однажды залил водой, и решил просушить в микроволновке. После этого несчастный кассетник оплавился по краям, став жутким и зловещим, как Фредди Крюгер, но продолжает худо-бедно работать.
Из колонок «Беларуси» замурлыкал Лагутенко:
– Достала… Морская… Меня болезнь…
Мы хором орём:
– Сушите! На вёслах! Садимся! На якорь!!!
Ветер, свистящий в опущенных окнах, вытягивает слова и музыку из салона, и уносит в накрывшую проспект ночь.
На развязке уходим вправо, к Теремкам-2. Останавливаемся у супермаркета «Велика Кишеня», который по привычке все называют универсамом. Несмотря на враждебный Колосу статус Теремков, в детстве почти все его обитатели, включая меня, вместе с родителями вынуждены были посещать этот магазин, так как на Колосе были только маленькие и пустые гастрономы. Впрочем, и сейчас нам приходится ездить в новый торговый центр, «Магеллан», чтобы сходить в кино – оба кинотеатра на Колосе, «Загреб» и «Прогресс», давно приказали долго жить. А летний в парке и вовсе спалили.
Шмат стоит в оранжевой световой колонне под фонарём, в каком-то идиотском вельветовом пиджаке – должно быть, отцовском, потому как карманы болтаются где-то в районе Шматовых коленей.
– Ты б ещё галстук одел, – хохочет Жмен, когда Шмат, потеснив Костю и магнитофон, забирается в машину, и они поехали дальше.
– Ага. И в носок заправил, – добавляю я.
– Мы же к дамам едем. Надо выглядеть прилично. Не то что вы, в кенгурах.
– Да уж, эти дамы оценят твой прикид, не сомневайся, – продолжает смеяться Жмен, перестраиваясь в правый ряд, и ныряя во дворы. Между Костей и Шматом кассетный «Мумий Тролль» орёт «Владивосток 2000».
– Ты уже решил, куда поступать будешь, а, Шмат? – спрашивает Жмен.
– Никуда. Мне ж только семнадцать, до призыва год ещё…
– И что с того? Будешь фигнёй страдать? Приткнулся б уже куда-нибудь… – покачал головой Жмен, который сам собирался после школы идти в армию. – Вон, на Карася посмотри. По любому поступит куда-то... Приличный человек потому-то, не то что ты.
– Ага, приличный... По ходу твой приличный человек, судя по роже, сейчас обрыгает тебе салон.
– Чего?!
Меня на миг действительно окутала дурнота от выпитого, и пропитавшей салон «запора» бензиновой гари. Если б дело было днём, по жаре, точно блеванул бы.
«Запор», рыча, замирает у забора детского садика, за которым наискосок и параллельно друг другу, как полосы на батоне, стоят пять общаг. Вроде как вторая – нужная, швейно-парикмахерская. Рычание движка стихает, кусок забора с буквами «УЙ», залитый светом яркой фары, вновь тонет в черноте.
– А вы взяли поесть-попить? Ну, в смысле бабам? – спрашивает Шмат, когда мы вылазим из машины, и Жмен запирает ключом обе двери. Я открываю багажник, и вытаскиваю из-под вороха грязного тряпья бутыль с вином.
– Ох как, мать вашу, обворожительно… – качает головой Шмат. – Увидят эту пыльную балсанку, и сразу из одежды на вас выпрыгнут.
– Ты не выделывайся, а предложи что-нибудь получше, – бурчит Жмен.
– Вон ларёк круглосуточный. Там «Амаретто» есть.
Шмат кивает в сторону сияющей у одного из подъездов будки.
– Ух ты какие слова знаешь… – снова качает головой Жмен, втыкая в зубы сигарету. – А бабло где взять, а, Шмат, на твоё вот это… ну, на то, что ты сказал?
– У меня полтаха есть, – гордо выпрямляется Шмат во все свои метр семьдесят два. У Жмена блестят глаза. И это наверняка не только свет фонаря в них отражается.
– Ну так погнали, чего стоим.
У ларька топчется два типа, похожих на космических пиратов из «Гостьи из будущего». Один высокий, здоровый и пузатый, с бритой башкой, другой – вытянутый кучерявый дрищ. Вспоминаю, как звали чуваков из фильма – Крыс и Весельчак У.
– Слушай, ну всего пятьдесят коп не хватает же! – ноет Крыс у светящегося окошка. Изнутри вылетают облачко сигаретного дыма, и слова продавщицы:
– Ну вот как их накопаете, так и приходите.
