– Пожалуй, вы правы. Значит, вы пришли только поэтому?
– Не только, Жан-Пьер. Вы ни разу не посмотрели на меня как на вещь.
– Оценивающе?
– Да. И это очень приятно. Все почему-то считают, что девушка-модель – это вещь, что мы предназначены только для того, чтобы нами пользоваться. Я понимаю, почему так думают, но… Я ведь не кукла, я живая, у меня сердце. Я вовсе не манекен с длинными ногами.
Даже макияж не скрыл, как изменилось её лицо при этих словах, как задрожали губы.
«Она ранима, она всё пропускает сквозь себя, – подумал Жан-Пьер. – Если так реагировать на окружающий мир, то быстро сгоришь».
– Какая вы… – Он не договорил.
– Какая? Наивная?
– Простодушная… Совсем ещё ребёнок…
Он поднял бокал с вином.
– Выпьем за вас, за вашу удачу, за ваше будущее. Мне хочется, чтобы никто не ранил вас, потому что вы не должны страдать.
– Хороший тост. – Она отпила вино и облизнула губы. – Вкусно. Жан-Пьер, вы очень хорошо сказали. «Чтобы никто не ранил»… Почему все стараются сделать друг другу больно?
Он пожал плечами.
– Если бы я знал ответ, я мог бы изменить мир. В сущности, на земле не так много найдётся тех, кто абсолютно счастлив. Мы ставим перед собой какие-то цели, решаем множество задач для достижения этих целей, а потом, дойдя до конца, обнаруживаем, что испытываем радости от достижения этой цели. Кажется, вот она, птица счастья, в наших руках. Но оказывается, что это совсем не та птица, которая нам нужна. Но мы-то думали, что ловили именно её. От этого все проблемы.
– Значит, мы не знаем, чего хотим? – в голосе девушки прозвучало искреннее удивление. – Разве возможно?
– Ну давайте так… Попробуете объяснить мне, почему стали моделью.
– Я высокая, это нужно здесь.
– При чём тут ваши качества? Мы говорим о желаниях. Вы хотели стать моделью?
– Хотела… Кажется, хотела… Не знаю…
– Чтобы знать свои желания, мы должны понимать себя. Вы знаете себя? Понимаете?
– Как всякий человек, – неуверенно проговорила она.
Жан-Пьер грустно покачал головой.
– Мы живём иллюзиями и заблуждениями. Наши ошибочные представления о нас самих приводят нас к разочарованию. Мы даже не успеваем заметить, когда чувство неудовлетворённости начинает хлестать через край и мы захлёбываемся им. В молодости всё представляется не так, как в зрелом возрасте. В молодости мы легко и бездумно бежим по дороге ошибок.
– На ошибках учатся, – вставила Настя.
– Вы полагаете, что всякую ошибку можно исправить?
– Разве нет? – её тонкие брови поднялись.
Жан-Пьер задумчиво обвёл глазами зал, обменялся с кем-то сдержанным приветственным взглядом, кивнул кому-то.
– Вы любите философствовать, – сказала Настя. – Мне это нравится. Хотелось бы видеться с вами иногда. У меня другие друзья, они проще, с ними не думаешь, с ними не о чем думать.
– Всё случайно в этой жизни. Если бы мы не встретились, вы бы никогда не узнали, что вам будет интересно.
– Да, – согласилась девушка.
– Мы часто не догадываемся о совершённых ошибках, порой роковых ошибках. Мы просто делаем что-то или не делаем, тем самым позволяя или не позволяя какому-то важному звену попасть в цепочку важнейших событий нашей жизни.
***
Провожая Настю домой, Жан-Пьер сказал на прощанье.
– Вы были украшением сегодняшнего вечера, – произнёс он и поймал себя на мысли, что слова прозвучали пошло, хотя были правдой.
– Спасибо вам.
Она повернулась, чтобы уйти, но остановилась. Поколебавшись, Настя оглянулась.
– Вы интересный человек, Жан-Пьер.
– Вы очень любезны, Настя.
– Говорю искренне. Или вы думаете, что я хочу польстить? Зачем? Мне было хорошо с вами.
– До свиданья, – он поцеловал её руку и вернулся в машину.
«Мне было хорошо с вами», – повторил де Бельмонт, пытаясь воспроизвести её интонацию. Странным образом слова этой девочки, годившейся ему в дочери, пробудили в нём гордость и бурную радость. Жан-Пьер улыбнулся.
