охнул от изумления. Стройный стан незнакомца облегала не черкеска, а богатый
халат, немного похожий на те, что носят надменные крымские паши, но отли-
чающийся искусным серебряным шитьем и более изящным покроем. По синему
атласному фону были рассыпаны сверкающие звезды, круги, треугольники и дру-
гие, видно, столь же магические символы. Редкостное одеяние дополнялось дра-
гоценным оружием — гость был обвешан им с головы до ног. На широком кожа-
ном поясе со стальными бляшками висела короткая изогнутая сабля в ножнах, от-
деланных серебряной филигранью и золотыми насечками. Рукоятка сабли была
сделана из слоновой кости и инкрустирована мелкими цветными камешками.
Еще висел на поясе рог с узорчатой серебряной крышкой и великолепный кабар-
динский кинжал, сработанный руками искусного мастера.
Оруженосец снял со своего коня и подтащил к костру большой дорожный
хурджин, два тяжелых боевых лука со снятыми тетивами и какой-то длинный,
ступней шесть, предмет, упрятанный в войлочный чехол.
Ханух, изо всех сил стараясь не обнаружить своего любопытства, суетился у
костра. Он всыпал в котел пару горстей пшена, подбросил в огонь сухого хвороста,
а затем, достав две деревянные чаши, наполнил их кислым молоком из бурдюка,
который висел на сучковатом столбике, подпиравшем один из углов навеса.
Гость молча принял из рук табунщика чашу и медленно отпил несколько
глотков. Оруженосец, стоявший у костра, последовал примеру своего хозяина.
— Садись, друг мой Тузар. Теперь, когда мы прибыли на родину наших
предков, никогда не жди от меня приглашения садиться.
Ханух расширенными глазами глядел на гостей. До сих пор ими не было
сказано ни единого слова, и крестьянин, решивший, что пришельцы не владеют
языком адыгов, чуть не вздрогнул, услышав кабардинскую речь из уст так не-
обычно одетого, вероятно, очень знатного человека. Речь эта была несколько вы-
сокопарной, как в песнях гегуако, отдельные слова звучали непривычно для слуха,
но отчетливо и красиво.
Оруженосец осторожно присел на камень у огня, а его хозяин, как бы при-
открывая перед любопытным крестьянином завесу загадочной тайны, спокойно
продолжал говорить:
— Тузар, твоя сабля опускалась на головы врагов не реже, чем моя, твои
стрелы попадали в цель, пожалуй, получше, чем пущенные моей рукой. И не слуга
ты мне, а верный боевой соратник.
Оруженосец при этих словах застенчиво потупил взор.
Табунщик, нагнувшись над костром и помешав деревянной лопаточкой
превшее в котле пшено, слушал гостя с таким неподдельным интересом, что суро-
вый воин пожелал ответить хотя бы на два-три из тех сотен немых вопросов, кото-
рые читались на лице Хануха. Он знал, что как бы ни распирало кабардинца му-
чительное любопытство, он сам ни о чем не спросит. Ведь это верх неприличия —
приставать к гостю с распросами. В свою очередь чужеземному пришельцу тоже
хотелось многое узнать от первого местного жителя, встреченного им в Большой
Кабарде. Однако его высокое достоинство не позволяло ему выказывать живой
интерес к человеку неблагородного происхождения и к тем сведениям, которые
тот мог бы сообщить. Поэтому пришлось действовать обходным маневром. Важ-
ный гость посмотрел на своего оруженосца и чуть заметно кивнул ему. Тузар по-
нял без слов.
— Хорошие травы растут на этом пастбище, — сказал он, обращаясь к та-
бунщику. — Наверное, для добрых коней здесь настоящее раздолье.
Ханух тоже был смышленым человеком. Он сразу догадался, что в этом
разрешении говорить, которое исходит от знатного господина, кроются совер-
шенно недвусмысленные вопросы.
