Теперь она уже шла по булыжной мостовой, и чуть впереди горел первый фонарь, от которого она по пути сюда пыталась спрятаться. Но теперь она прятаться не собирается, теперь она войдет в этот мутно-желтый световой конус, а потом шагнет в темноту по другую его сторону. Потому что теперь она — другая. Та, что все-таки призналась самой себе, что часть ее жизни завершена. Бьёрн ведь ушел. Навсегда. Он стал взрослым и знаменитым и поехал в Англию. Он встретится с Элси. И даже если и он, и Элси вернутся в Ландскрону, все равно ничего уже не будет так, как прежде. Он никогда больше не посидит у нее на коленях. Никогда не заснет, прижавшись к ее груди.
Значит, предстоит оставшаяся жизнь. Собственная. Инес не собирается тратить ее впустую. И не собирается позволять другим тратить ее жизнь. И существует единственная вещь на свете, о которой она мечтает, не считая невозможного — повернуть время вспять и вечно жить рядом с маленьким Бьёрном.
Есть взрослые люди, которые учатся в Лундском университете. Это она знает, пусть Биргер и ухмылялся, рассказывая об одном бывшем докере, который вдруг появился в гимназии со степенью бакалавра по химии и физике и пачкой студенческих кредитов, — это в сорок три-то года! — но Инес плевать на все ухмылки. Главное, в принципе такое возможно. Люди ведь так делают. А она почему не может? На мгновение перед глазами опять возникла картинка: она — доцент в трехкомнатной квартире в Лунде, — но Инес устояла перед искушением нырнуть в прежнюю фантазию. Так все равно не будет. Иначе, тысячами разных вариантов, но не так…
Придется мотаться туда-сюда на электричке. Понятно. Она могла бы ездить на лекции и семинары в Лунд несколько дней в неделю, а в остальное время сидеть дома и заниматься. Можно было бы устроиться в комнатке Элси наверху, на чердаке, эта комнатушка годами пустует, Инес только заходит туда время от времени вытереть пыль и пропылесосить. Можно вообще обставить ее заново. Выкинуть старую кровать и туалетный столик и купить бюро, настоящее, красивое бюро и датскую лампу с белым гофрированным абажуром…
Инес остановилась и закрыла глаза. Что она себе вообразила? Откуда она возьмет деньги на это бюро? Или на датскую лампу? Счет в банке — на имя Биргера, и самая мысль — что он снимет деньги, чтобы Инес купила себе бюро и лампу, — полнейшая нелепость. Он в жизни не снял ни эре с этого счета, наоборот, трясся над чековой книжкой, как дракон над своими сокровищами. Каждый месяц она вручала ему сотенную, которую он засовывал в бумажник рядом со своими сотенными, потом застегивал пальто и шел в банк класть их на счет. Странно, что сотенная, покинув бумажник Инес, тотчас переставала ей принадлежать. А принадлежала Биргеру. И от одной мысли попросить у него что-то или потребовать Инес делалось физически нехорошо. Она так и видела, как он поджимает губы, как он…
Презираю его, подумала она и открыла глаза. Я — женщина, которая на самом деле презирает своего мужа.
Она сама удивилась этому. И ощутила некоторую вину.
~~~
Он сидел в гостиной, но тут же встал, услышав, что она вернулась, и вышел в холл, встал в дверях в гардеробную и смотрел, как она снимает сапоги. Руки в карманах брюк. Очки для чтения на кончике носа. В лице некая скорбь.
— Привет, — сказал он, помолчав.
Отведя взгляд, она смотрела на полку для обуви, ища свои домашние туфли. Она всегда ходила дома в туфлях. Считала дурным тоном — ходить по дому без обуви. В одних носках, как Биргер.
— Привет.
— Где ты была?
Ей по-прежнему не хотелось на него смотреть, и она уставилась в зеркало. На свое бледное лицо. Некрасивое лицо. Нелюбящее лицо предательницы.
— Гуляла.
Он ответил не сразу, постоял, покачиваясь, и попытался улыбнуться:
— Я уж в полицию на рацию звонить собрался.
Она коротко глянула на него, протискиваясь мимо, и устремилась на кухню, не отвечая. Он пошел следом.
— Чтобы объявить тебя в розыск.
