Прожить просто одну ночь по-человечески.
Не могу сказать, что мой мозг отключали действия Макса, иногда так и хотелось схватить его за руку — расставить пограничные зоны, до какого момента можно, а что нельзя, но не было сил сопротивляться.
— Я же никогда не причиню тебе физической боли, чего ты тогда боишься? — спросил он меня почти посреди самого секса, уже не рукоблудия, а тотального проникновения сущностей.
— Боль душевную?
— Так это будет после. Чего ты сейчас боишься?
Он прав.
Откинуться, положить голову удобно, дать крови притечь к нужным органам, остановить время страха. А дальше танец накрахмаленных простыней.
Я не помню, как толком все это было.
Было хорошо, главное, что все в тумане. Прогресс на лицо.
— Научишь меня, как засыпать рядом с мужчинами?
— Ты никогда не спала рядом с мужчинами? — Он удивился, принес нам по банке тоника из холодильника. — Больше ничего нет, прости!
— Ничего страшного, — я поджала ноги под себя. — Нет, ну я спала с мужчинами, но не высыпалась. Ворочалась всю ночь.
— Нет, ты правда идеальная героиня для Вуди Аллена. Давай договоримся сразу, если я буду храпеть — разбуди меня!
Я проснулась одна в номере.
Без записок, завтраков в постель и даже сопения в спину.
Судя по тому, сколько я спала, он и вправду не храпел.
Я набрала ему.
Телефон зазвонил где-то на территории номера и моего трясущегося как осиновый листок сердца.
И где мне теперь его искать? Представляете, сейчас окажется, что он сбежал, мне придется с позором объяснять, что нечем платить за номер.
Я резко подскочила с кровати, все вокруг закружилось, я придумала себе рак мозга и снова легла под одеяло ждать реанимацию в виде открывающегося номера.
Прошло минут сорок. Я досконально изучила потолок. И зачем малярам теперь так много платят? Даже поковыряться взглядом не в чем.
Макс вернулся, когда я снова уснула. Мне снился чудодейственный сон, что я каталась на слонах от театра Станиславского до Ленинской библиотеки.
МММ приехал в другой одежде, прямо в которой он лег на кровать и обнял меня.
Самое эротичное для моей души — когда шея касается шеи. Это самые нервно-откровенные дружеские объятия.
Я получила их от любовника.
Вот что странно.
— Безумно хочется почистить зубы. К подобным номерам вряд ли предлагают зубные щетки?
— Могу дать тебе свою.
Направившись в ванную, я чистила зубы и принимала душ одновременно, стараясь не намочить волосы.
Так хотелось спросить: «А куда ты ездил?» Но еще больше мне хотелось быть не похожей на мою мать, кстати, которой не мешало бы сообщить, что все нормально.
Я набрала ей sms, сидя на унитазе: «Вряд ли ты поверишь, что тебе пишет труп из моргальной ячейки номер 1253, поэтому все нормально. Я у Сашки. Скоро буду».
Как я уже говорила, это скоро растянулось до понедельника.
— Там не похолодало?
— Нет, обещают сегодня ночью грозу!
— Снова только обещают?
— Ага! Я как раз сейчас в машине слышал. Ездил переодеться. А то ходить три дня в одном и том же безмерно неприятно. Не в армии уже.
— Ты служил?
— А ты как думала!
Мое поколение росло иначе, и в моем представлении, особенно среди сверстников, в армию шли либо гопники, либо неудачники.
Все мало-мальски адекватные персонажи поступают в институты или отмазываются. Уже прошло то время, когда люди шли служить, потому что так положено — ибо отец служил, дед воевал, даже бабушка участвовала в сражениях, ну как после такой истории не пойти служить.
Макс так и сделал. Потом поступил в МГИМО на МО.[8] Доучился там до конца или нет, не знаю. Макса страшно спрашивать — любой заданный ему вопрос боязлив с моей стороны. Я боюсь!
На улице собирались тучи. В могучие кучки. Творили дождь. Точнее планировали выпустить его к середине ночи, если никаких накладок не произойдет.
— Поехали узнаем, все ли закрыто дома, у меня рабочие вечно оставляют окна открытыми, воров-то я не боюсь — там и охрана, и пока уносить нечего, а вот если дождь зальет…
— Все лучше, чем номера гостиницы.
