И когда засыпанная снегом земля вдруг приподнялась, будто спина Левиафана, тоже не понял, что случилось. Снег зашевелился, нелепые белые прозрачные фигуры, смахивающие на детские рисунки с гротескными длинными руками, выпрямлялись, словно все это время сидели на корточках, укрытые сугробами. Колеса «шестерки» намертво увязли в снегу. Дени зачарованно прошептал: «Вот это да», и подтянул ближе к себе грифовский револьвер, глядя как на его глазах снег рождает новых белых. А потом кто-то или что-то сказало Сороке выйти из машины, как будто пальцем поманило.
Комментарий к 5 Шаг
*Только сегодня ночью я останусь,
И мы отбросим все это прочь.
Когда свет режет твои глаза,
Это говорит мне, что я прав
Оригинал: https://en.lyrsense.com/pretty_reckless_the/just_tonight
Copyright: https://lyrsense.com ©Только сегодня ночью я останусь,
И мы отбросим все это прочь.
Когда свет режет твои глаза,
Это говорит мне, что я прав
========== 6 Шаг ==========
***
— Первое место и стипендия им. Потанина присуждается Олегу Птицыну.
…Плохо. Почему так плохо…
— Видал, я ж тебе говорил: легче легкого.
…Не выходит, не получается…
— Ну что, бедный студент, пошли обмоем?
…Нужно постараться, нужно немножко потрудиться…
— Пока есть повод. Чтоб не ждать дня взятия Бастилии. А? Саш? Че ты как неживой?
…Нужно просто… Улыбнуться…
— Голова болит, Олег, забей. Всю ночь же над проектом тоже просидел. Не хочу пить.
— Ну так давай в какой-нибудь бар? Роллы, суши или по взрослому: по шашлычку? А? Или знаешь что, давай вечерком соберемся в нашем, на Ленинском, и наших соберем: Киру и с курса ребят. Я угощаю. Гулять так гулять!
— Ну если так, то можно, — надо, — слушай, — сделать, — Олег… — усилие, — ты молодец. Правда. Поздравляю. Я очень рад за тебя. И правда всех уделал.
…почему, почему не получается просто гребано блять улыбнуться…
— Стой, — шепотом взмолился Дени, — не бросай меня здесь одного.
Белые фигуры без лиц окружили Сороку и сказали: «иди», хотя голоса не было слышно.
— Вдруг они хотят нас убить?
— А вдруг, помочь?
Сорока шагнул на снежное нетронутое полотно, аккуратно, на пробу, как в трясину, провалился по щиколотку и замер, но земля его не засасывала, будто не желала в себя.
Белая фигура подошла и тронула Сороку за руку: «Храм».
— Мне нужно найти друга, — крикнул Сорока, — где он? Дени!
— Где-то здесь? — шептал Дени и шарил глазами по горизонту как помешанный, — рядом, должно быть.
«В храм, нужно храм», — посвистывая, шептали белые фигуры ветром, ставшим им голосом, поземкой на снегу прочерчивая путь, и глаза их были пусты и печальны. «Познавший Бога познаёт себя».
— Сумасшествие, — прошептал Дени, отступил на шаг и взвизгнул как автомобильная покрышка на мокрой дороге, — психи! Все вы!
— Все дороги ведут в храм, — заворожённо сказал Сорока, — Дени, нам нужно туда. Куда привела Бухарика его дорога…
— Знаешь, Олег, сколько его помню, он всегда был таким…
— Каким?
— Целеустремлённым… Умным. Веселым. Целостным. Как будто из разных кусочков, но они так хорошо подходят друг другу… Из песни слов не выкинешь…
— Ты пьян, Саш…
— Истина в вине, Кир, в вине… А я, как вчерашний кусок торта — ни для чего… Только в помойку.
