— Поехали, поехали!
— Мне нужен мой консультант, я не могу без моего советника!
— Я ее знаю?
— Нет, я ее никому не показываю, никуда не вывожу.
— Держишь в клетке? Такая красивая или страшная?
— Я себя держу в клетке: подальше от нее.
— У вас в России все со страстями.
Опять мне кажется… — что мне кажется. Я отпиваю из кружки.
— А у вас?
— У нас это просто е…я зовется. Иногда это перемешивается с феллацио.
Он смеется, мы чокаемся кружками. Начинается дождь.
— Где твой консультант сейчас?
— На лекции.
— Переступил свой закон: где живешь…
— Она на лекции в соседнем институте.
— A-а! Во сколько ты заедешь?
Я считаю.
— Через полтора часа.
— Только, пожалуйста, я не хочу, чтобы ты в дождь ездил ко мне на общественном транспорте.
Он отстегивает самую большую купюру, я поднимаю руку.
— Потом сочтемся, потом сочтемся! Я знаю, ты не принимаешь подарки. Гордая душа!
Он роняет бумажку на стол.
— Мусор, а ты так серьезно это воспринимаешь, — и поворачивается, чтобы уходить.
— Спасибо, Марек, — слегка растянуто говорю я. Он даже не поворачивается, для него это вообще не эпизод.
— Приходи еще, ласковый ты мой, — воркует голубка из ларька, я даже не представлял, что у нее такой голос быть может.
Я качаюсь и думаю, что уходить и оставлять две кружки не выпитыми может только человек, не родившийся в России. Но я родился в России! И не хочу, чтобы отчизна презирала меня. «Надо сходить и выпустить из себя выпитое», — думаю я.
И вдруг слышу:
— Алеша…
— Что ты здесь делаешь?
— Искала тебя.
— Или следила за мной?
— Что ты, что ты…
— А кто тебе разрешил искать меня?
— Никто. — Черный платок с вышитыми цветами не дает падать дождю на ее причесанную голову.
Она смотрит в мои глаза:
— Алешенька, по тебе дождь течет, ты мокрый…
— Вон отсюда, — говорю пьяно я. И вдруг она чувствует, что я «мягкий», и виснет на шее.
— Алешенька, я так истосковалась по тебе.
— Истосковалась или истаскалась? — спрашиваю я.
— Я никуда не таскаюсь, — говорит она серьезно. — Все дни жду твоего звонка.
— У тебя сестра есть?
— Есть.
— Хочешь ее спарить с моим братом?
— Все, что ты пожелаешь, Алешенька.
— Отвисни с меня, люди кругом, только у пивного ларька тебя еще не видели.
Она разжимает цепкие объятия.
— Алеша, а ты навеселе?
— А что это значит?
— Тебе хорошо?
— С того момента, как я встретил тебя, — сплошное веселье.
Она смеется. Я шлепаю ее несильно по щеке.
— Чему здесь радоваться?
— Извини, Алешенька, я не подумала.
— Голова потому что пустая.
— Согласна, Алешенька, она не полная. Ты научишь всему. А можно я попробую пиво, я никогда не пила из кружки. Это твои кружки?
— Сколько ты за мной шпионила?
Она смущается, потом улыбается:
— Полчаса.
— И ты не знаешь, чьи это кружки!
Я беру сам кружку и чувствую, что это последняя, прости меня, Родина! Я больше не могу.
Она отпивает, морщится и спрашивает взглядом: можно ли ей взять рыбу.
— Не пачкай руки, — говорю я и кладу ей в рот кусочек спинки. Она тает.
— Ты никогда не кормил меня с руки. Еще можно?
Я скармливаю ей спинку — самую лакомую часть воблы. Сам кусаю ребра…
— А что это за деньги на столе?
— Мы поедем на такси — в гости.
— Ура-а! — Она подпрыгивает и хлопает в ладоши.
— Я так люблю, когда ты выпиваешь. Ты становишься такой ласковый. Выпивай почаще, Алеша.
— Ты хочешь из меня не только неврастеника, но и алкоголика сделать?
Она смеется. Дождь припускает с новой силой, полощет каплями и ветром.
— Алешенька, я поймаю такси, ты весь промок.
Она бежит к дороге.
По пиву, по столу, по кружкам бьют крупные капли. Я бросаю пиво, но сушки забираю в карман, куда до этого спрятал сигареты.