Ворвавшись в кухню, она схватила фартук и завязала, только тут почувствовав, как закоченели пальцы. Как она промерзла до костей. Теперь Биргер стоял в дверях кухни. Руки из карманов он вынул, теперь они висели вдоль туловища. Неуклюже. Он нахмурился:
— Что-то случилось?
Она отвернулась и открыла морозильник. Нарочно переспросила:
— Что?
Он кашлянул:
— Что-то случилось?
Она рылась в морозильнике. Ну и конечно, там обнаружились куски замороженной курицы для жарки. Вот ее на ужин и разморозим. Она плотно сжала губы — не отвечать! — прежде чем повернуться и посмотреть на него. Мой муж, подумала она. Эта фигура на самом деле мой муж.
— А где Сюсанна?
Он по-прежнему стоял в дверях, по-прежнему свесив руки вдоль тела, пока наконец не выпрямился, встретив ее взгляд, и не сунул их в карманы.
— Ушла куда-то. С Ингалиль.
Инес отвела от него взгляд, вскрыла упаковку из вощеной бумаги и высыпала ее содержимое на сковородку.
— Ага.
Накрывать на стол было рано, но ей пришлось открыть шкафчик и достать оттуда пару тарелок. Все, что угодно, лишь бы не смотреть на него.
Но когда она обернулась, Биргера в дверях уже не было.
Развод. Само слово было неприятное. Противное, как нестираное белье. Она никогда раньше об этом не думала. В этой кухне. И применительно к себе самой. Как о чем-то, что может коснуться ее и Биргера.
Но теперь, ставя кастрюлю с водой на плиту и отмеряя рис, она об этом думала. Примеривалась к самому слову. Пробовала на вкус. Вставляла в разные предложения.
Я хочу развестись.
Я бы хотела получить развод.
Прости меня, пожалуйста, дорогой Биргер, но я хотела бы получить развод.
Нет. Не годится. Она не сможет этого сказать. Это невозможно.
Потом кто-то вошел в дом. Сюсанна вернулась. Было слышно, как она роется в гардеробной, стаскивает сапоги и швыряет на пол, гремит плечиками, вешая куртку, и что-то бормочет, но не здоровается.
Опять недовольна. Как всегда.
Инес отвернулась к плите, помешала в сковороде смерзшиеся куски курицы, потом переключила на минимум и уставилась в стенку. Что будет с Сюсанной, если развестись с Биргером? И спустя мгновение отчетливо увидела, как они с Элси стоят молча и неподвижно, глядя в крохотную комнату, которая отныне станет их, и услышала делано бодрое щебетание Лидии за спиной: «Просто отлично! Тут вам будет просто отлично!»
Нет. Она не сможет развестись, если Сюсанна против. Никогда.
Накрыв на стол, Инес зажгла свечу и замерла с коробком спичек в руке, прежде чем сунуть его в карман фартука и крикнуть:
— Ужин готов!
Нет ответа. В доме было тихо. Очень тихо.
Запах от плиты шел соблазнительный. Тут не могло быть двух мнений. Курица получилась вкусная, но внутри у Инес саднило от ощущения вины за то, что с ужином получилось легко, слишком легко, и от самого этого ощущения разбирала злость. Ну почему она не имеет права на субботний отдых? Как все люди? Она позвала громче:
— Я же сказала — ужин готов!
Этого хватило. Было слышно, как Сюсанна моет руки в туалете и как Биргер складывает газету в гостиной. В голове шевельнулась колкость — надеюсь, он не переутомится, пока притащится на кухню! — но Инес тут же подавила ее, развязала фартук, повесила на место и уселась за стол.
Биргер явился первым. Не взглянув на нее, а устремив взгляд на еду, и потер ладони, как обычно, пробираясь к своему стулу. Инес представила, как она сейчас перегнется через нарядно накрытый стол и зашипит на него. Как кошка. Наверное, он это почувствовал, наверное, поэтому он глянул на нее и тут же опустил глаза. Следом пришла Сюсанна, она не взглянула ни на кого из них, только отвела прядь волос с лица и заправила за ухо.
— Привет, — сказала Инес.
Сюсанна выдвинула свой стул и села.
— Привет, — ответила она отсутствующим тоном.
Снова стало тихо. Инес разглядывала Биргера, пока тот, словно это само собой разумеется, первым накладывал себе еду. Наполнил свою тарелку, даже не посмотрев на Инес.
Я с ним справлюсь, подумала она. Я смогу. Надо только собраться с силами.