— Вчера тебе тут нравилось.
— Это было вчера, — я уже стояла в дверях.
Мы забыли зубную щетку и зарядку для телефона, а еще одну их тех ночей, которые приятно вспомнить в этом номере. Ведь если мыслить логически, то для того чтобы вспомнить какое-то событие, о нем необходимо забыть — хотя бы на некоторое время. Значит, эту ночь я уже не вспомню!
У Макса в машине играл последний диск Паффа Дэдди — до сих пор не могу привыкнуть называть его Пи Дидди. Пошло как-то звучит.
— Как вы познакомились с Никой? — спросила я, когда мы уже свернули в его поселок.
Макс замялся. Подумал какое-то время, стоит ли отвечать на этот мой вопрос, потом выключил музыку и произнес:
— Я ее изнасиловал. Даже не зная ее имени.
— И потом прожил с ней семь лет?
Меня чуть не стошнило, стало дурно и душно. Закружилась голова.
— Вот видишь, ты сразу наделала выводов. Уже осуждаешь, собираешься бежать и писать предъяву, а она меня любила. Да все очень по-дурацки вышло. Рассказывать?
Я на секунду задумалась, как быстро мы успеваем осудить людей и как редко выслушиваем до конца, прежде чем вынести вердикт «виновен» или «любим».
Кивнула головой.
— Когда я в семнадцать лет поступил в Военный университет — первое время жил в Хамовнической казарме, что на Парке культуры — знаешь наверняка такое желтое здание, воинская часть на Комсомольском проспекте. С нами еще жили курсанты училища — дирижеры фиговы. Как-то дали нам увольнительную, мы выпили штучки по три коктейлей мерзких, вроде джин-тоника — они только появились… В общем пошли мы слоняться, ветрило, холодрыга, мы давай дальше квасить — я, старший по роте, Серега Филимонов и командир взвода, непонятно как затесавшийся в наших кругах старшина, Олег, фамилию не помню, Митяев… Или не Митяев??? Около метро есть школа с достаточно большой территорией, и в те времена туда можно было без особого труда попасть, никакой охраны тогда и в помине не было, что ни место, то трансформаторная будка, хозздания, площадка, закоулки — одним словом хоть оборись, хоть обосрись. Мы там стояли и выпивали. Подошла девчонка лет тринадцати, симпатичная, но совсем еще девчонка, может, у нее и месячных-то не было. Кого-то ждала. Тут один Олег Митяев, который старшина, и был старше нас лет на пять, раз и ее схватил, в шутку, рот заткнул рукой. Мы со вторым пареньком стояли в ступоре безумном, а Митяев раз и начни ее трахать. Ну и потом нас заставил. Не хотелось ему одному нести вину — у меня не получилось, я физически не мог. В ту ночь меня страсть как избили… Ваще сипец был. В общем, спустя все доносы и обсуждения, нас с Серегой Филимоновым исключили — разбираться детально никто не стал. Он попал в Камчатские ключи,[9] я — в Татищево.
Макс говорил о Камчатских ключах и Татищево так, как будто я знала, о чем идет речь. А еще у него сильно отросли волосы — ему пора стричься.
Я сидела, забравшись с ногами на пассажирское сиденье. Мы давно уже приехали, но забыли выйти из машины.
— Теперь ты понимаешь, почему я тебе сказал, что редкая девушка радуется встрече со мной. Хотя зря я тебе все это рассказал. — Но ты же ее не насиловал? — Зато смотрел и ничего не сделал. Ты сейчас можешь начать говорить: «Ну а с другой стороны, что ты мог сделать?» — а мог многое, просто не стал. Эти два дятла еще знаешь, что сделали: портфель — не портфель, а сумку такую через плечо сперли. Думали, что там деньги. Проездной себе забрали — одним словом, караул, тебе повезло, что ты в те времена под стол ходила пешкодралом. Там тетрадки были, дневник — я и запомнил имя и фамилию. Столько лет я пережевывал всю эту историю.
— А как ты потом ее нашел?