И посреди этого мрака, грома, молний и дождя такси останавливается. Еще бы, такие ноги — да в новых сапогах!
Она садится первой и держит дверь для меня. Я обожаю дождь, в душе все как-то поднимается. Я закуриваю американскую сигарету и выпускаю дым. Ароматный запах.
— Алешенька, а можно я один раз затянусь из твоих рук. Я никогда не курила.
— Тебя послушаешь, так ты вообще еще… — Я чуть было не сказал про рот, но вовремя остановился. Чуть не поскользнулся на лексике наших больных отношений.
— Честное слово.
А в ресторане… наплывает лицо следователя. Я даю ей затянуться из своих рук. И она сразу выдыхает дым из губ.
— Спасибо. От тебя так приятно пахнет пивом. И рыбой.
— А дамы говорят, это противный запах.
Она шепчет мне в шею:
— Я обожаю каждый твой запах! Всего тебя…
И водит языком по моей коже. Мы пересекаем Садовое кольцо.
— Было бы неплохо, если б мне сказали, куда мы едем, — шутит шофер.
— На Петровку, пожалуйста.
— «Девушка с Петровки»? — смеется шофер.
Мне нравится его юмор.
По абсурдному стечению обстоятельств Марек жил на Петровке, границе с Каретным рядом, снимая комнату в большой коммунальной квартире с пятью соседями. Тогда отдельное жилье для сдачи в Москве практически не существовало.
Дождь перешел в сплошной ливень и, кажется, зарядил до утра. Осеннее пиво… Я вздрагиваю и с ужасом думаю, не забыл ли я купюру на столе у ларька. Я судорожно лезу в карманы: сушки, сигареты, но…
— Ты это ищешь? — Лита достает из кармана замшевого пальто купюру. Я вздыхаю с облегчением. — Я боялась, что ты забудешь, и взяла, когда побежала за такси.
— Ты предусмотрела что-то?! Это невероятно! За это надо выпить, если сегодня вечером не произойдет революция!
Она смеется счастливо. Я даю двойной счетчик шоферу, и мы добегаем до лифта.
Марек открывает дверь и ведет нас по длинному коридору. Мы входим в его ярко освещенную после тьмы узкую, но высокую комнату.
Я знакомлю их с Литой. Он помогает ей снять пальто. Я внимательно слежу за ней. Она не обращает на него абсолютно никакого внимания.
— Выпьем польской грушёвой водки — «сердцу будет веселей»!
Марек когда-то учился в университете. Он смотрит на Литу: она в обтягивающем шерстяном платье, подчеркивающем талию. И грудь. Марек крутил какими-то крупными делами, я никогда не спрашивал какими. Он собирал коллекцию сапожков и как-то похвастался мне, хотя он был не хвастун, что в этих сапожках у него всегда растолкано до пятнадцати тысяч. Новыми. Сапожки были расставлены по всей комнате: разных фасонов, размеров, высоты. «Но никому и в голову не придет искать в них деньги».
Он достал бутылку водки с грушей внутри.
— А как она туда попала, Алеша? — удивилась Лита.
Платье еще резче подчеркнуло грудь, когда она набрала воздуху для вопроса.
— Она растет из косточки, — сказал Марек. Он, видимо, имел в виду зернышко.
Марек достает три хрустальные стопки и наполняет их на две трети. Распечатывает пачку швейцарского шоколада и английских крекеров.
Я все ждал, когда Лита посмотрит на него, но она смотрела только на меня.
— За тепло и свет, когда на улице мрак и холод.
Мы подняли хрусталь, коснулись звоном и выпили.
— А вы? — спросил Марек.
— Я не пью водку, — опустив взгляд, сказала Лита.
— Тогда — дамский угодник: шоколад, — почувствовав накаленные вольты, перевел разговор Марек.
Я взял несколько крекеров, которые таяли во рту. «Почему у нас таких не делают?» — подумал я.
Марек попросил Литу пересесть в кресло, открыл диван и стал показывать образцы из «пришедшей партии».
Меня поразило, с каким профессионализмом Лита соображала в вещах. Как она разбиралась в европейской и отечественной моде.
— Что тебе нравится? — спрашивает Марек, разливая нам водку. Я достаю сушку из кармана и протягиваю ему. Он делает останавливающий жест и протягивает мне крекеры.
