— Э, часы отдай!
— Какие часы? Нэ брал я! Чиво нада вабщэ тэбэ, а? — Выпучив глаза, спесиво закричал гость Культурной Столицы.
«Вот гнида», — подумал я, и, увидев припаркованный напротив Дома Книги милицейский бобик, пошел к нему. Открыв дверь в машину я, собравшись с духом, сказал:
— Там какой-то черный у меня часы украл, помогите, пожалуйста!
Менты, вопреки ожиданиям, сразу вписались. Один из них спросил:
— Где он?
Я показал. Наряд в количестве четырех человек бодро пошел к месту преступления.
Хачик, который не рассчитывал на такой оборот, заметался, вытащил часы и положил их рядом с собой на скамейку, после чего замер с умильными собачьими глазами и гостеприимной кавказской улыбкой.
— Подошли менты. Увидев, что ловить уже нечего, проверили прописку. Прописка была. Хачик расточал дружелюбие.
— Где часы взял?
— Здэсь лежал часы!
Наряд еще немного потоптался и отбыл обратно в машину. Гость с Кавказа, воровато оглядываясь, спешно покинул место происшествия.
Немного подумав, я опять пошел к милицейскому бобику.
— Заглянув вовнутрь спросил:
— Может, вы часы купите?
— Покажи!
Мент повертел G-Shock в руках:
— Сколько?
— 50 рублей!
— На!
Я вернулся к Горби, который нервно бродил неподалеку и невзначай бросал взгляды на милицейскую машину. Он удивленно посмотрел на меня:
— Ты нахуя опять к ментам пошел? Я думал что все, пиздец…
— Часы продал! По пивку?
— Ога, давай!
Мы пошли к ближайшему ларьку, и на перекрестке Невского и Канала Грибое́дова к нам подбежали трое: один очень крупный, и два поменьше. Здоровый румянец на их лицах не играл. Самый чахлый из тройки сразу предъявил:
— Вы чо на Ару ментов навели?
— Пошли, поговорим! — Сказал здоровяк.
Я снова взял бутылку за горлышко и напрягся. Приятели кабана занервничали и начали говорить что-то квази пацанское, типа «двое говорят, остальные стоят». Но Горби неожиданно ответил:
— Пошли! Куда?
— Во двор!
Битва являла образец бесстрашия, мужества и отваги. Горби был легче, ниже ростом и пьяный. Он падал и вставал, падал и вставал… Не выдержал здоровяк:
— Ладно, бля, харэ. Все!
Я и двое приятелей кабана облегченно вздохнули. Конфликт, который никому не был нужен, исчерпал себя. После традиционного братания и приглашений вместе забухать мы разошлись в разные стороны.
Я и Горби взяли еще по пиву и пошли не спеша к Гостиному Двору. Нырнули в трубу и увидели как какой-то низкорослый пролетарий с бритым черепом и лицом дегенерата морально давит на безобидного парня субтильной внешности с длинными волосами:
— Ты чо, панк? (Хотя парень выглядел скорее как хиппи)
Мы выдернули волосатого из зоны конфликта, отвели подальше, и очень довольные своим благородным поступком пошли к Русскому Музею, прогуляться и издали приобщиться к великой культуре. Но умиротворенная атмосфера навеянная мировым наследием была нарушена. Неожиданно со всех сторон набежала толпа толпа бритоголовых, и с криками:
— Чо, суки, панков защищаете! — Принялась нас мутузить. Били трусовато, неумело и не сильно. Мне попали в нос, я скрючился, толпа разбежалась. Последствий драка не оставила, только разозлила.
В пьяном гневе мы пробродили до темноты. Порывались найти гадов и отомстить. Подступало похмелье и усталость. Мы расслабленно проходили мимо моего дома на Итальянской, как вдруг из арки вывалила та же толпа бритоголовых (а может и не та, их тогда в городе было очень много). Они уже было прошли мимо, но Горби, разъяренный недавним эксцессом, заорал:
— Стоять!
Скины в недоумении остановились. Увидев, что серьезной опасности нет, взяли в кольцо. Я демонстративно поднял с земли кирпич, ударить которым человека все равно бы не смог. Хотел просто припугнуть, но они не испугались. Кто-то подбежал сзади и ударил меня камнем по голове.
На этом день почти закончился. Мутно, почти как во сне, мелькали менты, скины, машины… Не берусь отделить явь от бреда.
