– Если ты не хотела, чтобы люди пялились на тебя, то должна была надеть свое платье целиком.
– О, ну хорошо, – выпалила она. – Смотри если тебе это необходимо.
– Конечно, мне это необходимо. Там такой большой бриллиант, требующий моего внимания, словно вывеска гостиницы.
– Да, Маркус, – снисходительно заметила Кристина. – Я надела его с целью раздражать тебя.
Он и в самом деле был раздражен – но не из-за бриллианта, а из-за обстоятельств. Танцевать вальс – это почти то же самое, что заниматься любовью под музыку, но все же далеко не одно и то же.
Маркусу хотелось, чтобы ее тихий голос не манил его так неотразимо. Ему хотелось перестать считать ее воинственные ремарки настолько восхитительными. Но больше всего его раздражало то, что он находил двадцативосьмилетнюю женщину намного более возбуждающей, чем девушку восемнадцати лет.
Маркус притянул ее ближе.
– Я думала, что мы должны танцевать на расстоянии двенадцати дюймов, – задыхаясь, проговорила Кристина.
– Я слишком стар и закоснел в своих взглядах, чтобы сейчас начать следовать таким глупым правилам, – ответил он, тоже мучительно вдыхая воздух. Но опять-таки, кружиться в вальсе – это не самая легкая физическая нагрузка.
Кристине тоже начало становиться жарко. Ее лицо пылало, а на висках появились капли влаги. Из прически выбилась прядь шелковистых волос и повисла возле ее левого уха. Эта прядь доводила Маркуса до отчаяния.
Выполнив еще один поворот, он увлек Кристину по направлению к двери, а затем и через дверной проем, в тускло освещенный коридор, который вел к черной лестнице.
– Я думаю, что нам лучше поговорить, – произнес Маркус. Он отпустил ее талию и, взяв за руку, повел ее в полумрак. Он осознавал, что ее тело напряглось от сопротивления, хотя Кристина не попыталась освободить руку.
– Полагаю, из-за того, что я пригласила тебя на танец, ты пришел к неким поспешным выводам, – проговорила она с оттенком воинственности в голосе.
– Да, – признался Маркус.
– Полагаю, при этом ты также считаешь, что мое платье представляет собой намеренный вызов.
– О да.
– Не понимаю, почему я должна безвкусно одеваться или подчиняться всем строгим правилам поведения, чтобы угодить тебе, – сказала она.
Маркус подавил улыбку.
– Но ты ведь не пытаешься угодить мне, – ответил он.
– Конечно, нет.
– Ты пытаешься привести меня в смятение.
– Я ничего не пытаюсь сделать.
– И тебе это удалось. – Он пальцем отвел назад выбившийся у нее локон волос. Кристина вздрогнула.
– Полагаю, ты думаешь, что сейчас я собираюсь поцеловать тебя, – проговорил Маркус. – Полагаю, ты считаешь себя неотразимой.
– Полагаю, что это ты считаешь себя неотразимым, – ответила она.
– Может быть. Ты не можешь держаться от меня подальше.
– Я не затаскивала тебя в темный коридор.
– Я не затаскивал тебя сюда.
– Ты сказал, что хочешь поговорить.
– Неужели последнее слово всегда должно оставаться за тобой? – нетерпеливо спросил он. – Ты не уступишь ни дюйма?
После минутного размышления, Кристина вздохнула.
– Ну, хорошо, – сказала она. – Поцелуй меня, если тебе это нужно. Просто чтобы ты смог выбросить это у себя из головы.
– Отлично, – ответил Маркус. – Если ты настаиваешь.
Все еще держа ее за руку, он наклонился к Кристине. Она слегка запрокинула голову, словно сделала это неохотно. Ее пальцы сжались вокруг его пальцев, и это легкое давление вызвало вибрацию в его теле… пульсирующий, неодолимый поток,
Маркус наклонился ближе. Всего в одном дыхании от ее губ он замер, его сердце громко стучало. Он отчетливо вспомнил боль потери, горе и злость… недели, месяцы этих переживаний. Но затем он также вспомнил сладость и нежную податливость поцелуев, которые он украл много лет назад.