Сюсанна потянулась за рисом.
И с ней справлюсь. Это не так трудно.
Инес налила себе полный стакан молока, потом положила салфетку на колени и сказала:
— Я приняла решение.
Они замерли. Опустили вилки и наконец посмотрели в ее сторону.
~~~
— Ваше здоровье! — сказал Карл-Эрик. — Сочувствую.
Элси провела салфеткой по губам и подняла свой бокал:
— Да нечему сочувствовать.
Он склонил голову набок:
— Точно?
— Точно.
Карл-Эрик поставил локти на стол и подался вперед:
— Я обычно не хожу с ними. Иногда им надо отдохнуть от нас, взрослых.
Элси улыбнулась, но не ответила.
— Ведь на самом деле они же еще дети, — продолжал Карл-Эрик. — Младенцы. Между нами говоря. И тусовки у них довольно утомительные.
Элси по-прежнему улыбалась. Это была вежливая улыбка, улыбка со сжатыми губами, призванная скрыть чувства, а не обнажать их. Но видимо, несмотря ни на что, придется что-то сказать в ответ.
— Пожалуй, вы правы.
— А сегодня вообще будет кошмар…
Улыбка Эсли погасла. Карл-Эрик нахмурился и поднял руку в предупреждающем жесте:
— Но вам не о чем беспокоиться. Бьёрн никогда не напивается. Ни разу не бывало. И травки ни-ни. Это я точно знаю. Он надежный парень. Просто на редкость.
Элси снова затеплила улыбку. Сколько ей еще терпеть этого типа? Он что — собирается есть и закуску, и горячее, и десерт? И не улизнуть ли ей в таком случае, не дожидаясь десерта? Нет. Так нельзя. Она для этого слишком хорошо воспитана.
— Спасибо, — сказала она. — Приятно слышать.
Вид у него был довольный.
Еда была безукоризненна. Вполне. И ресторан — уютный, с клетчатыми скатертями и стеариновыми свечами в пустых винных бутылках. Напоминало скорее Париж, чем Лондон. Если бы не могучая официантка с туго налаченными волосами и громким смехом. Типичная представительница английского рабочего класса.
Карл-Эрик все говорил. Все, что требовалось от Элси, — это улыбаться, кивать и изредка вставлять вопрос-другой. Что было не так уж и просто, он говорил о неведомой ей реальности, про людей, о которых она никогда раньше не слышала. Правда, у нее имелся многолетний опыт бесед с мужчинами о вещах, ей незнакомых, и о людях, о которых она никогда не слышала. С другой стороны, она никогда не оставалась ни с кем наедине. И никуда не ходила с другими членами команды в количестве меньше трех. Никогда. И не сидела вдвоем с мужчиной в ресторане уже много лет. Сегодня — первый раз. Она вздрогнула. Неизвестно, сколько она пропустила из сказанного. Но совершенно ясно, чего избежала.
— Правда же? — сказал Карл-Эрик.
Она, моргнув, уставилась на него, но спустя мгновение совладала со своим лицом и снова улыбнулась. Она понятия не имела, о чем он говорит, но решила, что следует с ним согласиться.
— Пожалуй. Точно.
— Ну и отлично. Тогда я завтра все и устрою.
Боже! Во что же она вляпалась?
— Но…
Ее голос дрогнул. Карл-Эрик замер с бокалом в руке.
— Да ладно. Я только секретарше позвоню. Это же за счет фирмы, понимаете? А вам все равно надо домой, ведь так?
Домой? Он что, собирается купить ей билет домой?
— Да, но я не знаю…
Он отпил вина.
— Зато я знаю. Вы едете с нами.
Ага. Значит, все уже решено. Ей предстоит вернуться домой. Или по крайней мере в Швецию.
Поев, он достал сигару и тщательно обдирал с нее целлофан, пока официантка убирала со стола. Взгляд Элси устремился за окно. Там было темно. Асфальт блестел, когда мимо проезжала машина. Наверное, там дождь.
— А вы немногословны, — заметил Карл-Эрик и зажег сигару. — Как и ваш мальчик.
Элси выпрямилась, постаралась собраться.
— Я просто немножко устала.
— Но вы ведь будете десерт?
Вздох. Значит, все-таки еще и десерт. Снова вежливая улыбка.
— Если вы будете, то…
— Да я-то собирался. А женщины ведь любят десерт. Вот моя жена…
— Так вы женаты?
