Ходили по пепелищу осторожно, пачкаясь, чихая и кашляя. Посреди двора стоял черный, обуглившийся джип. Все остальное было тоже страшно, но он был страшен особо, потому что остальное и до пожара выглядело довольно убого, а джип все помнили блестящим красавцем. И вот стоит он теперь чудищем, будто свидетельствуя: красота не вечна; и как тут поверить, что красота призвана спасти мир, если она самое себя спасти не в состоянии?
Терепаев почти восхитился:
– Да, хорошо погорели! Капитально! В районе огонь видно было! И что сгорело?
– Все, – ответил Лев Ильич. – И джип, видишь?
– Вижу. Он один, как все мастерские, наверно, стоит, а?
– Если не больше, – не стал скромничать Лев Ильич. И отвел Терепаева в сторону, где объяснил ему суть:
– Я почему тебя попросил приехать, Илья Сергеич. Кравцову это дело поручить никак нельзя.
– Ясно нельзя, он не следователь. Я тебе толкового человека пришлю, – пообещал Терепаев.
– А сам не смог бы? Понимаешь... Если это халатность, тогда есть с кого спросить. Надо только доказать, что халатность.
– А может, вообще поджог?
– И это не исключено. Главное: когда найдем виновника, не обязательно к суду его привлекать. Вину докажем – и плати, дорогой, за машину. А то знаю эти штуки: посадят в тюрьму, а денег не дождешься. Машина у меня, понимаешь ли, от пожара не застрахована. Кто же мог знать?
– А с каких денег он заплатит? То есть виновник?
– Найдет! Если Ступин, то у него тесть в городе большой человек, с деньгами. Ну, и с этих, если они виноваты, найдем способ возместить. Микишин мужик крепкий, Савичев тоже не бедствует. Короче, Илья Сергеич, я в долгу не останусь, сам понимаешь.
Терепаев, конечно, понял.
Лев Ильич для конкретности и убедительности добавил:
– А Кравцову еще потому доверять нельзя, что он сошелся с женой Ступина.
– Ага! – тут же сообразил Терепаев. – И он захочет Ступина посадить?
– Наоборот! Сделает все, чтобы не посадить!
– Это почему?
– А потому. Чтобы Кравцова понять, надо представить, что на его месте должен сделать нормальный человек. Так вот, Кравцов поступит обязательно по-другому!
Закончив эту секретную часть разговора, Лев Ильич взял Терепаева под локоть и повел его к пожарищу, продолжая уже громко, будто и до этого говорил о том же, а людям только пересказывает:
– И картина у нас получается следующая! Вчера я сюда приехал, дал им разгон за плохую работу. После этого Савичев задел мою машину. Я оставил ее для ремонта. И сказал, чтобы к сегодняшнему дню сделали. Они, похоже, и начали. Кто кузов правил?
– Ну, я, – сказал Савичев.
– Вот ты его и поправил. Только хуже сделал, даже после пожара видно.
– А может, он от огня вздулся?
– Прошу заметить, Илья Сергеевич, он на огонь все сваливает теперь! Факт в чем? Факт в том, что я наказал Савичева лишением зарплаты. Ну и Микишину пообещал вычет сделать. У обоих есть повод, как говорится, нанести мне урон!
Савичев и Микишин хотели было оспорить это предположение, но Лев Ильич поднял руку:
– Далее! Ступину, главному инженеру, я сделал предупреждение о разбазаривании средств и о том, что будет ревизия. Я не говорю о прямой связи, но перед нами следствие вышеизложенного – пожар!
Терепаев оглядел подозреваемых и тут же приступил:
– Задаю вопрос: кто уходил последним?
– Ну, я, – ответил Виталий.
– Во сколько?
– Около десяти.
– Что-то поздно очень. Работать любим?
– Ну, надо же было все подготовить. – Виталий при этом весело посмотрел на всех, а отдельно почему-то на Кравцова. – Машину надо было бензином облить. Поджечь так, чтобы не затушили.
– С тобой, Ступин, между прочим, не шутки шутят! – призвал его к порядку Лев Ильич. – Скажи лучше, после сварки окалину не доглядел, вот и загорелось! Ты ведь как раз сваркой занимался.
– Может, и занимался! – с вызовом сказал Виталий.
Терепаеву не понравился правовой нигилизм Ступина (правовым нигилизмом он считал неуважение к начальству и милиции).