Крестьянин откашлялся и начал хрипловатым голосом:
— Да, у моего князя Шогенуко много хороших пастбищ. Коней тоже много,
а раньше было еще больше. Так много, что даже на этой палке не хватило бы мес-
та для зарубок. — Ханух показал на свое копье. — Недавно Шогенуко был в дале-
ком набеге, а в это время какой-то князь налетел ночью на его владения и угнал
большой табун кобылиц с жеребятами-однолетками. Нам, табунщикам, досталось
от хозяина, хотя он сам понимал, что мы не виноваты. Ну, мне еще не так. Ведь я
пшикеу — вольноотпущенный княжеский крестьянин. Только вот через каждые
два дня на третий должен я присматривать за шогенуковскими конями. Ханух ме-
ня зовут. Извините за скудное угощение, за позор моего жалкого огня. Кроме
пшена, сыра да кислого молока сейчас у меня нет ничего...
Услышав последние слова, важный пришелец многозначительно хмыкнул.
— Настоящий воин не думает о таких пустяках, добрый Ханух, — улыбнулся
Тузар. — Гости твоего огня не какие-нибудь турки, любящие услаждать свои утро-
бы жирной и обильной пищей. Мой господин, которого ты можешь называть вы-
сокодостойным Мысроко, обладая силой нарта, воздержан в еде, как хрупкая де-
вушка.
Мысроко сделал нетерпеливый жест рукой, хотя по лицу его было видно,
что грубая лесть Тузара нисколько его не обижает.
Ханух всем своим видом выражал радостное потрясение:
До сих пор только по народным преданиям знал я о прославленных адыгах
далекого Мысыра! (Египет, а Мысроко — значит сын Египта) Великий Тхашхо!
Ты дал моим глазам увидеть живого...
— Подожди, пшикеу! — перебил табунщика именитый гость. — Твой Тхаш-
хо, который считается главным среди здешних адыгских идолов, тут совершенно
ни при чем. Ибо все сущее на земле покоряется или должно со временем поко-
риться единственно истинному аллаху и пророку его Магомету.
Ханух испуганно моргал глазами: хотелось и согласиться, и в то же время
страшновато было так вот сразу покинуть привычных богов.
А Тузар добавил для пущей убедительности:
—Тыслушай, парень, что говорит тебе высокодостойный, сделавший хадж
в Мекку и познавший мудрость Священной книги, о чем свидетельствует зеленый
тюрбан на его просветленной голове! — низкий рокочущий бас Тузяра оконча-
тельно обил с толку бедного крестьянина.
— Конечно, — пробормотал он. — Мы темные люди... Мы такой чести не за-
служили... И, конечно, аллах и Магомет, и еще Аус Герга — хорошие боги...
— Остановись, простодушный! — строго и твердо сказал Мысроко. — А то ты
еще не такого наговоришь. Тебе ясно объясняли: бог только один — могуществен-
ный и всевидящий аллах. Магомет — это пророк. А вот Аус Герга — другое дело.
Правильно его называть Исса. В Коране о нем тоже чего-то понаписано. Только я
не все запомнил. С юности я больше привык запоминать лица врагов, а не тексты
китабов (книга религиозного содержания), где мудрых священных слов в тысячу
раз больше, чем звезд на небе. Да и пальцы мои больше привыкли сжимать древ-
ко копья или рукоять сабли, чем перелистывать страницы.
Ханух обрадовался случаю перевести разговор на другую тему:
— Вот и мой хозяин такой же: очень он любит поработать боевым топором
или длинной пикой. Его селище тут, рядом, на расстоянии двух полетов стрелы.
Он убьет меня, если высокочтимый Мысроко к нему не заедет.
— Заедем, — благосклонно ответил Мысроко. — Наши кони уже отдохнули,
и мы тронемся в путь, как только ты их напоишь. Мы бы тебя не тревожили, доб-
рый человек, но ведь неудобно въезжать во двор князя на взмыленных лошадях,
как будто спасаясь от погони...
