Ни сидение с детьми, ни торговля сахаром, ни тем паче мукой не говорили Тео решительно ничего о том, как можно было отказаться от собственного ребёнка, отправив того в дом призрения.
Впрочем, думать об этом было особо некогда: обязанностей у него хватало. А ещё надо было учиться! Тео хоть и потерял память, впитывал новые знания как губка, посещая все немногочисленные занятия, преподаваемые в обители. Вела их сама преподобная мать Стефания. Её уроки состояли в основном из богословия, небольшого количества чтения и грамматики, необходимых для выучивания молитв, счета, чтобы дети могли — буде у них чем — расплатиться на рынке за еду, и описания небесных кар для тех, кто не выполняет самостоятельных заданий, регулярно выдаваемых преподобной матерью. Тео изредка задумывался, что, если бы эти кары работали, от Висдольфо давным-давно не осталось бы и кучки пепла. Тот все занятия игнорировал, предпочитая вместо этого улизнуть в кабак.
Мать Стефания периодически пыталась лично образумить блудных учеников, когда совсем отчаивалась дождаться божественного вмешательства. В ход шли оплеухи, подзатыльники и лёгкая бамбуковая трость, на которую настоятельница в остальное время опиралась при ходьбе. Самой ей на вид можно было дать лет пятьдесят, но, как хихикали Тео и Селия, на этот возраст матушка Стефания могла выглядеть последние лет триста. Многие жители приюта, особенно дети, всерьёз опасались тяжёлой руки настоятельницы, на дух не переносившей глупых вопросов, воровства, праздности и излишнего веселья, которое, по её мнению, никак не могло проистекать из помыслов о боге.
Шли годы. Всё могло бы так и идти своим чередом, дружба с Селией, крепнущая день ото дня, могла бы однажды стать чем-то большим. Они вдвоём увидели бы, как братья, выучившись, поступят на службу к железнодорожному магнату, а уже через пару лет сами откроют неплохое дело, обезопасив от долгов и нищеты своих потомков до седьмого колена. Вместе горевали б над могилой несчастного Висдольфо, сбитого экипажем какого-то дожа, когда подвыпивший горбун возвращался вечером с очередной гулянки.
Но все изменилось в один осенний день. В тот раз Тео пропустил занятия, будучи отправлен настоятельницей на помощь садовнику — убирать листья с лужаек в саду обители, стаскивая их на задний двор в кучу, которая позже станет компостом для удобрения огорода.
Дело близилось к вечерней молитве, и Тео торопился в часовню, чтобы в очередной раз не нарваться на гнев матери Стефании, которая терпеть не могла опозданий на службу. Проходя неосвещенным коридором мимо одного из пролётов библиотеки аббатства, юноша услышал шум возни, доносящийся откуда-то из-за стеллажей. Повинуясь сиюминутному порыву, он направился в проем, стараясь издавать как можно меньше шума.
Пройдя несколько шагов, юноша заметил весьма тревожную картину. Спиной к нему стояла сама настоятельница, держа в руке палку, а у неё в ногах, сдавленно всхлипывая, лежала Селия. Её извечный платок слетел с головы, длинные рыжие волосы растрепались и теперь свисали вниз подрагивающими в такт всхлипов прядями.
— Грязная потаскуха! — Голос настоятельницы звучал будто змеиный свист. — Твой поганый рот не способен произнести даже простейшую молитву?
Селия попыталась что-то ответить, но из её горла вырвались задушенные рыдания.
— Закрой свой рот, дрянь! Сам дьявол порвал его! И пусть тебе удалось совратить им собственного отца, почтенного сеньора Альберти, но хулы над Господом нашим я тебе не позволю, слышишь! — Настоятельница схватила девушку за волосы и резко дернула на себя. — Я выбью из тебя дьявола, мерзкая девчонка!
В голове у Тео все помутилось. Ещё секунду назад он пытался понять, о каком грехе Селии идёт речь, ведь более светлого и доброго человека ему до сих пор не попадалось, но стоило матери Стефании замахнуться, как у него от ужаса перед глазами пошли красные круги. Спину свело судорогой. Возникло ощущение, что ему скрутили позвоночник в гигантский ком боли, а через мгновение выдернули его прямо из спины. Кажется, тогда он закричал. Все, что он запомнил, это расширенные от ужаса зрачки матери-настоятельницы и собственную злость, затмившую собой страх и грозившую обрушиться на всякого, кто посмеет обидеть его или его друзей. А ещё огромные белые крылья по бокам от себя. Откуда они могли там взяться? Потом кто-то произносил слова, что-то требовал от него. А следом пришла тишина.