А утром я обнаружил себя в больнице живым, хотя и с зашитой головой. За окном золотом блестела осень, рядом лежал алкоголик с татуировкой «КУБА» на плече, и диалектически начинался новый виток жизни, полный других событий, которые все равно случатся, хочешь ты того, или нет…
Гурзуфская здравница
Вот и настал долгожданный день отъезда. И день этот был — пятница. Непростой день, он вносит свои коррективы, и поэтому я купил бутылку виски не 0.5, а 0.7. Хотя никакого смысла в этом не было. Ведь походная фляжка вмещала всего 10 унций (менее 300 гр.). А излишки выпил. Не выливать же? И в купе вошел уже в излишне веселом настроении.
Соседи, оценив перспективы совместного путешествия, сразу выкатили свои припасы: один — бутылку водки, второй тоже ее. Поезд тронулся и начался отдых. А я ведь до этой поездки почти два месяца не пил…
Время в пути из памяти стерлось. Сохранились лишь какие-то расплывчатые образы. На задворках восприятия шум поезда, вагон-ресторан, вымогательство пограничников, которые потеряв всяческий стыд выдумали нелепый предлог и требовали денег. Отчетливо запомнился лишь печальный финал…
Это случилось уже возле самого Симферополя. Я отравился. Видимо алкоголем. Прихватило меня так, что с верхней полки я спрыгнуть не успел. Облевался прямо там. Проводница была очень не довольна. Ее зарождающийся визг пресекла денежная купюра, и меня аккуратно ссадили с помощью сотрудника вагона — ресторана. Который, не взирая на свою протокольную морду, оказался почти приличным человеком. Но об этом потом.
Симферополь той ночью я тоже помню смутно. Непривычное для жителя Петербурга сентябрьское тепло, мелькание домов в окне такси, да в общем и все. Главное, что нас довезли куда надо и заселили в номер. Без приключений.
Проснулись мы рано. Светало. Ощущение похмелья жизнь не портило. Не на работу же. Весь отпуск впереди. И спросив на ресепшене дорогу к ближайшему круглосуточному магазину, мы отправились за пивом.
В шесть часов утра, в шаговой доступности, работал только один магазин. И нашли мы его достаточно быстро, при этом старательно пытались запомнить маршрут, ведь адрес гостиницы в памяти как-то не задержался. Взяли по первой и сели неподалеку на ступеньки. Ранние прохожие спешили по своим делам, редко проезжали автомобили, пели птицы.
— Хорошо! — Сказал я и сделал первый глоток. Пиво, что называется, пошло.
— И ведь весь отпуск еще впереди, Санек, — сказал Валера и отпил тоже.
Мы пили пиво и прищуренными глазами смотрели на незнакомый южный город. Зелень, тепло и ожидание чего-то хорошего приятно обволакивали нас. На удивление, совсем не было охотников за тарой. Прохожие смотрели беззлобно и равнодушно. Это все выглядело непривычно для Санкт-Петербурга. Покой и умиротворение.
А меж тем незаметно пришло время чекаута. Мы сдали ключи от номера, сели в вызванное такси и поехали к основному месту отдыха. В Гурзуф. По пути заглянули в какое-то кафе на свежем воздухе, где вместе с таксистом плотно перекусили. И выпили еще пива.
Через некоторое время, уже изрядно под шафе, мы стояли на центральной площади Гурзуфа, возле фонтана, и осоловело смотрели на бабушек, которые на местном волапюке агрессивно предлагали нам жилье. В результате не совсем понятной процедуры, осталась лишь пара бойких старушек. Эти две коллеги по риэлтерскому бизнесу, скорбно качая головами, подозрительно смотрели на нас некоторое время, потом одна из них горько вздохнула, и как бы про себя произнесла:
— Ну, если сейчас они нажратые, то потом пить-то и не будут… Вы на сколько дней?
— На десять. — Собравшись, ответил я, и не угадал. Мы приехали на девять дней. Валера это понял, но спорить не стал.