Пока мужчины сидели у костра, туман рассеялся, а небо постепенно очи-
стилось от серых неприветливых облаков. Мысроко и Тузар впервые увидели
Главный Кавказский хребет во всем его великолепии. С востока на запад, на-
сколько хватал глаз, протянулась острозубая горная стена. Солнце еще не взошло,
и лишь отдельные вершины, покрытые вечным снегом, были окрашены в нежные
розовато-желтые тона. Но вот край солнечного диска приподнялся над восточной
оконечностью горной цепи, и множество причудливо изломанных граней беско-
нечной утесисто-снежной гряды мгновенно вспыхнули ярко-золотистым пере-
ливчатым сиянием. Теневые склоны из тускло-серых стали вдруг чисто-голубыми,
беспорядочные скальные нагромождения, незаметенные онегом, сменили черную
окраску на оранжево-коричневую. А совсем рядом, наполовину возвышаясь над
хребтом, словно полководец, вышедший из общего строя, уверенно и гордо возно-
сил к небу обе свои вершины исполин Ошхамахо (Эльбрус) — Гора Счастья, как
издавна называли его кабардинцы. С этой части пастбищного нагорья он виден
весь — от гранитного цоколя до сверкающих ослепительным блеском, округлых,
как девичьи груди, вершин. Казалось, Ошхамахо специально сбросил сегодня
плотную облачную бурку, в которую кутался всю последнюю неделю, чтобы пора-
зить своей величественной красотой двух суровых воинов, вернувшихся с далекой
чужбины.
Мысроко смотрел немигающими глазами на огромную гору, а губы его еле
слышно шептали:
— Так вот ты какой, Ошхамахо... Нет, ни одна из старинных адыгских ле-
генд, привезенных в Мысыр моими предками еще два или три века назад, не
смогла тебя приукрасить... А какие горы и пастбищные склоны, какие чистые и
щедрые реки, какие богатые леса... Даже эдем я представлял себе более скром-
ным, да простит мне аллах мое невольное кощунство!
Тузар стоял чуть позади хозяина и шумно вздыхал.
Ханух напоил коней, приторочил к тузаровскому седлу хурджин, оба лука и
длинный чехол с чем-то тяжелым внутри.
Тузар накинул на плечи высокодостойного бурку, и тот легко, почти не ка-
саясь стремени, вскочил на коня.
— А ты заслуживаешь благодарности, — сказал Мысроко табунщику. — И,
возможно, я еще буду иметь случай вознаградить тебя.
— За что? — удивился крестьянин.
— Хотя бы за то, что тебя зовут Ханух, — усмехнулся именитый всадник и
пришпорил коня.
Тузар последовал за своим господином.
* * *
Княжеский хабль (часть села или квартал, иногда отдельное село, при-
надлежащее одной фамилии), состоящий из полутора десятков строений, распо-
лагался по склону невысокого холма. Ниже, на берегу узенькой речушки, впа-
дающей, очевидно, в Балк, лепились лачуги крестьян. Это были весьма невзрач-
ные строения, вернее даже нестроения, а плетения из тонких ореховых жердей, обмазанных глиной. Над каждой лачугой возвышалась круглая, сужающаяся
кверху (тоже плетеная и обмазанная глиной) очажная труба. Эти малороскошные
жилища были покрыты грубой соломой. Впрочем, и княжеские «особняки» в те
времена не слишком сильно отличались от крестьянских. Строительный материал
и «архитектура» шогенуковского дома — почти такие же, как у любого пшикеу.
Только размерами хоромы князя раза в три побольше, да стены двойной толщи-
ны. Правда, крыша дома поражает своей красотой и «богатством» — она сделана
из длинных стеблей камыша, привезенных с берегов озера Тамбукан. Над крышей
не одна труба, а целых три. Причем та, которая возвышалась над гостевой комна-
той, была сложена из камня.
Остальные строения усадьбы — дома для приближенных всех степеней
знатности, для простых воинов и для унаутов, т. е. холопов, или попросту рабов,
стояли чуть поодаль и ниже по склону. Еще ниже — обширный хозяйственный
двор с конюшней, коровником, крытым загоном для овец и коз, кладовыми для
хранения зерна; и других продуктов.