Тео, так и не успевший осознать произошедшее с ним, очнулся в мрачном подземелье, почти сразу горько пожалев об этом. Он был прикован к стене кандалами, удерживающими его руки высоко над головой. Вокруг, казалось, не было никого и ничего — только кромешная тьма, журчание стекающей по стенам воды и копошение крыс под ногами. Ему вновь стало страшно, но уже скоро он был готов обменять свою жизнь на эту тьму и тишину.
Первые сутки его били. В камеру ворвались два «дракона»¹ и начали методично превращать в кровавое месиво каждую часть его тела. Но самым страшным было то, что виденные им, будто во сне, огромные крылья принадлежали ему самому! Он понял это, когда солдаты принялись с воодушевлением их ломать. Отсутствие света не позволяло Тео видеть происходящее, зато он мог все чувствовать и всем естеством ненавидел проклятые отростки у себя за спиной. Юноша не понимал, почему он вдруг стал таким уродом и что теперь его ждёт.
Спустя сутки избиений в камеру в свете факелов явился лично аббат обители. Пухлый, увешанный золотом монах, потрясая многочисленными подбородками, требовал от Тео признания в ереси и одержимости нечистым. Из криков сановника парень с горем пополам понял, что, помимо обвинений в колдовстве, на него возложена вина за злокозненное убийство матери-настоятельницы. Ту, судя по всему, от увиденного хватил удар.
Тео хотел сказать аббату, что тысячу раз согласен на подобный исход, если это позволит спасти Селию. Но ответить не смог: язык во рту так распух после нескольких метких ударов в челюсть, что сил едва хватало вытягивать воздух в горящие огнём лёгкие. Он не знал, сколько ещё протянет и чем закончится его заключение, лишь надеялся, что с его Солнышком все в порядке.
Так ничего и не добившись и уже ступая к порогу, аббат приказал, как стемнеет, облить пленника елеем и сжечь тело, после чего освятить и навсегда замуровать камеру. Никто не должен был узнать, что в обители святой Анны пригрели демонское отродье.
В следующий раз возня за дверью его темницы раздалась всего через пару часов. Тео не мог бы с точностью за это поручиться: сознание то прояснялось, принося очередные порции боли, то покидало его, окуная в блаженное забытьё. И ему стало плевать, что с ним будет. Пусть убьют, лишь бы быстрее.
Тяжёлую чугунную решётку его камеры смяла и вырвала из стены неведомая сила, заставив Тео со стоном вновь прийти в себя. Ему показалось, что он наконец умер, когда в проёме в клубах пыли возник силуэт незнакомца с мечом в руке.
— Военачальник Уриэль, проснитесь!
Краем затухающего сознания Тео отметил, что у обращавшегося к нему мужчины за спиной тоже были крылья.
***
— Уриил, проснитесь!
Ангел медленно приходил в себя, пытаясь понять, где находится. Ему редко приходилось вспоминать свое прошлое, а уж так ярко и подробно тем более. Постепенно память о происходящем за последние несколько дней начала к нему возвращаться. Событий было немного. Он провел в этом зале, скованный цепями… Сколько, кстати? Уриил не знал — слишком часто терял сознание или забывался подобием сна все для того, чтобы проснуться там же.
Его не пытали, не били, не принуждали выдать информацию, которой он владел. И это пугало больше всего. Просто заперли на ключ и ушли. Он мог бы выдержать любые издевательства и легко прожить без еды несколько недель, но ощущение беспомощности и того, что его, возможно, никто не ищет, пронзало мозг, словно шило. Уриил гнал подобные размышления прочь, напоминая самому себе, что Андрас наверняка перевернул уже полгорода в его поисках. Но на место этих мыслей тут же приходила другая, что его демон может и не преуспеть. Или же не сумеет напасть на след до того, как у его тюремщиков закончится терпение.