— Приятель принес на работу диск с базой данных МГТС, ну и сидели, делать было нечего — мы тогда первый проект по градостроительству и преображению облика Москвы делали, и бывали у нас свободные минутки, пока ждешь подписания очередного разрешения. Ну вводили всех кого не лень, ввел ее имя и фамилию, узнал, где живет.
— И что? Просто приехал и познакомился? Позвонил в дверь и сказал «Привет»?
— Да нет, устроил розыгрыш тот еще. Попросил всех друзей звонить в течение недели и спрашивать меня. Она, ну или тот, кто подходил, все время говорил, что тут такой не живет. Потом курьером отправили документы. И был повод позвонить со стенаниями «Простите великодушно, секретарша случайно перепутала номер, а документы к утру нужны», ну и все как по маслу.
— А если бы ты приехал и тебя на пороге встретила бы ее мама с этими документами, а не она?
— Я же тебе говорил, что мне фартит по жизни. Потому что я знаю, чего хотеть.
Меня не покидало ощущение, что я вламываюсь в чужую жизнь, наставила везде «жучков» и камер наблюдения, и мне это ничего не дало. Так я и блуждаю по собственным заблуждениям.
Залил дождь. Тучи собрались с силами к полуночи и выжимали себя как губки.
— Конец жаре!
Мы не включали «дворники».
Потом разом вылетели из машины, проверять, закрыты ли окна, бегали по разным этажам.
— Слушай, а раз мы дома, может, откроем все окна, чтобы продуло, ну зальет и зальет, я вытру! Главное ведь, чтобы не коротнуло!
Коротнуть тут могло только меня. От незнания, как противостоять этой влюбленности и стоит ли это делать.
Все-таки Небо № 7 — прекрасная точка для обсерватории, все просматривается как на ладони. Но нам туда, простым смертным, пока рановато.
Облако № 6
Практические советы по людоводству
Ты не забывай: ты навсегда
в ответе за всех, кого приручил.
Ты в ответе за твою розу.
Поэтому я и не выращиваю цветы.
Выведение человека на чистую воду или хотя бы на нужную вам орбиту отношений — задача не из легких.
Но именно этот процесс предстоял моей матери.
Я не могу сказать, что она была против моего общения с Максом, просто еще отчетливее, чем я, осознавала, что это те отношения, у которых нет будущего. И это сомнительное настоящее с неочерченным обручальными линиями прошлым, ничего, кроме слез и боли, не принесет. Но разве не это называют женской школой жизни?
Счастье одноформатно, а боль — она же есть вселенная. Красивая такая боль, ненавязчивая.
Когда я не уехала вчера вечером из номера, я подписалась под тем, что потом будет больно, будет ремикс воспоминаний и рэндом мыслей, кровью в мыслях поставила фамилию, что я буду засыпать, мечтая проснуться в следующей жизни. Ведь для девушки каждое завтра — попытка начать новую жизнь.
У мамы эта жизнь начиналась сейчас, и в этой жизни она просила говорить ей правду и ничего, кроме правды. Собственно говоря, поэтому я и предпочитала помалкивать.
Оказывается, Эмиль сдал маме, что я поймала такси в неизведанном направлении, оставив Женю одну дома, что мама считала вообще недопустимым, ну и самое ужасное, она видела Друга из Бронкса, в планы которого не входило видеть меня той ночью.
Мама не могла мне простить не секс с Максом (потому что прав на него даже у меня было больше, чем у нее), а ложь.
Мне самой было мерзотно от факта этого вранья.
Но как можно в трезвом, да даже пьяном, уме сказать маме, что ты уехала в гостиницу «Космос» на встречу с маминым знакомым?
Вот вам и полеты в небо за счастьем.
Мы сидели за столом и завтракали. Я даже не успела принять душ, потому как аппетит разыгрался не по-детски — я готова была смести полхолодильника.
— Судя по тому, сколько ты ешь — к полудню ты вычитаешь себе новый диагноз — булимию. В справочнике фельдшера еще остались болезни, которых у тебя нет?
— Да, — сказала я с набитым ртом, — у меня еще нет подагры и старческого склероза, ну и импотенции тоже не наблюдается.
Мой телефон раскалывался от звонка Друга из Бронкса. Я предпочла ему бутерброд.