– Ты чего тут выделываешься? Между прочим, имею право тебя арестовать по подозрению! В смысле – задержать!
– Неужели? Ну, попробуйте!
И сунув руки в карманы, Виталий пошел от мастерских.
Терепаев схватился за кобуру с пистолетом:
– А ну стой!
Виталий не остановился. Андрей Ильич спросил:
– А не рано мы выводы делаем?
Кравцов поддержал его:
– Вот именно. Как бы не ошибиться. Не сходится что-то. Он сказал, что около десяти ушел. А пожар начался гораздо позже. После двенадцати. Мог кто-то и другой здесь оказаться. Свидетелей надо бы опросить.
Терепаев был недоволен вмешательством Кравцова.
– Какие тебе свидетели ночью? Откуда?
Кравцов объяснил:
– Синицына допоздна не спит, у нее окна на мастерские выходят. Старик Хали-Гали по ночам вечно бродит. И, я слышал, Геша на мотоцикле где-то тут ездил.
Лев Ильич, заинтересованный во внешнем соблюдении законности, согласился:
– Свидетелей хорошо бы к делу приобщить, Илья Сергеевич. Чтобы, действительно, без недоразумений.
– Ладно, приобщим, – с неохотой принял предложение Терепаев, предвидя лишнюю работу. – А этот не сбежит?
– Что он, совсем без ума? На него подумают сразу, – сказал Андрей Ильич.
– Тогда – по свидетелям! – решил Терепаев. – Только не ел я с утра, вот проблема.
– Нет проблемы! – возразил Лев Ильич. – Сейчас ко мне заедем, позавтракаем, и за дело.
– Тоже можно. А ты отдыхай пока, – обратился Терепаев к Кравцову.
– Да я и отдыхаю.
Отдыхая, Кравцов зашел в медпункт к Вадику и дал ему задание:
– Вот что, будущий криминалист. Сходи-ка ты на пожар и обследуй там все. Золу просей, если хочешь.
– А что искать?
– Не знаю. Был пожар, надо понять, от чего загорелось.
– А если против Ступина что-то найдется? Если в самом деле от сварки?
– Ты найди сначала, тогда подумаем.
Потом Кравцов говорил с Андреем Ильичом. О чем-то просил, в чем-то убеждал. Андрей Ильич, слушая, вел себя странно: посмеивался и крутил головой.
После этого Кравцов заглянул к Синицыной. Там тоже был некий разговор.
И с Гешей Кравцов о чем-то потолковал, и с Хали-Гали побеседовал...
А Виталий в это время собирал свои вещи, оставшиеся в его доме.
Людмила, которая уже все знала о пожаре и о грядущем расследовании, спросила его:
– Совсем хочешь к родителям перебраться?
– Уехать хочу. В город, к двоюродному брату. Устроюсь к нему на завод. Платят немного, зато уважают. И никакое хамло не посмеет...
Людмила встревожилась:
– Но тебе же нельзя уезжать!
– Почему это?
– Тебя же подозревают! Глупости говорят: что ты или от сварки пожар устроил, или вообще машину старшего Шарова бензином облил и поджег!
– Может, и поджег. Люся... Ты, пожалуйста, выйди... А то я забуду что-нибудь. Отвлекаешь.
Людмила вышла – но не потому, что Виталий попросил, а потому, что у нее возникли свои мысли.
С этими своими мыслями она пошла к Кравцову, который к тому времени вернулся домой. Она пришла и не заговорила о каких-то непонятных вещах, как раньше, она обратилась к нему по-деловому:
– Павел, что-то делать надо, он уехать хочет!
Кравцов сразу понял, о чем речь.
– Так я и думал! Нельзя ему сейчас уезжать!
– Вот именно! Послушай, этот, из района, он ведь тоже милиционер. Договоритесь как-нибудь.
– Мы разные милиционеры, – сказал Кравцов без какой-либо оценки. – И он мой начальник вообще-то. А ты удержать Виталия не сможешь?
– Как? Он не хочет со мной говорить. И знаешь, Паша, я вдруг поняла, что отношусь к нему лучше, чем думала. Наверно, я его все-таки люблю. Я просто думала, что это... Ну, уже привычка... Или еще что-то... А оказывается... Ему грозит опасность – и мне плохо, мне очень плохо, как никогда. Сделай что-нибудь, Кравцов, пожалуйста!