– Забавно, – пробормотал он и надавил на педаль.
Неожиданно для себя он взял телефон и набрал номер Насти.
– Слушаю.
– Настя, приглашаю вас завтра в оперу. Пойдёте?
Она почему-то хихикнула и согласилась.
– Я заеду за вами, – сказал он.
Едва он закончил говорить, раздался звонок. По высветившемуся номеру он определил, что звонила Ирэн, его бывшая супруга.
– Алло?
– Это ты, Жан-Пьер?
– Нет, не я.
– Перестань шутить, дорогой. – Когда она говорила «дорогой», это означало, что у неё плохое настроение. Впрочем, никогда нельзя было знать наверняка, насколько оно плохое. – Я по делу. Ты где?
– Какая тебе разница?
– Прости. Сорвалось с языка. Дурацкая привычка.
– Должно быть, ты замучила Антуана этим вопросом.
Их сыну Антуану исполнилось уже двадцать два года, он жил отдельно, и Жан-Пьер понимал, как утомили молодого человека материнские попытки проявлять опеку над ним.
– Не могу привыкнуть, что его нет рядом, – пожаловалась Ирэн. – Я так скучаю без моего мальчика.
– Ирэн, он уже взрослый. И ты не девочка.
– Не напоминай мне про возраст, Жан-Пьер!
– Зачем ты звонишь?
В трубке раздалось всхлипывание.
– Что с тобой? – недовольно спросил Жан-Пьер.
– Я не хочу умирать…
– Что за настроение? Почему ты должна умирать? Откуда такие мысли?
– Я не могу… Не хочу… О, Жан-Пьер, приезжай, пожалуйста… У меня…
Она заплакала и отсоединилась, так и не объяснив ничего.
Они развелись более десяти лет назад. Он не любил вспоминать о том дне, когда принял решение уйти от жены. Их считали такой красивой парой, но однажды Жан-Пьер ясно понял, что охладел к жене. Она словно перестала существовать. Было красивое тело, было выразительное лицо, был приятный голос, были обязанности, но исчез человек, с которым хотелось идти дальше по жизни. Жан-Пьер собирался объясниться целый год и в конце концов завёл речь о разводе. Разговор получился длинный, почти на целый день. Ирэн плакала, ругалась, угрожала самоубийством, но к вечеру иссякла и согласилась, что развод будет лучшим решением.
– Ты не обманываешь меня? – спросила она перед сном. – Ты и вправду просто остыл ко мне? У тебя не появилась другая?
Он с чистой совестью повторил, что причина не в этом.
Ирэн окончательно успокоилась. В ту ночь они занимались любовью, будто прощаясь друг с другом, страстно целуясь, ласкаясь. А утром Ирэн щебетала как ни в чём не бывало. Жан-Пьер съехал с квартиры в тот же день.
Поначалу жена звонила ему ежедневно, пытаясь быть в курсе всех деталей его жизни, потом успокоилась. Они остались добрыми знакомыми, но ничего близкого меж ними не было. Периодически он слышал о её романах, и не удивлялся им. Ирэн всегда выглядела чудесно, мужчины обращали на неё внимание, даже юнцы заглядывались – так элегантно и маняще она смотрелась. Обычно она сама спешила поставить его в известность о своих победах на любовном фронте, без подробностей, без хвастовства, как бы случайно упомянув о новом любовнике. Жан-Пьер никогда не понимал, хотела ли она похвалиться тем, что по-прежнему пользуется мужским вниманием, или же пыталась пробудить ревность в бывшем муже. Ему казалось, что он искренне рад за неё. Лишь иногда на Ирэн нападала хандра, она начинала кукситься, вспоминать былое, тосковать, призывала Жан-Пьера к себе, сетовала, что они так далеки, иногда жаловалась на здоровье, но трубку никогда не бросала.
Он остановил машину и повертел в руках телефон, не понимая, следует ли перезвонить обратно. Истерика? Это проходит… Но Ирэн произнесла: «Я не хочу умирать… У меня…» Может, врачи обнаружили что-то? Опухоль? Язву? Болезнь сердца? Она всегда преувеличивала опасность, всегда накачивала себя всевозможными страхами, в действительности даже не представляя до конца, что такое болезнь, так как никогда ничем не болела. Она просто боялась, что однажды уйдёт её шарм, исчезнет свежесть, мягкость кожи сменится шершавой вялостью, на смену вниманию придёт безразличие.