Телефон кричал радостной мелодией из рекламы «Пежо». Paaaa-rty, paaa-aaaa-rty![10]
Мама задала вопрос в лоб, в бровь, в глаз и в вынос мозга одновременно:
— Ты с ним виделась после этого? Вы общаетесь?
— Да нет… Что ты…
Закон подлости решил напомнить о своем существовании. Телефон расползся в вибрации по столу, показывая то мне, то маме имя на дисплее — МММ.
Но хуже было не имя, а мелодия, стоящая на него — никто, кроме такой дуры, как я, не мог поставить песню Alsou — Always on my mind.[11]
Обычно я ставила самую позорную мелодию на человека, чьего звонка ждала больше, чем пришествия Миссии. Так я расплачивалась в жизни за радость минутным позором. Воспитание души, в котором Лотман не участвует.
И еще, не берите меня в шпионаж и в разведку!
Я была расколота на сотни постыдных частиц.
— Ну да! Я влюбилась! Для него это, наверное, просто секс! И я не знаю, что с этим делать!
— Жить! — радостно сказала мама.
Она нашла мне работу — отныне до первого сентября я секретарь у Нонны Брушевской, руководительницы одного из проектов по озеленению г. Москвы.
Я улыбнулась, вспомнив, как Фима нагадил на зеленый коврик возле канцелярского магазина «Комус», и представила себе свою работу, уже видела себя, деловито берущую трубку и проносящую Нонне кофе по свистку.
— Мам, а вот мне просто интересно, зачем вообще получать высшее образование, если все равно приходится начинать с кофе?
— Потому что почти все начинается с кофе. Как утро.
Вам, наверное, интересно, почему за месяц единственный человек, с которым я общалась, был Друг из Бронкса?
Все просто.
Мне просто очень больно сказать, что я проиграла. Смотреть, как мои сверстники будут хвастаться только что полученными дипломами и обручальными кольцами?
Я же аутсайдер.
Спустя пару часов я уже сидела в приемной Нонны, за маленьким столиком, с почти доисторическим компьютером.
Все, что требовалось освоить, — это как пользоваться кофеваркой и какую кнопку нажать, чтобы перевести звонок. Одним словом, много мозгов не надо.
Я завела на рабочем столе папку и складывала туда краткие характеристики персонажей, которых списывала с приходящих к Нонне людей.
Все шло не так плохо, мы с Максом флиртовали по телефону, обменивались трогательными колкостями, но предложений увидеться от него не было. Я свыклась с новым диагнозом «поимели и бросили», который обязательно внесу в медицинские справочники!
И все было бы вообще прелестно, если бы одним утром не пришел один старый мужлани-ще на переговоры к старушке Нонне, у которой я планировала выпытать максимум информации про Макса.
— Добрый день! Нонна Владимировна вас примет через пять минут. Что-нибудь хотите? Чая? Кофе? Вот, присаживайтесь, — начала я прыгать вокруг него, как коктейльная собачка.
Так сильно и так много мне последний раз приходилось унижаться в шестом классе, когда физрук не хотел мне ставить зачет за прогулы. Но там цель хоть что-то оправдывала.
— Не хочу я сидеть, я к Нонне хочу побыстрее, понимаешь ты меня? О… — посмотрел он на меня и чуть ли не пальцами начал тыкать. — У тебя глаза, как коровы из рекламы молока «Домик в деревне»! Цвет один в один!
У него зазвенел телефон. А у меня в ушах от ярости.
— Да, я заехал к этой жирной суке, из-за одной подписи я ебашил полдня! — кричал он себе в мобильный. — Да я тебе говорю, что она жирная и на левой руке у нее бородавка. Ща погоди, тут от нее выходят!
Он влетел в кабинет.
Меня распирало.
Тут Нонна связалась со мной по громкой связи и начала отчитывать, почему я не предложила ему хотя бы воды.
Я не выдержала и зашла в кабинет:
— Ноныч, ты меня прости, что на «ты» при людях, но этот гондон только что назвал тебя жирной сукой, а мне сказал, что мои глаза, как у рогатого скота!
Нонна покраснела и вскочила из-за стола:
— Даже если бы он меня назвал жопой с пальцем и вылил бы весь словарь русского мата, ты должна была молчать. Ты соображаешь, кто это?