Его губы коснулись ее, и это стало потрясением, острым и сладостным одновременно, и мягким тоже, и таким знакомым… и к этому примешивалась пронзительная боль желания. Именно это желание заставило Маркуса обхватить ее руками и притянуть ближе к себе, и поцеловать ее долгим и глубоким поцелуем… чего он никогда не осмелился сделать десять лет назад.
Но сейчас все было по-другому. Кристина больше не была наивной маленькой девочкой, легко пугающейся своего желания. Ее губы раскрылись, чтобы впустить его язык, и она растаяла, прижавшись к нему, отвечая на его эротический вызов как женщина, испытывающая нежную страсть.
Она была такой теплой в его объятиях, словно возвращение домой, словно любовь и семья. И все же это также не было и безопасным очагом, потому что, как Маркус быстро узнавал, ее тепло подпитывало его желание, и огонь разгорался очень быстро.
Ее крепкие груди прижались к шерсти его фрака, но это было недостаточно. Его руки двигались по ее спине, прижимая ее ближе, но недостаточно близко, потому что его перчатки прикасались к шелку, а Маркус хотел, чтобы плоть касалась плоти. Его руки легли на основание ее позвоночника, затем – на прелестный изгиб бедер. Кристина была достаточно близко, чтобы осознавать его болезненное возбуждение. Маркус хотел, чтобы она была еще ближе, хотел что есть сил прижать ее к себе, но это только ухудшило бы дело. Он уже терял над собой контроль.
Маркус оторвался от ее рта. Он собирался и вовсе отпустить ее, но в тот же момент, когда Кристина начала отстраняться, его руки сжались на ее талии.
– Теперь ты не сможешь вернуться в зал, – произнес он, еле ворочая языком. – Ты вся… растрепана. – Восхитительно растрепана. Ее аккуратная прическа развалилась, платье соблазнительно помялось, а дыхание участилось. Маркус подумал о том, каким образом он может привести ее в еще более взъерошенное и разгоряченное состояние, и его собственное дыхание сделалось затрудненным. Он притянул ее ближе. Кристина застыла и напряглась.
– Не дразни меня, Кристина, – проговорил он. – Я всего лишь хочу еще раз поцеловать тебя.
– Нет, – ответила она. – Я дала тебе дюйм, который ты хотел – а ты преодолел десять миль. Затем ты имел наглость сообщить мне, что я растрепана – словно я сама сделала все это – с целью привести тебя в смятение, как полагаю.
– Признаю себя виновным по обвинению в растрепанности, – согласился Маркус. – Но ты сотрудничала со мной.
– Кажется, у тебя есть определенная способность добиваться сотрудничества, – заявила Кристина. – Но опять же, ты обладал этим десять лет назад. Очевидно, мои способности к сопротивлению на несколько лет отстают от твоих умений убеждать.
– Ты никогда и не пыталась сопротивляться, ни тогда, ни сейчас, – возмутился Маркус. – Напротив, ты намеренно разыскивала меня, в обоих случаях, и соблазняла меня.
– Отлично, я соблазняла тебя, – воскликнула она. – А ты опять стал беспомощной жертвой моих неотразимых уловок, несмотря на то, что ты – успешный, влиятельный мужчина тридцати четырех лет. А из-за того, что я не хочу быть соблазненной на черной лестнице твоего брата – точно так же, как не захотела убежать с тобой и разрушить свою репутацию, – я превращаюсь в бессердечную кокетку. – Кристина опустила взгляд на его руки. – Возможно, пришло время выпустить тебя из моих порочных когтей.
На один пронизанный яростью момент Маркусу захотелось отшвырнуть ее в сторону, с глаз долой, выбросить из мыслей, из самого своего существования.
Он с трудом отдышался и посмотрел на свои неподвижные руки… а затем на нее. Когда он заглянул в ее злые, наполненные обидой глаза, его собственная злость унеслась прочь, оставив вместо себя холод.
– Боже мой, так вот о чем ты думала? – спросил Маркус. – Что я хочу только соблазнить тебя?
Он убрал руки. Но Кристина не двигалась.
– Я хотел жениться на тебе, Кристина, – проговорил он. – Я говорил тебе об этом, снова и снова.
– Ты говорил мне много о чем, – натянуто произнесла он. – И все это было ложью.
Он ощутил прилив ярости, который тут же был погашен затопившим его горем. Старым горем. Он с трудом вдохнул.