Жан-Пьер бросил телефон и включил радио. Он надавил на педаль, и «мерседес» плавно покатился вниз по улице. Ночные огни проплывали мимо под звуки джаза – самые подходящие для накатившего настроения.
Приехав домой, он успел выбросить из головы звонок Ирэн. Первым делом он включил компьютер, проверил через Интернет репертуар Гран-Опера и забронировал два билета на «Кармен». Главную партию пела Люси Бретон, с которой у него был мимолётный роман два года назад. После Люси он не мог слушать «Кармен» в другом исполнении. Её уникальный голос завораживал даже самого никчёмного и несведущего в опере слушателя.
– Нужно послать ей букет, – подумал он, невольно окунувшись в волну воспоминаний.
***
– Я не понимаю оперу, – призналась Настя, когда они вышли из театра.
– А вам понравился голос Люси Бретон? Понравился? Не мог не понравиться.
– Да, но… Опера это не только голос. Или я ошибаюсь?
– Не только.
– Декорации, само действие. Я же знаю историю Кармен, читала Мериме.
– Не сомневаюсь, что читали.
– Вообще-то я не очень много читаю. Работа отвлекает.
– Вернёмся к опере, – предложил Жан-Пьер. – Что вам показалось не так? Что мешало слушать?
– Эти пыльные задники, эти пафосные позы, – ответила Настя, подумав. – Я не в состоянии… не могу абстрагироваться от них.
– В оперу ходят ради музыки.
– Если ради неё, – напористо заговорила девушка, – то зачем мне всё остальное? Пусть они только поют, не нужно играть, не нужно изображать ничего.
– Интересная позиция, – искренне удивился Жан-Пьер.
– В жизни люди не разговаривают песнями. Это смотрится неестественно.
– Настя, вы раньше слушали оперу?
– Нет, то есть когда-то, очень давно. В детстве мама водила меня в театр на какие-то спектакли, там тоже пели, но я не помню, опера ли это. Вы считаете меня от этого ущербной?
– Упаси Бог! Вы очаровательны.
– Я не о внешности спрашиваю. Вы думаете, что я плохо развита? В смысле культуры, да?
– Вы наверстаете, если вам это нужно.
– Мне нужно. Я хочу всё знать.
– Знать мало. Надо уметь понимать.
Она посмотрела ему в глаза, и он с удовольствием почувствовал, как от её серого взгляда по его телу разлилось тепло. Настя взяла его за руку.
– Жан-Пьер, вы научите меня? Я хочу понимать.
Он улыбнулся и в следующее мгновение вдруг понял, что ничего смешного не было в её словах. Настя просила со всей серьёзностью. Она не кокетничала, не заигрывала.
– Постараюсь, – ответил он. – Мне не приходилось выступать в роли учителя.
– Меня не нужно учить. Просто покажите мне и подскажите. Направьте меня. Я способная, – с жаром проговорила она.
– Вы мне нравитесь, – ответил он, – очень нравитесь.
– Хотите увидеть меня в работе? – с неожиданным озорством воскликнула она.
– То есть?
– Завтра у меня фотосессия. Приглашаю вас.
***
Рано утром зазвонил телефон.
– Спасибо за букет, мой милый, – проворковал женский голос. – Ты ещё помнишь, что я люблю белые розы.
Жан-Пьер сразу узнал Люси Бретон.
– Как я могу забыть? Ты была восхитительна, Люси.
– Как всегда, – нараспев согласилась она. – Как твоя жизнь?
– Как всегда, – ответил он в тон ей.
– Может, встретимся как-нибудь?
– Разве есть мужчина, способный отказать тебе?
– Есть.
– Кто же этот мерзавец?
– Ты. Я дважды приглашала тебя, а ты находил отговорки.
– Люси, я не нуждаюсь в отговорках, просто я был занят, – максимально доверительным тоном ответил он.
– Ты просто боишься меня, Жан-Пьер.
– Нисколько. Я влюбляюсь в тебя всякий раз, когда слушаю. Твой голос меня околдовывает.
– Даже если ты лжёшь, мне приятно тебя слышать.
Он вспомнил, как она лежала возле него, тяжело дыша, большегрудая, черноглазая, живописно растрёпанная, а он держал руку у неё на мягком животе и ощущал дрожь её тела.