— Ни-че-го.
— Почему?
— У меня нет денег. А деньги, как сказал мудрец…
— Это шестое чувство, без которого кисло с остальными пятью.
Я медленно опрокидываю водку в рот. И закусываю отечественной сушкой. Не потому, что я патриот.
Марек берет меня за плечи:
— Алеша, мне не нужно от тебя сейчас никаких денег. Нет! Скажи только, что тебе нравится или может пригодиться. Отложи, потому что завтра все это уже расхватается, — Москва ненасытный бездонный рынок. Когда продастся, уйдет, потом со мной рассчитаешься.
— А если не уйдет?
— Вернешь и забудешь.
— Что ты, Алешенька, сейчас это самое модное! В туалете… то есть на Неглинке, за это безумные деньги платят.
— За что?
— Джинсы с плетеными карманами, кофты-лапша, это самый крик, мохеровые свитера.
— У тебя умная консультантка.
— Что такое «лапша»?
— Тонкая, обтягивающая кофта, вязанная в английскую резинку.
Лита смелеет:
— Скажите, а можно Леше взять несколько, а потом рассчитаться и взять еще?
Я смотрю на нее в упор.
— Алеша… я только спросила.
— Алеша может взять не несколько, а много, сотню, сколько он хочет. Хоть все. И рассчитаться потом.
Лита моляще смотрит на меня и шепчет губами: я все сделаю…
Я оглядываю ее фигуру, колени, бедра и думаю.
— Лита, что тебе нравится? Выбирай.
Она чуть не вылетает из кресла от радости, но сдерживается.
— Это английские джинсы? — спрашивает она Марека. Он кивает. — И сшиты в Англии, сто процентов коттон и так далее?
Я смотрю на нее с нескрываемым изумлением. Марек кивает:
— В этом доме — на будущее — все только высшего европейского качества, подделок не бывает. У тебя деловой партнер, Алеша!
— Тогда можно взять… пять.
Марек улыбается.
— Пять вы будете брать с Алешей себе, чтобы носить. Дома, на улице, в гости.
«Кому она продаст пять?» — с ужасом думает внезапно трезвеющая голова. Моя.
— Как насчет пятидесяти? Тогда я смогу дать лучшую цену. Сто, двести, сколько?
О чем они говорят?!
— И все в кредит?
— Я думал, такая деловая дама не любит повторяться.
— Я согласна… То есть, Алеша, я справлюсь.
Я не верю своим ушам.
— Давай пять тысяч!
— Пять тысяч у меня нет, есть только тысяча.
Я смеюсь.
— Что так мало?!
Он наливает водку снова и садится рядом.
— Будь один раз галантным джентльменом: откинься в кресле, расслабься, выпей водки и дай даме выбрать все, что ей нравится. Дай ей полную свободу. Не бойся, все, что останется, вернешь!
Он не знал, кому хотел дать полную свободу!.. Она сидит и что-то быстро на губах считает.
— И давай не тянуть, мне еще дорогих гостей везти в ресторан на обед.
— Извини, я тебя задерживаю.
— Я потерплю.
Она смотрит мне в глаза, а я с водкой в руках киваю. Без водки — я бы точно не кивнул.
— Пятьдесят пять пар джинсов, трех размеров, двадцать пять кофт, двадцать пять свитеров, сто пар колгот, тридцать батников, тридцать упаковок резинки и…
Она останавливается под моим взглядом и замирает. Потом продолжает по инерции:
— …Женские платки, если есть другие цвета, Алеша возьмет пятьдесят.
Марек, как самое обыкновенное в жизни, достает большие нейлоновые сумки, громадные пакеты из всех потаенных мест, ложбин, углов и полок начинает собирать заказ.
— Кого ты ведешь на обед? — чтобы что-то сказать, спрашиваю я.
— Ты их не знаешь: Алексей и Лита. Я не привык встречать гостей с пустым столом.
Он выкладывает все на диван, она выбирает цвета. И потом быстро и аккуратно все складывает. Получается компактно.
Мы едем на его «форде-таурусе» в «Националь», доставшемся ему в наследство от его дипломатических родителей, вернувшихся в Варшаву.
Метрдотель кланяется Мареку, и нас проводят сквозь кордон. Стол великолепно накрыт, он заказал заранее.
— Неужели я тебя удивил? — смотрит на меня Марек.