После этой прелюдии мы отправились в апартаменты. Они представляли собой 2-х комнатную квартиру с хорошим ремонтом в самом центре культурной жизни этого поселка. Одна половина окон смотрела на фонтан, а вторая — аж на море. К тому же присутствовал почти собственный дворик с качелями. Почти потому, что существовали еще одни соседи. Не моргнув глазом и не заморачиваясь с нудным процессом выбивания скидки, Валера отсчитал заявленную бабушками сумму — 5000 гривен. 500 в сутки. Ошеломленные свалившимся богатством старушки отдали ключи и поспешили откланяться. Ну а мы, утомленные долгой дорогой и нелимитированными возлияниями, рухнули спать…
Открыв глаза, я посмотрел на часы. Было около пяти часов утра. Тьма окутывала Гурзуф. Голова болела, мучила жажда, незнакомые деньги приятно оттягивали карман. И презрев такую аристократическую привычку как умывание, мы вышли в ночь на первый променад…
Ночь была прекрасна. Теплый воздух, теплая брусчатка под ногами, мягкий свет фонарей. И как только мы вышли на центральную улицу, нас окликнули две барышни. Нетвердо стоявшие на ногах.
— Молодые люди, может там… Коньячку? — Томно проговорила одна из них с трудом подавив икоту.
Внешность дам к романтическим прогулкам по берегу, а уж тем более к адъюлтеру, совсем не располагала, и мы вежливо отказались от этого предложения. А буквально секунд через пять нас снова окликнули. Две другие барышни. Не менее пьяные, но посимпатичней. Одна из них была в белом вечернем платье и на шпильках, а другая в шляпе. Как оказалось, они тоже шли к ночному магазину. Наши цели и направление совпали. Та, что в белом, всучила мне свои туфли, и забрала мои тапки. Как будто мы как минимум переспали. Обе они безостановочно щебетали, постоянно меняя тему разговора, что-то спрашивали, и недослушав перескакивали совсем на другое. Прохожих было мало, точнее сказать он был один — опять же пьяный мужчина с голым торсом и чекушкой водки. Он степенно представился пилотом и дал ценный совет:
— Подойдете к магазину, спросите Юрика. Он вам все продаст…
Через некоторое время впереди замаячили вожделенные огни храма торговли. От холодного пива нас отделяла лишь металлическая решетка на замке.
— Юрик! — Негромко крикнул я. Скорее для проформы, не надеясь на то, что кто-то отзовется. И, о, чудо. Произошло внутремагазинное шебуршание, и вышел Юрик. Молодой мужчина интеллигентного вида в очках. Он открыл решетку (Один, только один проходите!), и быстро меня обслужил.
Мы сели на скамейку с видом на море, открыли пиво, и под ни к чему не обязывающие разговоры начали его распивать. Потом взяли еще, и как-то незаметно оказались у нас. О чем, кстати, на следующий день узнали хозяйки квартиры и были этим фактом весьма недовольны. Мотивируя это заботой о наших вещах и безопасности. Знаменитый крымский альтруизм. Так вот, не успели дамы присесть, как та, что в шляпе, без всякой логической привязки гневно произнесла:
— А ты, Ленка, ведь блядь!
— Чевойта? — Умело парировала Ленка.
— Не успела зайти, как сразу на кроватку села! Натура блядская так и прет!
— Да ты завидуешь просто!
— Да чего мне тебе завидовать-то?
— Да я моложе и живу у Виталика бесплатно!
— Ну, я же говорю — блядь! — Сказала дама в шляпе и выразительно посмотрела на меня. Мол, полюбуйся, какова распутница. Я благоразумно промолчал. И минут через двадцать, Ленка хлопнув дверью, покинула нас. Ну а мы, втроем, пошли купаться.
Светало, и при естественном освещении я наконец-то смог адекватно оценить состояние барышни в шляпе. Народ метко называет его «в говно». Девушка мужественно пыталась взять себя в руки, но у нее не получалось. Шляпа полезла купаться в нижнем белье, Валера хмуро сидел на лавке с пивом, а я лежал на гальке и мечтал о мягкой постели.
Навалилось похмелье вместе с усталостью. Отпущенное количество радости для этого утра было исчерпано. А дама в шляпе назойливо что-то спрашивала, смеялась в неожиданных местах и вообще, вела себя неприлично. Но фортуна улыбнулась нам. Послышался робкий голос, принадлежащий низкорослому лысоватому мужчине:
— Она со мной приехала! — Мужчина сразу пошел ва-банк.
— Да пожалуйста! — К его облегчению ответили мы, и предали Шляпу законному владельцу, позади которого трусливо маячила ее подруга. Все в том же белом вечернем платье. Мы разошлись в противоположные стороны, и больше на извилистых улицах Гурзуфа судьба нам встреч не подарила. Мне кажется, что оно и к лучшему…
На следующий день, уже в более-менее добром здравии, мы прошлись по многочисленным общепитовским точкам. А одних только «Столовых», не считая кафе и ресторанов, в Гурзуфе штук пять. И там, среди знакомых с детства запахов, похожие друг на друга упитанные женщины, со свекольно красными щеками и в полубелых халатах, отточенным движением клали шницель в тарелку с пюре, и ложкой, смоченной в молоке, делали волну. При этом их лица не выражали ровным счетом ничего.