Карл-Эрик чуть скривился.
— Был.
Наступило молчание, оба избегали смотреть друг на друга.
— Ну так, — сказал наконец Карл-Эрик, — рассказывайте.
Элси настолько удивилась, что забыла улыбнуться.
— Рассказывать? О чем мне рассказать?
— Кто вы, — сказал Карл-Эрик. — Что вы сделали. Расскажите о своей жизни.
— Отца Бьёрна звали Йорген, — сказала Элси.
Нет. Она этого не говорила. Она же не могла этого сказать. Это невозможно.
Потом она не помнила, как это, собственно, произошло. Стоя в ванной отеля перед зеркалом и вынимая шпильки из прически, она пыталась вспомнить, но память отказывала. Мысль все время ударялась об эту фразу. Отца Бьёрна звали Йорген.
Она села за туалетный столик, держа в руке щетку для волос. Она не могла этого сказать. Не могла она произнести то, что до нынешнего дня не позволяла себе сказать ни единой душе. Ни Инес. Ни Лидии. Ни даже самому Бьёрну. А сказала Карлу-Эрику. Совершенно постороннему человеку.
Она поднялась, глядя на свое отражение. Оно не было красиво. Волосы обвисли. Тушь смыта. Помада съедена. Вид блеклый и водянистый, землистая кожа, землистые губы и поросячьи глазки, которые делаются тем уже, чем дольше на них смотришь. Брр. Она отвернулась и надела халат, погасила свет, прежде чем выйти из ванной, чтобы не видеть самой себя, но первое, что она увидела, войдя в спальню, было неясное существо в окне. Опять ее отражение. Она тут же подошла и задернула занавески, отвернулась, готовая заняться чем-нибудь дельным. Чем-нибудь, что прогнало бы все мысли.
Нет. Она этого не говорила. Она почти уверена. А если и сказала, то Карл-Эрик наверняка не услышал. В этом она была совершенно убеждена. Иначе он бы не смеялся и не шутил на обратном пути. И не поцеловал ее в щеку, прощаясь в фойе. Нет. Ей просто померещилось. А все из-за этого Матса. Это ведь он задал вопрос, который привел ее память в движение. Она затянула на талии пояс халата и огляделась. Чем-нибудь дельным, значит. Но чем? Одежда была разобрана и аккуратно развешана на плечиках в шкафу. Трусы и чулки — выстираны и висели в ванной на сушилке. Закрытый пустой чемодан стоял у стены. Туфли она вычистила еще с утра. Все три пары.
Отца Бьёрна звали Йорген.
Нет тут в номере радио? Нет. Явно нет. О телевизоре вообще речи не идет. Книгу, лежащую на тумбочке, она перечитала уже в третий раз, когда сегодня ночью не могла заснуть. Мерзкая книга. Совершенно мерзкая. Совершенно дурацкая история про обольстителя…
Обольщение. Именно это слово она применила потом к себе. Она думала о себе как о жертве обольщения. Но на самом деле ее особенно не обольщали. На самом деле он просто швырнул ее на газон. Ударил по лицу так, что кровь хлынула из носа. Схватил за горло с такой силой, что потом остались синяки…
Нет.Не думать так. Не помнить. Не заставлять себя вспоминать, как она… Нет.
Бесполезно. Она стояла посреди комнаты и ощущала, как все это происходит снова, как она идет по парку мимо пруда Свандаммен и рука Йоргена лежит у нее на плечах. Они оба шли молча, не произнесли ни слова, и мысли Элси бродили так же неторопливо. Мысли бродили вокруг школьного танцевального вечера, с которого она только что удрала. Йорген предпочел подождать ее в школьном дворе вместо того, чтобы зайти в зал, он стоял в тени под деревом, и вид у него был совершенно серьезный, пока она не пришла. Тут он улыбнулся своей широкой улыбкой, теплой и широкой улыбкой, которая принадлежала одной Элси. Мгновение она раздумывала, почему он не захотел пойти на вечер, почему он не хотел, чтобы их видели вместе, но спустя секунду уговорила себя, что он ведь на четыре года старше и ему, конечно, неинтересно общаться со всякими гимназистами. Не считая ее. Он хочет быть только с ней. Она положила голову ему на плечо, твид его пальто касался ее щеки, и она счастливо вздохнула. В ответ он крепче обнял ее за плечи.