— Таким столом — еще бы!
— Наконец-таки.
На Литу начинают оборачиваться взгляды. Она немного ежится. Марек достает из пакета шелковый, расписанный французский платок и набрасывает ей на плечи.
— Здесь бывает немного холодно.
Я сажаю ее спиной к залу, оценивая такт Марека. Ее грудь, затянутая в тонкую шерсть, не может не привлекать внимания.
Стол накрыт на шестерых.
— К нам, может, позже присоединятся, — отвечает он на мой взгляд.
На столе бутылка обледеневшей «Столичной», венгерское шампанское из муската и бутылка итальянского вермута. Марек что-то шепчет стоящему навытяжку метру, и через мгновение Лите приносят апельсиновый сок в тонком хрустальном графине, который днем с огнем по всей Москве не сыщешь. И рядом ставят хрустальный бокал. У нее от удивления округляются глаза.
— Я так понял, наши пристрастия — не ваши пристрастия, и взял на себя смелость принять историческое решение — заказать вам сок.
Я еще раз поражаюсь его знанию русского языка.
— Спасибо! Водку я пью только под запеченного фазана!
Я удивляюсь, что Лита умеет шутить. Похоже, я всему поражаюсь и удивляюсь в этот вечер. Есть повод, по которому стоит…
— А я знаю место, где подают фазанов и медвежатину — в Архангельском, там есть усадьба.
Метрдотель наливает Лите апельсиновый сок. Она обнимает плечи платком и смотрит нерешительно и одновременно не сдерживая возбуждения на меня. На губах — свежая помада.
Мэтр спрашивает взглядом Марека и после кивка открывает «Столичную».
На столе стоят всевозможные рыбные лакомства: красная икра, черная, крабы, кальмары, осетрина, стерлядь, паштеты, морские печени.
Марек поднимает рюмку:
— Я надеюсь, пару капель шампанского можно Лите, один раз?
Он смотрит на нее, потом на меня. Я киваю. Он наливает.
— Первый тост я хочу произнести за прекрасную Даму, которая оказалась консультантом великолепного класса! За вас!
Звон стекла, хрусталь бокалов. Лита едва пригубливает шампанское и берет апельсиновый сок. Отпивает и начинает намазывать бутерброд черной икрой и кладет его мне на тарелку.
Я целую ей руку, у-у, я пьян. Она становится малиновая. Потом пунцовая. Марек начинает ухаживать за ней, потом накладывает мне по куску каждой рыбы и говорит:
— Ешь!
Он наполняет наши фужеры. А я откусываю бутерброд с черной икрой. И смотрю в зал, Литино присутствие все еще не дает покоя им, и многие смотрят даже на ее затылок, на волосы, собранные сзади в пук.
— Алеша, а можно я спрошу?
— Да, конечно.
Я начинаю пробовать рыбу и обалдеваю от ее вкуса. Деньги все-таки дают возможность осязать и…
Она впервые смотрит на Марека (как сквозь стекло).
— Скажите, а почему вы так любите Алешу?
— А вы?
— Его нельзя не любить.
— Вот вы и ответили.
— А если серьезно?
— У нас есть один маленький секрет — в прошлом…
Я делаю движение рукой.
— …который я не могу открыть. Поэтому лучше выпьем за моего необыкновенного друга, который обладает весьма повышенными пятью чувствами и не может ими пользоваться в полной мере — не имея шестого, которое мы должны помочь ему приобрести. За Алексея!
Лита с бокалом сока наклоняется, чтобы поцеловать меня, я забываю и чуть не отдергиваюсь. Потом вспоминаю, что мы не одни, и подставляю ей щеку.
Мы выпиваем с Мареком водку, и я запиваю ее каким-то морсом. Лита ухаживает за мной и кладет крабы.
Я чувствую, что мне надо освежиться, и встаю.
— Алешенька, я провожу тебя, — говорит Лита. Зал приковывает магнитом. Марек внимательно смотрит на меня.
— Алексей, даже не вздумай!..
Мы выходим сквозь стеклянные двери, и кто-то уже кружится вокруг. (Отсюда мы без боя…).
— Лита, — она держит меня за руку, — сколько у тебя с собой денег?
— Я получила стипендию. А что?
— Чтобы мы могли рассчитаться. Твоей стипендии не хватит даже на черную икру! — говорю я, улыбаясь.