– Я попробую, – сказал Кравцов, глядя в окно и не глядя на Людмилу. – Но не надо, чтобы он знал, что я ему помогаю. Понимаешь?
– Конечно.
Людмила пошла обратно. По пути думала, как задержать Виталия, но ничего не придумала. Сказала ему только:
– Ты рано собираешься, автобус в Сарайск еще не скоро.
– Юлюкина попрошу, он отвезет. Я ему машину чинил, с него причитается.
Услышав это, Людмила, немного помедлив, опять вышла.
И отправилась прямиком к Юлюкину. Тот копался в огороде. Поприветствовав Людмилу, сорвал помидор и поднес ей:
– Угощайтесь! Красота какая, правда? Бычье сердце называется.
– Очень красиво, да. А скажите, машина на ходу у вас?
– Что, в город надо? Отвезу с удовольствием!
– Нет, как раз не надо. Понимаете... – Людмила замялась: сказать правду или нет? Решила сказать:
– Вы про пожар знаете, конечно?
– А кто не знает?
– На Виталия думают, будто он виноват.
– Глупости! – уверенно воскликнул Юлюкин.
– Конечно, глупости. Но он хочет уехать.
– Это напрасно.
– В том-то и дело. Он мне сказал, что собирается вас попросить в город его отвезти.
Юлюкин прищурился то ли на солнце, то ли на Людмилу, которая всегда нравилась его вдовому сердцу.
– Понял, Людочка. Все понял. Скажу, что машина сломалась.
– Не выход. Он тут же предложит починить.
– Тоже верно.
– А вы вот что... Может, вы ее как-нибудь действительно сломаете? Ну, не так, чтобы сильно, но чтобы не сразу поправить?
– Это как-то странно, Людочка... Машина у меня одна, сами понимаете...
Людмила огорчилась. И тут Юлюкин почувствовал себя мужчиной, способным на жертвы. И сказал решительно:
– Не беспокойтесь, Людочка, сделаем!
И попрощавшись с Людмилой, он пошел к своему дряхлому «Москвичу». Открыл капот. Поразмыслил. И придумал: отсоединил шланг бензопровода, выстругал деревянную затычку, сунул в шланг и вставил его обратно. После этого сел в машину, попробовал ее завести. Она завелась, но тут же заглохла.
Юлюкин удовлетворенно кивнул.
Выйдя из машины, он увидел, как по селу идут Терепаев и Лев Ильич Шаров.
Терепаев и Лев Ильич Шаров пришли к Синицыной.
– Здравствуйте, бабушка! – приветливо и даже игриво поздоровался с нею Терепаев. Милиционеры вообще довольно часто обращаются к старикам и старухам юмористически. Может, потому, что пожилые люди по немощи своей редко являются преступниками и, следовательно, серьезного отношения не заслуживают. А если они становятся, наоборот, жертвами, то обычно на таком мелочном уровне, что опять-таки смех один.
Но Синицына не приняла этого юмора.
– Зоя Павловна меня зовут.
– Очень приятно, Зоя Павловна, – исправился Терепаев. – У нас, значит, это самое. У нас такая цель визита. Может, вы видели чего?
– Я много чего видела.
Терепаев переглянулся со Львом Ильичом.
– А конкретно?
– Войну видела, – начала перечислять Синицына. – Полет Гагарина в космос видела, правда, по телевизору и потом уже. Тогда-то телевизора у нас не было. Много интересного видела.
Льву Ильичу не терпелось, и он уточнил:
– Зоя Павловна, вчера пожар был. Дело серьезное. Может, видели кого у мастерских? Ночью, перед пожаром?
– Так бы и спрашивали. Видела, конечно.
Терепаев тут же раскрыл папку и приготовился записывать.
– Кого?
– Ну, Микишина видела, потом Савичева видела, они с работы шли, это еще светло было. Потом Виталю Ступина видела.
– Так! – записывал Терепаев.
– Потом, значит, после Витали, это уже совсем темно, кто-то к воротам подошел, поторкался. Смотрю: разбежался, ухватился за верх стенки и залез. Посидел там немного и во двор спрыгнул.
– Так-так-так! – радовался Терепаев. – А может, это Ступин и полез?
– Ему зачем? У него ключи есть.
– А на кого похож, не рассмотрели, Зоя Павловна? – спросил Лев Ильич.