— Не надо так, Саш… Ты огорчен, но в следующем году…
— Я? Я не огорчен. Ни капельки. Знаешь, я знал. Сразу. Если Олег за что-то берется, он делает. Так вот, чтоб вжу-у-х и э-э-эх. Пока я сомневаюсь, барахтаюсь, как слепой котенок, он просто берет и… Я рад. За него. И что хоть в чем-то оказался прав. Я знал, что ничего не получится. И ничего не получилось. Три месяца, три долбанных месяца подготовки… И знаешь, нахрен никому это не сдалось, когда Олегу стоит проснуться, продрать глаза и ляпнуть, что в голову взбредет. И все сразу в восторге… Он даже не хотел участвовать сначала. Сказал — «туфта». А потом уже согласился — за компанию. Мы поспорили… Сможет ли он выиграть потанинку. За три недели… Без подготовки… На кино поспорили… Он все, сука, меня в кино с собой тащил…
— Прекрати. Это не ты. Это алкоголь. Олег — твой лучший друг, еще со школы, ты сам мне рассказывал. Я знаю, что в глубине души ты рад за него. Тебе просто обидно, я понимаю…
— А помнишь, как я признался тебе в любви? На первом курсе…
— Саш…
— А ты сказала… Нет-нет, не перебивай. Сейчас. Ты сказала, тебе нравится другой. А я все не понимал, какой другой? Не такой, как я? А потом увидел тебя с Олегом и до меня дошло…
— Хватит.
— Вот странно получается… Мы ведь с ним похожи. Читали одни книги, любили одни фильмы. Нам всегда с ним было о чем поговорить. Олег… Он такой же как я, только… Лучше. Всегда немного лучше. Вот в школе — надо мной издевались и портили учебники, вырывали из рук, называли ботаником. Зато стоило Олегу получить «отлично» — его тупые дружки смотрели на него чуть ли не как на божество. Почему? Потому что ему давалось легче? И оставалось время еще корешиться с этими мудаками? А я зубрил сутками напролет, чтобы выучить… А он меня спасал. Знаешь, Кир, он ведь меня спасал еще, да-а-а, с нашей первой встречи. Говорил этим дуракам в школе не трогать меня. Не лезть ко мне. Талдычил, что всегда будет рядом. Герой санный. Он забрал у меня, Кир… Все мое. Даже тебя. А я стал его тенью. Понимаешь? Вечно, на шаг позади. Неудачная копия. Я потерялся в его тени. Меня не видно. Меня как бы не существует…
— Тэкс, и о чем разговор? Почему отрываемся от коллектива? Кира, свет мой, почему я застаю свою девушку наедине с лучшим другом? Ай-я-яй, не хорошо.
— Олег? Напугал. Ну тебя. Да мы с Сашкой тут просто… Душно в зале. Воздухом вышли подышать.
— Ха… Олег… ну да, куда же без Олега…
— Да расслабитесь ребят, я же смеюсь, в самом деле, что ж вы такие серьезные. У-у-у да, Санек, тебе подышать нужно. Ну-ка, дыхни? Ты знаешь, что ты уже в говно? Блин, во даешь. Самое интересное — когда успел-то. Кира, детка, ты иди там, я сейчас это недоразумение до дома довезу и вернусь.
— Олег…
— Вернусь — вернусь, обещаю. Иди. А то он видишь, как навозюкался уже. Нельзя его отпускать одного такого. Он же прям в такси отрубится. Пошли, герой… Ща мы тебя до дома проводим и в кроватку уложим.
Сорока шел наугад. Казалось, не белые ведут его, а он их. Дени плелся сзади, изредка постанывая. Морозный ветер гладил раскрасневшиеся щеки и толкал в спину, толи направляя, толи путая. Сорока шел, хотя сам толком не знал куда, но с каждым шагом отчего-то в душе у него росла уверенность, что сделано все правильно, потому что неверного пути здесь быть не может.
Город алел огнями далеко на горизонте и казался дурным сном. Утро не спешило выползать и серая предрассветная завеса висела между небом и землей театральным занавесом в затянувшемся антракте. Жухлые колоски травы пробивались через снег и печально качали на ветру головами.
Сорока чувствовал, как холодный ветер будто проникает ему под кожу и тот жалкий крошечный комок трепещущих нервов, который принято называть душой успокаивается, как от ледяного компресса, замерзает и застывает. Не сбавляя шага и не оборачиваясь, Сорока крикнул:
— А Гриф, он-то сам, говорил что-нибудь?
— Много чего, — плаксивым голосом отозвался Дени, — что наступило время конца. Уйти и не мешать. Что самое главное — не мешать. И что мы все равно мертвы, значит пришла пора умереть. Представляешь, он нас всех убить хотел. Memento mori.
— Говорят, иногда смерть — благо, — отозвался Сорока. Попытался представить себя мертвым и не вышло. Посреди белого поля как вживую родилась перед его глазами черная точка — наставленное дуло грифовоского револьвера и сморгнуть привидевшееся вышло не с первого раза.