– Та ладно тебе!
– Слышь, чувак, дай мы купим, а там дальше будете… – говорит Жмен, приближаясь к амбразуре оконца.
Крыс поворачивает к нему лицо. На лбу у него пара-тройка шрамов. Один свежий.
– Вы кто такие вообще? – говорит Крыс.
Я качаю головой. Плохо дело, сразу видно.
– Тебе не пофигу? Отойди, дай купить.
– А чё ты ко мне на ты, а? Ты, червь рахитный…
– Тебе шрамов на лбу мало? Новых наделать? – огрызается Жмен.
Потом всё происходит очень быстро.
Крыс бьёт правой, но Жмен уклоняется, успевает врезать левой в челюсть. Удар слабый, но на миг дезориентирует Крыса, который тут же пропускает куда более злую подачу в табло, и хватается за хрустнувший нос. Пятится назад, из пальцев бежит кровь.
Весельчак тут же уматывает за угол дома, в темноту, с криком «пацаны-ы-ы!!!». Эхо крика отфутболивают стены серых башен шестнадцатиэтажек.
Ещё один удар Жмена, и Крыс, зацепившись за бровку, падает на украшающего клумбу лебедя из старой покрышки.
– Та-а-ак… А ну-ка погнали отсюда, бегом! – шипит Шмат, и мы уматываем к «запору». Бежим мимо тачки в тень между гаражами, но Жмен останавливается.
– Чего ты! Давай быстрей! – машет рукой Шмат. – Там этих гнид небось стадо целое бежит!
Из-за угла, за которым исчез Весельчак. слышно подтверждающее многоголосье. Крыс, сплёвывая кровь на асфальт, поднимается. Тётка в ларьке хлопает окошком.
– Ща, погодь… – бормочет Жмен. Открывает багажник, хватает прихваченное в гараже тряпьё, и несётся в темноту. Следом в пропахший мочой проём между гаражами ныряют Шмат и Костя.
Прижавшись к ржавой стенке, скрытые тенью, мы наблюдаем за толпой, высыпавшей под яркий свет фонаря. У некоторых в руках блестят кастеты, все шарят взглядами по окрестностям. В центре гулко матерящегося роя пошатывается Крыс, с измазанной в крови рожей, как индеец в боевой раскраске.
Шмат тихо дёргает меня за плечо, и мы углубляемся в лабиринт гаражей. Заросли ржавых коробок позволяют по-тихому обойти детский сад, и подобраться к общагам, не привлекая внимания Крыса, Весельчака и их своры. Впрочем, они явно продолжат искать нас, и могут вскоре добраться сюда. А значит, следует поторопиться…
– Шмат, давай ты первый лезь…– кивает Жмен на тёмную коробку, высившуюся перед нами. Он говорит тихо, чтобы нас ненароком не услышали жаждущие знакомства друзья Крыса.
Я только сейчас понимаю, что через дверь в общагу вечером не попасть, если нет пропуска.
– Я… Чего? Куда лезть? – пялится Шмат на светящиеся окна. Первые два этажа от набегов посторонних защищают решётки. Их тёмные прутья поблескивают в оконном свете, как будто…
– Да они ж солидолом обмазаны! – кричит Шмат.
– Тсс, дебил!
Жмен прикладывает палец к губам, потом кивает, и протягивает нам тряпьё, прихваченное из багажника.
– Потому я эту рвань и захватил. Знал, что вы не додумаетесь.
– Так а куда забраться-то нужно?
– Вон туда. На третий этаж. Там окно на кухне открыто…
– Блин…Стремновато…
– Ну, можешь тут остаться. Те пацаны с тобой с радостью в футбик зашпилят. Твоей башкой.
– Нет уж, этот матч я лучше пропущу… Ладно, полез я...
По мусорному баку Шмат проворно, как мартышка, забирается на козырёк подъезда, там надевает спецовку и рабочие перчатки. Потом быстро двигается вверх, перебирая руками и ногами как ящерица, и ныряет в окно третьего этажа. Он похож на ниндзю, проникающего во вражеский замок.
– Давай сейчас я А ты мне потом вино закинешь, – говорит Жмен, и начинает забираться. Я опасливо озираюсь по сторонам: кажется, голоса в гаражах становятся ближе.
Жмен неуклюжий и корявый. Думаю, ходячее дерево из «Властелина колец» и то быстрее залезло бы в то окно. А этот валенок пару раз едва не сорвался ещё когда с мусорника на подъезд перелазил.