– Ты ошибаешься, – тихо сказал он. – Думаю, что нам нужно поговорить, но не здесь. – Он протянул руку.
Маркус не стал бы винить ее, если бы Кристина не взяла ее, но она сделала это – и это было началом, подумал он, настоящей точкой отсчета. Он не был уверен, что сможет правильным образом устроить завершение, но что-то, очевидно, должно быть сделано. Они должны избавиться от призраков прошлого, и не важно, каким болезненным может оказаться этот процесс. В ином случае прошлое будет пятнать все, что они чувствовали друг к другу и хотели друг от друга.
Он повел Кристину по черной лестнице, вдоль еще одного коридора, в маленькую, пустую гостиную в задней части дома.
Маркус закрыл дверь, решительно отгородившись от всего остального мира. Она отняла у него свою руку и подошла к окну.
– Пошел снег, – проговорила она.
Он присоединился к ней и вгляделся в темноту, в рыхлые снежинки, медленно кружащиеся вниз.
– Я любил тебя, – сказал он. – Я хотел жениться на тебе. Неужели ты не верила ничему, что я говорил тебе?
– Я верила всему, что ты говорил мне, – ответила Кристина. – Каждому слову, которое ты произносил, чтобы заставить меня влюбиться в тебя, – и каждому слову, которое ты написал позже, показав мне, какой я была дурой. Ты написал, что мне не нужно беспокоиться о том, что ты снова потревожишь меня. Ты поблагодарил меня за то, что я превратила унылые две недели в довольно сносные. – В ее голосе отчетливо звучала горечь. – Ты заявил, что я не должна огорчаться по поводу недостатка мудрости, потому что я красива, а мир ничего больше не требует от женщины. Согласно твоим словам, мой будущий муж будет доволен уже тем, что на меня приятно смотреть. Мое сердце не затронуто никакими низменными человеческими эмоциями, поэтому я должна обеспечить его тем же спокойным удовольствием, какое доставляет созерцание красивой картины или статуи. Было там и еще кое-что, очень остроумно изложенное. Ты описал все, что со мной не так, в словах, которые я могла бы счесть за комплименты – если бы была именно такой пустоголовой мисс, какой ты считал меня.
Лицо Маркуса вспыхнуло от стыда.
– Это было ребяческое письмо. Я был… очень зол.
– Ты провел целых две недели, подтачивая мое сознание и моральные принципы. Но в конце я все же не сбежала с тобой и не разрушила свою жизнь. Конечно, ты был зол. Ты потратил столько времени впустую.
– Ты неправильно все поняла, – произнес он. – Это то, во что могли поверить все остальные, но не ты. Я думал, что ты понимала меня, доверяла мне.
– Я любила тебя, – ответила она. Кристина говорила тихо, не пытаясь убедить его, всего лишь утверждая простой факт. Маркус поверил ей.
– Другими словами, – заключил он, – твоя любовь принадлежала мне – а затем я убил эту любовь своим письмом.
Кристина кивнула.
Он был дураком. Гордым, вспыльчивым дураком.
– В этом письме была сплошная ложь, – проговорил Маркус. – Оно было… – Он заглянул себе в сердце в поисках правды. – Я был неприемлемым поклонником, – сказал он. – Я знал это. Весь мир знал это. Ты видела, как компаньонки косились на меня. Тебя, как и всех остальных юных мисс, должны были предупредить держаться от меня подальше.
– Да, меня предупредили, – кивнула Кристина.
– Я тоже был предупрежден. Перед тем, как ты приехала, Джулиус рассказал мне о твоих строгих родителях, об Артуре Траверсе: о его безупречной репутации и сорока тысячах в год. Джулиус попросил меня не флиртовать с тобой, потому что если твои родители услышали бы об этом, им пришлось бы отослать тебя домой, а Пенни была бы безутешна. Я пообещал Джулиусу и самому себе, что не буду иметь с тобой ничего общего. Затем я провел две недели, притворяясь, прокрадываясь тайком, хватая украденные моменты – и ненавидя себя и весь мир за то, что не могу открыто ухаживать за тобой.
– Моя совесть тоже не была спокойна, – тихо промолвила она.