Подавив зарождающийся приступ паники, Уриил вспомнил, что находится в своей камере не один. Беспокойно завертев головой, он принялся выискивать своего молчаливого наблюдателя, силясь в темноте разглядеть его силуэт.
— Не трудитесь. — Голос принадлежал Эйдену, стоявшему в тени где-то справа от Уриила. На сей раз тот был один, и на лице его играла лёгкая расслабленная улыбка.
— О, второй акт? — От долгого молчания и отсутствия воды слова ангела напоминали хрип. — А я-то было заскучал. Хоть бы сканворд какой оставили!
— Не волнуйтесь. — Ещё одна улыбка. Казалось, Зорка пребывает в прекрасном расположении духа. — Скоро все в любом случае закончится.
— Надо же, вы решили все-таки сдаться и пойти мне на уступки? — Уриил попытался изобразить усмешку, в глубине души догадываясь, насколько жалко сейчас выглядит. Но давать стоящему перед ним ублюдку то, что он хочет, ангел не собирался.
— Что вы, Уриил. — Директор перешёл на увещевательный тон, глядя на своего пленника, как на неразумного отпрыска. — Вы, должно быть, так и не поняли, что происходит. Мне не нужны ваши показания, и уж точно я не заинтересован в их добровольности. Это даже хорошо, что вы сопротивляетесь… — Мужчина подошёл ближе и ласково потрепал по макушке отшатнувшегося ангела. — Теперь никто и не подумает удивиться, если в процессе допроса что-нибудь пойдёт не так.
Ангел усмехнулся. Сбылось одно из худших его предположений — Зорке и впрямь было плевать на ход дознания. Вопрос заключался в том, что на самом деле ему нужно и как долго Уриилу удастся тянуть резину.
— Многовато усилий, чтобы просто меня убить, не находишь?
— Не спорю. Всё дело в том, что кое-какая информация в ваших извилинах мне все же может быть полезна. Но вряд ли вы ей поделитесь, поскольку сами осознаете её ценность, поэтому придётся вывернуть вас наизнанку, чтобы до неё добраться. — Мужчина печально развёл руками в то время, как его глаза все сильнее начинали отливать золотым. — Поверьте, мне не хочется этого делать, тем более что когда-то я возлагал на вас большие надежды!
— В чем же? — Мысли ангела панически метались в черепной коробке. Всё, что он мог, — попытаться заболтать своего тюремщика, но вряд ли это даст ему достаточную фору. Да и что потом? Не на помощь же звать…
— О, да! Вам было уготовано стать орудием в величайшей битве в истории, но, кажется, вас опередили, мой дорогой Уриил! — Зорка печально улыбнулся и прикрыл глаза, которые светились даже сквозь веки. — Очень жаль… А теперь потерпите, будет немного неприятно!
С этими словами директор опустил правую руку на лоб вырывающемуся пленнику. Между большим и указательным пальцами его руки мелькнула золотистая молния, прошив голову ангела насквозь. Короткий отчаянный крик Уриила поглотила наступившая следом тишина.
***
Гонец от Эстерлиса прибыл глубоко за полночь, кутаясь в плащ от вечерней прохлады. Андрас встретил его сам, спустившись вниз и поморщившись, когда до ушей ночного посланника донеслись звуки разудалой пьянки, очевидно набирающей обороты в гостевом зале.
Понимающе усмехнувшись, безымянный эльф молча протянул демону накидку и жестом призвал следовать за собой. Успевший за время ожидания отдохнуть и выкупаться в огромной медной бадье, куда вода лилась прямо из скрытых в потолке труб, Андрас был облачен в свой прежний наряд и в шелковой рубашке чувствовал себя не вполне комфортно. Поэтому он принял протянутый ему предмет одежды и как мог плотнее завернулся в мягкую темно-зеленую ткань, готовясь к ночному марафону.
Их с посланником путь пролегал по тёмным улочкам нижнего города, которые извивались как корни гигантского дерева. Так поздно ночью фонари практически не горели, и единственным освещением служили проглядывающие сквозь плотную листву луна и звезды.