– Люси, чувство восторга никогда не покинет меня. Уверяю. Я принадлежу твоему голосу навечно.
– А моему телу? Моим губам?
– Ты коварна. Пытаешься соблазнить меня?
– Мне скучно. Хочу веселиться. Развлеки меня.
Этого Жан-Пьер на дух не переносил. «Развлеки меня» – Люси играла капризную школьницу. В памяти возникло лицо Насти.
– Я занят, Люси. У меня срочный материал.
– Ты очаровательный негодяй, – пропела она. – Думаешь, я когда-нибудь ещё позвоню тебе?
– Даже если не позвонишь, то останешься в моём сердце, – пошутил он.
Она хмыкнула. Он посмотрел на часы.
– Я на самом деле занят, Люси.
– Знаю… Видела её вчера рядом с тобой в театре.
– Это работа, Люси. Я пишу о ней статью, – сказал Жан-Пьер и удивился тому, что будто пытался оправдаться. Никого не должно касаться, с кем он ходит в театр или ложится в постель.
– Вот почему ты позвонила! – засмеялся он.
– Ничего подобного, дорогой. Меня ничуть не волнуют твои любовницы. Мы провели с тобой сказочное время, но всё в прошлом. У меня нет ни малейшего основания ревновать.
И всё же она ревновала. Это чувствовалось. Собственницы всегда ревнуют.
– Спасибо за розы…
– Рад был услышать тебя.
Положив трубку, Жан-Пьер постарался сразу забыть о звонке Люси Бретон. Прошлое есть прошлое. Жан-Пьер не любил собирать цветы в садах своих воспоминаний.
Он быстро оделся, привёл себя в порядок, чуть дольше обычного задержался у зеркала, изучая своё лицо, и пружинистым шагом спустился по лестнице.
Из машины он набрал номер Насти Шереметьевой. Она долго не брала трубку, но в конце концов ответила.
– Жан-Пьер? Вы где?
– Уже в пути. Через двадцать минут буду в студии.
Она сказала что-то ещё, но он не расслышал, так как мимо промчался с рёвом какой-то лихач. Жан-Пьер закрыл телефон и сосредоточился на дороге. Ночью прошумел дождь, и улицы блестели мокрым асфальтом и дышали весенней свежестью.
Перед студией «Арно» стояли два столкнувшихся автомобиля, Два розовощёких юнца ругались. Каждый считал себя правым и каждый готов был кинуться на противника с кулаками. Жан-Пьер настойчиво посигналил взъерошенным забиякам, чтобы вернуть их к действительности. Повернувшись к нему, они оба облили Жан-Пьера презрением и нехотя ушли с проезжей части, пропуская его «мерседес». Возле студии припарковаться не удалось, но за углом Жан-Пьер сразу увидел свободное место.
– Вот и замечательно…
Дверь в студию «Арно» отворил худой длинноволосый парень.
– Меня зовут Жан-Пьер Де Бельмонт.
– А-а… Ну да… Настя предупредила, что вы появитесь… Прошу…
Парень откинул лохмы со лба и впустил гостя.
– Только не шумите. Николя не любит, когда мешают.
– Николя? – переспросил Жан-Пьер.
– Николя работает с мадмуазель Анастасией. Это его студия.
– Понятно. Просто я думал, что это студия Арно.
– Раньше студия принадлежала Арно, а потом он заболел… – длинноволосый оказался болтуном. – Знаете, он был влюблён в Николя.
– Гей?
Длинноволосый кивнул и провёл Жан-Пьера по тёмному коридору.
– Он завещал студию Николя.
– Завещал? Он умер?
– Спид. С этим кому как повезёт. Арно не хотел мучиться и покончил с собой… Повесился.
– А что Николя? – спросил Жан-Пьер.
– В каком смысле? – перешёл на шёпот длинноволосый. – Он назвал студию «Арно». Что он ещё мог сделать?
– Он тоже был… был влюблён в Николя?
– Он не влюбляется в людей, месье. Он обожает только образы, которые создаёт. Вот по ним он может сохнуть, из-за них напивается до беспамятства, страдает, – продолжал шептать длинноволосый.
– Любопытно.
– Нет, месье де Бельмонт, это страшно. С живыми людьми можно договориться, а с образами – нет. Он иногда часами разглядывает свои фотографии, разговаривает с ними. Когда он такой, он похож на шизофреника.
– А на самом деле?