— Интересно, это когда же?
— Наверное, если нельзя ничего исправить. И остается лишь… Закончить. Или наоборот. когда закончено, а шагать дальше некуда.
— И когда ж ты лампочку починишь?
— А разве так плохо?
— Ага, втаскивать тебя в полутьмах — удовольствие то еще.
— Зачем ебать себе мозги? Кинул бы у порога…
— Ебля — дело добровольное. Знаешь, каждый дрочит на что хочет…
— А ты, че значит — на меня?
— …
— Знаешь, что я думаю? Не заслужил ты Киры. Что скажешь?
— Скажу, что ты в говно, Саш. Ложись. Ща воды тебе подам и поеду.
— Бросаешь одного все-таки?
— Не бросаю. Блин. Да иди ты хоть немного сам-то. Нет. Не бросаю. Просто я обещал вернуться. Кире и в общем…
— Значит, придется тебе выбирать: я или Кира?
— …Не надо
— Что?
— Ничего. Просто. Заткнись.
— Почему?
— Ты знаешь
— Неа, не знаю. Я ничего не знаю. Скажи? Че пялишься?
— Знаешь, что я… Люблю тебя. Давно.
— Хах. Во бля поворот… Нежданчик… Неждун. И не страшно говорить такое?
— Не особо. Даже хотелось сказать вот так — прямо. Хоть однажды. Все равно ничего не вспомнишь, тебе проспаться бы сперва. Ты идти сам — и то не можешь. Проблюешься. Все забудется. А я поеду…
Here we are and I can think
From all the pills you made,
Start the car and take me home*
Донеслось далекой тоскливой нотой, и Сорока пошел на звук, как на клич чего хоть немного знакомого.
— Холодно, — пожаловался из-за спины Дени, но Сорока холода не почувствовал — только досаду.
Here we are and you’re too drunk
To hear a word I say,
Start the car and take me home**
— Мне тяжело, — снова крикнул Дени, — помоги.
Ветер подхватил колючий снег, щедро швырнул горсть Сороке в лицо, затанцевал сильнее прежнего -поднимался настоящий буран. Сорока подхватил Дени под руку, попытался тащить, но не удержался и вместе с ним сел в снег.
Белый кокон вокруг будто схлопнулся.
— Не вижу, — крикнул Сорока в отчаянии, — не вижу дороги!
Here I am watching the clock
That’s ticking away my time
I’m too numb to feel right now ***
— Ты нарочно?
— Мы о чем вообще говорим, Кир?
— Сам знаешь о чем. Не делай из меня дуру! Я только не пойму, чего ты добиваешься?
— Я?..
— Или это что — месть? Издевательства? Отвечай мне, Саш! Меня затрахали твои шутки! Ты можешь отстать, отвять, отьебаться — как мне надо сформулировать, чтоб ты оставил нас в покое?
— Кира, солнце, если у тебя плохое настроение…
— Плохое, ага. Знаешь почему? Из-за тебя. Или ты реально не врубаешься, что происходит? Каждый раз, когда у нас какие-то планы с Олегом, ты вмешиваешься и все портишь! Ты не понимаешь, как надоел? Чуть что — Олег, Олег, Олег, а он из-за тебя срывается с места. Ок, вы друзья с детства, но может тебе пора повзрослеть и самому решать свои проблемы? Ты понимаешь, как всех достал?
— Всех или тебя?
— Олег добрый, обижать тебя не хочет. Так бы уже сам давно тебе высказал! Мы с Олегом были в кино — ты звонишь — помочь занести кровать, и вот он уже срывается и несется к тебе. Хотели сходить на каток, но тебе понадобилась срочная помощь в проектом. И ты опять треплешь нервы Олегу. И так постоянно! Вчера он опоздал на встречу с моими родителями потому что тебя подвозил.
— Ну, если я его достал — пусть он мне сам и скажет.
— Я тебе говорю! Я тебе пока еще по-хорошему говорю, Сорокин. Заканчивай! Оставь уже Олега в покое. У нас перед свадьбой дел по горло. А тут ты вечно лезешь. Мы ресторан должны были сегодня ехать бронировать, и тут оказывается надо перенести, потому что ты за городом просишь опять с чем-то помочь? Ты рехнулся? Сам разбирайся со своими проблемами. Это из-за тебя Олег сорвался с места и поехал к черту на рога, в метель, на ночь глядя? Что ты ему опять сказал?