Когда Мысроко с Тузаром по узкой раскисшей дороге, где копыта коней
полностью утопали в грязи, подъехали к плетневой ограде усадьбы, князь оказал-
ся-во дворе. По всему было видно, что он собирался на охоту. Несколько дюжих
парней под придирчивыми-взглядами трех уорков седлали лошадей, таскали сна-
ряжение, оттачивали наконечники копий. Сам высокородный пши сгибал в это
время тугое древко лука, собираясь накинуть на его верхний конец петельку тети-
вы.
Мысроко уверенно въехал во двор и остановился, выжидательно погляды-
вая на князя, которого нетрудно было узнать и по одежде, и по властно-сердитому
выражению красивого молодого лица. Князь обернулся, отбросил лук в сторону, и
огонек любопытства, мелькнувший на какое-то мгновение в его глазах, бесследно
исчез: теперь его лицо выражало несколько сдержанное, но искреннеечувство
доброжелательства.
— Эй, Биберд! крикнул он одному из уорков (видимо, старшему по положе-
нию). — У меня гости.
Коренастый, мощного сложения мужчина, вполне под стать Тузару, с неук-
люжей поспешностью принял поводья у Мысроко. Кто-то из челяди рангом по-
ниже позаботился о Тузаре.
Князю одного взгляда было достаточно, чтобы определить знатность гостя,
достоинство которого, как он решил, наверняка не ниже главы шогенуковского
рода.
— С благополучным прибытием, уважаемые путники. Князь Жамбот Шоге-
нуко просит пройти в его дом, где в очаге будут гореть для вас самые жаркие дро-
ва. — Он обернулся к слугам:
— Эй, люди! Несите поклажу гостей в дом. О лошадях не забудьте. Наших
тоже расседлывайте. Охоты сегодня не будет. Биберд... Где он? А, ну мой добрый
друг и сам свое дело знает...
Два небольших окошка по краям высокой дубовой двери, украшенной гру-
бой резьбой, пропускали мало света, но все-таки позволяли разглядеть убранство
комнаты. К стене напротив двери примыкали низкие деревянные нары, застлан-
ные кусками белой кошмы. Над нарами висел, закрывая почти всю стену, войлоч-
ный ковер с красными и зелеными узорами из той же валяной шерсти. На ковре
красовалось несколько довольно простых сабель и кинжалов, одна алебарда и па-
ра охотничьих рогов. Вдоль правой боковой стены стояла длинная дубовая скамья
и рядом с ней — несколько трехногих столиков. На равных расстояниях от центра
комнаты и от стен были врыты в хорошо утрамбованный земляной пол два тол-
стых столба из цельных стволов вековых чинар. Они поддерживали потолочную
балку, несущую на себе основную тяжесть поперечных сосновых стволов, аккурат-
но обструганных и плотно подогнанных друг к другу. Опорные столбы служили
еще вешалками для бурок, плетей, конской сбруи и уздечек. В середине левой сте-
ны располагался большой очаг, который отличался от самого заурядного, какой
можно увидеть в любой крестьянской хижине, только размерами. Часть пола в
княжеской гостевой комнате (у кабардинцев она называлась хачеш) была застла-
на ардженами — циновками, плетенными из камыша.
Мысроко повидал на своем веку множество великолепных восточных двор-
цов, жил годами в мраморных покоях, убранных со сказочной роскошью, и «гос-
тевой зал» князя Шогенуко показался ему жалкой полутемной конурой. Однако
он отметил про себя, что в доме безукоризненно чисто и даже по-своему уютно.
Князь скромно посетовал на бедность «этого несчастного жилища», хотя по вы-
ражению его лица можно было догадаться, что Шогенуко вполне доволен своим
хачешем и бедным его отнюдь не считает.
«Значит, у других князей еще хуже, — подумал Мысроко. — Вероятно, и в
самом деле эти пши не думают ни о чем, кроме хорошей охоты и воинской сла-
вы...»
Жамбот сам снял бурку с плеч необычного гостя и чуть не уронил ее на пол,
увидев диковинный халат. «Неужели турок? — подумал князь. — Нет, не бывает у