– Да вроде на брата твоего.
Терепаев захлопнул папку и с удивлением посмотрел на Льва Ильича.
Лев Ильич пожал плечами.
– Ничего не путаете?
– Не путаю. У меня зрение хорошее. И рост, и походка – все похоже. Он же ходит мелко так, живенько. Точно, он был.
После паузы, вызванной усваиванием неожиданной информации, Терепаев спросил:
– Больше никого не видели?
– Гешка еще на мотоцикле своем раскатывал.
– До Андрея Ильича или после? – спросил Терепаев. И тут же уточнил: – Я в смысле: до человека, похожего на Андрея Ильича? Или после?
– А он и до него катался, и после. Потом поутих, потом опять начал.
– И когда поутих?
– До пожара еще.
– И больше никого не было?
– Вроде никого.
Выйдя от Синицыной, Терепаев сказал:
– Все-таки Андрея Ильича спросить надо. Для проформы.
– Можно. Но он скрывать бы не стал.
– Да нет, скорее всего, не он был. Но спросить надо. И этих работяг твоих тоже надо спросить: может, возвращались. Сам говоришь, у них свои причины были тебе отомстить и пожар устроить.
– Если и возвращались, не скажут.
Терепаев успокоил:
– Скажут! Мы психологию применим! Я людей насквозь вижу, когда врут. У меня вон сын растет – большой выдумщик. А я его перед собой ставлю: рассказывай, где был, что делал? И сразу понимаю, если врет. Он, правда, почти всегда врет, паразит. И я ему тут же меру пресечения: по лбу его. Не кулаком, конечно, пальцем. – Терепаев согнул указательный палец и показал, как он это делает.
– А если вдруг не врет? – Льву Ильичу это было интересно как отцу подрастающего сына.
– Ничего страшного! Поучить никогда не мешает! Кто у нас следующий?
– К Микишину пойдем.
Они пошли к Микишину. Николай Иванович встретил их неласково:
– Ничего сказать не могу. Я первым ушел, еще шести не было.
– То есть ты раньше времени работу бросил? – тут же прицепился Лев Ильич. – Ты же не доделал кузов!
– Доделай его! Там инструменты специальные нужны! Краска специальная! Вы ее нам дали? А Савичев, если уж говорить, вообще чуть машину молотком не пробил! Таких бугров наколотил, что...
И больше ничего конкретного Микишин не сказал.
Савичева озадачить представлялось нетрудно: у Терепаева и Льва Ильича на него, как выражаются сыщики, кое-что уже было.
– Подтвердились мои предположения, Савичев! – с ходу заявил Лев Ильич. – Поувечил ты машину!
Савичев, однако, эту хитроумность разгадал и реагировал спокойно:
– Злится на меня Микишин из-за сына, что дочь за него не вышла, вот и наговаривает!
– Врет, значит? Не портил ты машину?
– Ну, попортил немного. А какая теперь разница, если она погорела?
– А если бы не погорела? – предположил Лев Ильич.
– Ну, тогда исправил бы.
– А может, ты подумал, что легче поджечь, а? И никаких следов? – подсказал Терепаев.
– Я что, дурной? И главное дело – когда бы я поджег? Я уходил, там еще Виталька оставался. Вот у него и спрашивайте.
– А может, ты забыл что-нибудь? – продолжал подсказывать Терепаев.
– Ничего я не забывал.
Допрашивая, Терепаев осматривал Савичева как-то по-особенному. А тот, разговаривая, спокойно сидел на крыльце и чинил вентерь, вплетая недостающие прутья.
– Ну-ка, встань! – сказал вдруг Терепаев.
– Чего это?
– Встань, встань!
Савичев, усмехнувшись, встал.
– Похож? – спросил Терепаев Льва Ильича.
– На кого?
– На твоего брата?
– Вообще-то да... – Лев Ильич понял, к чему клонит Терепаев. – И рост, и фигура...
– А я о чем говорю! Ну-ка, пройдись, Савичев!
– Еще чего! – отказался тот. – Я вам не клоун!
– Это следственный эксперимент! – объявил Терепаев. – Тебе что, трудно пять шагов сделать?
– Да хоть десять!
Деревенскому человеку (да и любому нормальному вообще) очень трудно делать что-то напоказ и без цели, он этого стесняется. Поэтому Савичев взял ведро и пошел к колодцу, будто ему нужна вода.