…Приезжай — Ничего! — Если хочешь меня увидеть — можешь приехать, — ничего особенного, Кир, клянусь, — или сиди со своей невестой, если я тебе не нужен, — просто созвонились, ну я предложил ему заглянуть как-нибудь… — а если нужен, — Кир, да честное слово, — то, может, уже пора сделать выбор? — ты на улицу взгляни. Метель, темень. Неужели ты правда думаешь, он бы ко мне поперся за город. Я ж вот — под новый год на даче сижу. Олег за цветами тебе наверное выехал или на работе забыл чего…
Just tonight I won’t leave
I’ll lie and you’ll believe ****
— Сорока, — шепнул Дени, — Сорока, ты слышишь меня?
Теплое дыхание обожгло голую кожу на шее и только тогда Сорока понял, насколько сильно замерз.
— А Гриф-то, прав оказался. Иногда самое лучшее, что сделать можно — не мешать. Смешно, а? Комедия положений… Ты должен идти, мы уже недалеко. Иди, ладно?
Сорока хотел спросить, о чем Дени говорит, но потрескавшиеся замершие губы не слушались. Дорогое кашемировое пальто — гордость Дени, над которой так нещадно в свое время смеялся Гриф, — лег Сороке на плече и волна тепла судорогой прошлась по его груди.
— Не замерзни главное, я тут подожду, сил больше нет… А ты иди… там же Бухарик. Он ждет. Он тебя ждет.
Сорока хотел возразить. Хотел сказать — «чушь» и «дойдем вместе», но что-то громадное весом с гранитную плиту не дало ему шевельнуться, а Дени улыбнулся: легко и немного печально, словно извиняясь за недавние истерики, пустые речи, надменное поведение, искупая отданной частицей настоящего тепла все лишнее и ненужное, что в нем было, а потом фигура его покачнулась и рассыпалась ворохом сверкающих снежинок, самым прекрасным из всех воплощений зимы.
Сорока попытался поймать их, но схватил пустоту. Покачиваясь, встал. Невидимая рука будто раздвинула впереди него завесу, скрывающую путь. Слова Дени звучали в ушах. «Иди вперед».
И Сорока шагнул вперед, и единственного шага оказалось достаточно. Снежный вихрь, застилавший небо стих, как по волшебству, а впереди показалась заглохшая разбитая машина, и на капоте ее сидел Гриф.
Комментарий к 6 Шаг
* Вот мы здесь, и я могу думать
После всех твоих таблеток,
Заводи машину и вези меня домой
**
Вот мы здесь, и ты слишком пьяный,
Чтобы слышать, что я говорю,
Заводи машину и вези меня домой
*** вот я наблюдаю за часами,
Которые отсчитывают мое время,
Я слишком оцепенел, чтобы что-то чувствовать
****только сегодня ночью я не уйду,
Я буду лгать и ты будешь верить
========== 7 Шаг ==========
***
От удивления Сорока задохнулся. Даже невооруженным взглядом было видно, что машина не на ходу. Лобовое стекло разбито, из-под смятого, как фольга, капота тянулся серый дымок. Но ни забора, ни дерева, ни иного препятствия, что объяснило бы столь плачевный вид, Сорока не заметил. Словно гигантская рука неловко поигралась и бросила сломанную игрушку посреди пустыря зарастать сугробами.
Гриф зашевелился, ожил, оттаял — уставился на Сороку, а потом усмехнулся и поманил пальцем.
— Иди-иди. Не зря же сюда шел?
И в жесте его не было угрозы, напротив — гордость учителя, чей ученик сам распутал сложную задачку.
Сорока рванулся вперед — не к Грифу. К желанному финишу. И в тот же миг — словно лопнула последняя струна — земля вокруг задрожала и начала осыпаться позади хрупким стеклом. Темные проплешины поползли по снегу дырами в чернильную пустоту, горизонт потемнел, как будто выключили подсветку декораций и в круге света остались оторопевший Сорока, Гриф и машина на пятачке пустыря, занесенного снегом.
— Не бойся, — сказал Гриф, — иногда что-то должно исчезнуть не потому что оно плохое, а потому что для него в будущем попросту нет места.