– А время не стояло на месте, – продолжил Маркус. – Я знал, что твои родители приедут в день свадьбы – и что это будет конец, потому что они увезут тебя прочь и мне никогда не позволят приблизиться к тебе даже на двадцать миль. Я знал – возможно, и ты тоже знала, – что у меня нет никаких шансов заслужить их одобрение. Никогда.
– Я… знала.
– Я был в ужасе от того, что потеряю тебя, Кристина. Вот почему я изводил тебя просьбами убежать со мной. В ту ночь перед свадьбой Джулиуса нам был предоставлен последний и единственный шанс. Я был уверен, что ты встретишься со мной, как обещала, у сторожки. Все было готово. Экипаж был подготовлен и ждал нас. Я ждал тебя несколько часов, а ты не пришла. А когда я наконец-то сдался и вернулся в дом, я нашел твою записку в своей комнате, и я… я выместил всю ярость и боль в этом письме, которое мне следовало сжечь, а не отправлять тебе.
Кристина повернулась к нему.
– Я не могла сделать это, Маркус. Не могла разбить сердца родителей. Не могла подвергнуть Артура публичному унижению.
– Я знаю, – ответил он. И, наконец-то, он понял. Маркус осознал то, о чем должен был догадаться десять лет назад, но был слишком подавлен, чтобы сделать это. – Если бы ты сделала это, то оказалась бы той взбалмошной, бесчувственной особой, какую я описал в письме. – Он снова устремил взгляд в ночь. – Вся эта ситуация была безнадежной, не так ли? Я должен был принять и пережить ее как подобает мужчине. Вместо этого я обрушился на тебя, словно злобный ребенок. Это было… непростительно.
Кристина покачала головой.
– Сейчас я думаю, что это к лучшему – то, что ты написал это письмо. Иначе я могла бы горевать по тому, что могло бы произойти… во всяком случае, могло бы уйти много времени, чтобы все забыть. Вместо этого я смогла подобрать осколки разбитого сердца, сказала себе, что я легко отделалась, вернулась обратно к Артуру и стала ему хорошей женой.
Стала женой Артуру, когда могла бы стать его, уныло подумал Маркус. Родила Артуру детей, когда эти дети могли бы быть его. Кристина вернулась обратно к Артуру, в то время как Маркус продолжил горевать… о, всего несколько месяцев, но ощущалось так, словно прошли годы. Но затем он тоже подобрал осколки разбитого сердца, и отправился строить свою империю. Он был слишком занят, чтобы ощущать одиночество. И рядом с ним были другие женщины. Он влюблялся и переставал любить, по крайней мере, полудюжину раз.
Но никогда Маркус не любил так глубоко. Никогда больше не влюблялся душой и телом, как любил одну восемнадцатилетнюю девушку. С тех пор он много раз рисковал, но никогда – в полной мере – не подвергал опасности свое сердце. Никогда у него не возникало искушения сделать это. До этого момента.
Взгляд Маркуса устремился обратно к ней. Ему не хотелось даже испытывать к ней симпатию, но он ничего не мог с собой поделать. Кристина, повзрослев, стала не только еще более красивой и желанной, но более умной, отважной, бесконечно более… возбуждающей. Если он позволит себе снова влюбиться, то, без всякого сомнения, влюбится намного сильнее, чем прежде. И тогда…
Как все закончится – если он позволит этому начаться – на этот раз?
– Похоже на то, что мы простили друг друга, – осторожно проговорил Маркус.
Улыбнувшись, Кристина отошла от окна.
– Да. Мы сумели повести себя по-взрослому, несмотря на малообещающее начало. Может быть, мы даже сможем перестать переругиваться.
– Я не имею ничего против того, чтобы переругиваться с тобой. Это…
– Стимулирует. – Она отбросила с лица локон волос. – Однако я бы предпочла не возвращаться в компанию, пока выгляжу в достаточно мере стимулированной. Лучше я пойду в свою комнату и приведу себя в порядок. – Она направилась к двери. – Если ты в настроении быть галантным, то, может быть, объяснишь Джулиусу и Пенни, что случайно наступил на подол моего платья и порвал его. Это в какой-то степени сможет объяснить мое слишком долгое отсутствие.
Кристина торопливо вышла за дверь до того, как Маркус смог ответить.