Наши неуклюжие попытки как-то пошутить, разбавить это казенное принятие пищи, успехом не увенчались. Взгляд женщин становился еще строже, и шутки в таком антураже казались неуместными. И вообще, после нашей культурной столицы, общение с местными представителями мелкорозничной торговли вселяло смутную тревогу. Казалось, что я их чем-то обидел или оскорбил, и они, сдерживаясь из последних сил, продавали нам вино или сигареты великодушно не плюнув в лицо. Но это лишь так казалось. Забавные крымские иллюзии.
Так вот, непонятно каким образом мы очутились за одним столиком с москвичом (болельщиком Локомотива) и его девушкой. Она была одета в воздушное фиолетовое платье и солнцезащитные очки с фиолетовыми же стеклами. Измученный низким культурным уровнем местного населения я сразу завел разговор о пост-модерне. Образованные москвичи с радостью его поддержали, и мы нашли массу точек соприкосновения. От Сорокина, и до Даун Хауса.
Насладившись высокоинтеллектуальной беседой, как-то плавно перешли к делам приземленным. Выяснилось, что москвичи приехали втроем. Третьим был брат молодого человека, который упившись спал неподалеку на бетонной плите. А надо сказать, что мы тоже были в состоянии близком к «оскорбляющем человеческое достоинство», как пишут в протоколах менты. И возникшая идея вразумить заблудшего, вернуть его в общество, показалась нам соответствующей высокому званию Человека. Мы представляли себя великодушными спасителями и морально-нравственными авторитетами, которые не могут пройти мимо чужой беды. Решительно разбудив ни в чем не повинного парня, мы стали его корить и стыдить за пьянство. Наши хаотичные умопостроения и сомнительные доводы в пользу трезвости не произвели на заблудшего должного впечатления. Он вежливо послал нас на хуй, и ушел искать другую плиту. Подальше от нас.
Утром я встретил Фиолэтт у фонтана. Мы выпили по холодному, освежающему пиву, и она вдруг спросила:
— А чего это ты вчера Сашкану морду хотел набить?
— Я? — Это меня искренне удивило. Ведь человек я совсем не агрессивный. Тем более Сашкан парень интеллигентный и спокойный. Повода к подобным действиям он точно никогда бы не дал.
— Ты сказал, что я теперь твоя, и он в морду получит ежели чего. — Ответила Фиолэтт, и при этом лукаво на меня посмотрела.
Мне стало стыдно. Я фрагментарно вспомнил вчерашний день и испытал отвращение к самому себе. Мы пошли к Сашкану, где я долго и совершенно искренне извинялся. Дело закончилось принятыми от меня извинениями и опять же абсентом. Но уже без эксцессов.
После этих событий начался наш платонический роман с Фиолэтт. Мы делились сокровенным и гуляли, взявшись за руки. Лежали на берегу моря и разговаривали. Мы бесцельно бродили по извилистым улицам Гурзуфа и с детским интересом смотрели на мир и людей. Как будто со стороны. Существуя отдельно от происходящего.
А пока я наслаждался жизнью, Валера продолжал пить, медленно и верно наращивая обороты. И через пару-тройку дней он совсем перестал выходить из дома, проводя весь свой досуг в цепких объятиях Бахуса. Валерий презрел мещанские радости, такие как купание в море и принятие солнечных ванн. Отмел классово чуждую чистку зубов и бритье. Он погрузился в пучину пролетарского рая. По хозяйски заняв качель во дворике, он свил там свое гнездо. Зажигалки, сигареты, различные виды спиртных напитков. И весело проводил время. Как Диоген, довольствуясь малым.
Но так уж устроена наша жизнь, что всегда что-то вклинится в счастье, которое только кажется бесконечным. Валера отравился. Скорее всего, краковской колбасой, остатки которой я обнаружил в холодильнике. Ситуация патовая. Гражданин другой страны, в сильном подпитии и с острым отравлением… Единственный номер телефона, которым я мог воспользоваться в незалежной, принадлежал таксисту. Я периодически ездил с ним в Ялту. Для изготовления ключей от нашей квартиры. Валера их терял каждый день, а проникать к удобствам как-то надо…