В какой-то момент, когда света стало совсем уж мало, Андрас не в первый раз успел порадоваться, что остался в полуформе. Ведущий же его эльф, не обладавший ночным зрением демона, ненадолго остановился и выпил какое-то снадобье из небольшого деревянного флакона. Зрачки проводника тотчас загорелись фиолетовым, и он торопливо направился дальше, изредка поглядывая назад и убеждаясь, что его спутник не отстаёт.
Доведя демона до восточных городских ворот, зажатых между двумя стволами огромных деревьев, превращенных эльфами в первоклассные фортификационные укрепления, посланник развернулся и заговорил хриплым речитативом:
— Эссе, слушайте и запоминайте. За ворота пропустят только вас, достаточно трижды постучать. За стеной пойдёте по тропе, никуда не сворачивая. По лесу идти минут сорок, по пути вас встретят и отведут в чертоги. Там вы сможете сделать все, что нужно. Эссе Эстерлис просил передать, чтобы вы не задерживались и вернулись к стене засветло, до смены стражи.
Андрас уточнил:
— Ещё что-нибудь?
— Только одно — не сворачивайте с тропы! — Спешно распрощавшись, проводник растворился во мраке, оставив демона наедине с городской стеной.
Чуть помедлив и не заметив ни единого признака жизни вокруг, Андрас направился к тёмной арке наглухо закрытых ворот. Дойдя до них, демон указанное число раз достаточно громко приложился кулаком к жёсткой, как металл, древесине и стал ждать.
Спустя несколько минут выяснилось, что маяться с запорами и открывать ворота ради него никто и не собирался. Откуда-то сверху стены с противным скрипом прямо перед ним медленно опустилась плетёная люлька, в которую при некотором усилии как раз мог уместиться один человек.
Но выбирать не приходилось, и демон с раздражением полез в предоставленный транспорт, с трудом упихав себя в лиственный кокон. Закончив с этим, он пару раз дёрнул за прикреплённый к корзине трос и слегка вздрогнул, когда конструкция неторопливо поползла вверх.
Конечным пунктом маршрута оказалась одна из гигантских ветвей мульдрима, на которой причудливо прилепилась конструкция с рычагами и противовесами, ответственная за работу подъемника. Два эльфа в тёмных одеждах закончили крутить здоровенное подающее колесо, зафиксировали его деревянным клином и поспешно ринулись помогать демону, висевшему на тросе как гусеница.
Все действия производились ими в абсолютной тишине, поэтому Андрас ориентировался по едва заметным жестам своих проводников и собственному наитию. По толстенной ветви дерева его провели прямо над воротами до ещё одной запрятанной в листве деревянной платформы, которая для разнообразия была четырехместной.
Оставив на ней Андраса, его сопровождающие убежали ко все той же установке из колёс и шестерней и, попереключав какие-то рычаги, принялись потихоньку опускать дребезжащую и поскрипывающую в ночной тишине конструкцию с демоном внутри.
Спустя пару минут платформа достигла своей нижней точки, остановившись где-то в полуметре от земли, и плавно тронулась обратно, как только демон с неё спрыгнул. Оказавшись за городской стеной, Андрас оглядел едва намеченную тропу вглубь леса и, не теряя времени, двинулся по ней. Было заметно, что пользуются этим путем нечасто, предпочитая оставить неведомых пока что лесных жителей и их мир за пределами города.
По расчётам демона, пройти ему предстояло порядка двадцати километров, если не придётся сворачивать или искать нужное место. Впрочем, Андрасу чудилось, что и сама дорога под ногами предпочитала особо не петлять и как можно скорее довести путника до места назначения, не отвлекая на демонстрацию достопримечательностей. Тут и там он замечал следы того, что едва заметная теперь тропа когда-то была широченным трактом: по пути иногда мелькали щербатые огрызки верстовых столбов и остатки мозаики, медленно, но верно растворяющиеся в буйстве вездесущей зелени.
До сих пор лес не преподнес ни одного сюрприза, демонстрируя своему посетителю исключительно деревья и невидимых глазу мышей и ночных птиц, заявляющих о своём присутствии шорохом и редкими вскриками. Всё резко изменилось где-то на середине пути. Тропа пошла под уклон, следуя руслу небольшого ручья, скрытого от случайного взгляда густой травой. Убаюканный мерной ходьбой и журчанием воды под ногами, Андрас не сразу заметил, что все остальные звуки вокруг него подозрительно стихли.