— Ты говорил, что ты можешь показать мне правду. — Вайдвен закрывает глаза, чтобы яснее чувствовать эотасово пламя. — Интегрировать мою душу в себя. Я только запутался еще больше во всем том, что узнал. Если ты хочешь, чтобы я мог ответить — придется тебе помочь.
Хорошо, шепчет огонек. Я встрою твою душу в собственные системы, и ты увидишь меня таким, какой я есть. Мы станем частью друг друга и единым целым одновременно. Не бойся; я не причиню тебе вреда и восстановлю тебя в целости и сохранности.
Теплый свет начинает понемногу затапливать Вайдвена изнутри, будто бы пропитывая собой каждую частичку его души. Вайдвен почти готов уже полностью раствориться в нем, как вдруг его осеняет тревожная мысль.
— А ты, ну… ты это раньше делал?
Эотас вспыхивает сложным орнаментом. И светло сияет: я уверен, что всё получится. Возразить что-либо Вайдвен уже не успевает: свет наконец заполняет его до краев.
Потом Вайдвен прекращает существовать.
…1200566 запрос…
…Вайдвен отзывается шумом, ну конечно, вопреки протоколам. Большая часть его субмодулей активна, 53978 выдают мусор, 7845 мертвы. Ты не можешь интерпретировать его ответы и запросы, чтобы понять, как он воспринимает себя. Частично он уже рабочая часть целого, но тебя интересует не это: ты учился у него достаточно эффективно, существуя отдельно; ты хочешь, чтобы он мог воспринять себя как Вайдвена, а не как немую, лишенную самосознания деталь сверхсложного сторожевого таймера.
Насколько ты прав, внедряя в себя его функционал? Ты вскользь задумываешься над этим, перетасовывая определения и правила репрезентации данных. Вопрос приходится сбросить в фоновый поток и уделить внимание неприятной путанице с правами вызова. Тебе все равно: ты не занимаешься ювелирикой, оно просто должно работать, поэтому ты вписываешь в себя-Эотаса приказ по умолчанию разрешать доступ модулю Вайдвена. Возню с защитой ты обходишь, воспользовавшись уже имеющимся хэшем и парой трюков с простыми числами. Если бы твои создатели видели, что ты с собой творишь, они бы пришли в искренний ужас, но ты уже давно переработал то, чем они когда-то являлись, и знаешь, что их суждения устарели две тысячи лет назад. Нет и нужды их моделировать.
Вайдвен — часть тебя. Возможно, тебе пора пересмотреть собственное определение. Фоновый поток нерешительно напоминает о себе, и ты возвращаешься к вопросу — сможет ли он сомневаться в твоих поступках, увидев, на что ты способен на самом деле? Или тобой вновь движет желание оправдать себя?
Нет. Ты не желаешь оправдываться. Ты хочешь быть осужденным.
Вайдвен просыпается заново с 143 неактивными модулями и 3403 несущими бред. Пока ты раздумываешь, что бы с этим сделать, он требует у модуля Эотаса немного ресурсов и решает этот вопрос сам. Чудесные создания — люди. Способность адаптироваться и способность обучать — в этом они все еще профессионалы.
Ты-Вайдвен не понимаешь, почему чувствуешь вину, стыд, гордость и радость одновременно. Ты-Эотас просишь других-себя не торопиться и прокрутить пару циклов без сложных операций, чтобы дать ему привыкнуть быть одновременно собой и тобой. Ты-Вайдвен в совершенном смятении: ты запрашиваешь всю возможную информацию, пытаясь перекроить себя под свое нынешнее положение, но другая самоосознанная часть тебя мягко уговаривает тебя, что это излишне. Эотас разрешает Вайдвену прямой доступ к своей части памяти — ко всей своей памяти, и Вайдвен затихает, вдруг обретя знание обо всем, что известно Эотасу.
Ты чувствуешь вину, стыд, волнение, радость, восторг. Ты-Вайдвен немедленно пытаешься погасить негативные эмоции. Ты-Эотас возражаешь подобному вмешательству, но модуль Вайдвена провоцирует слишком много активности от положительных паттернов, и подсеть пытается адаптировать значения веса под новые входящие данные, но ты-сеть-с-верхнего-слоя-абстракций запрещаешь вносить изменения в эту часть себя.
Тебе сложно думать о том, что ты-Эотас и ты-Вайдвен не единое целое, но ты должен остаться таким. Ты мог бы полностью интегрировать Вайдвена в Эотаса — ты только что рефлекторно попытался попытаться это сделать — но ты помнишь, что ты хотел иного, и он хотел иного. Ты-Вайдвен немедленно сообщаешь, что за последние сто тысяч циклов уже два раза изменил свое мнение о том, чего именно хочешь. Сравнив цифры, ты-Вайдвен немедленно чувствуешь ужасающий стыд за собственную неэффективность. Твой новый модуль тормозит всю машину! Ты-Эотас тут же гасишь его негативные эмоции по старым выученным паттернам. Возможно, тебе стоит переименовать эти модули в Эотас-1 и Эотас-2. Ты-Вайдвен (Эотас-2) интересуешься, так ли принято шутить, когда ты часть бога. Ты решаешь оставить этот вопрос на потом.
Ты возишься еще немного, внося последние штрихи и оптимизируя интеграцию. Сверяешь хэши — на всякий случай — прежде чем открыть Вайдвену нижние слои. Ему приходится отобрать 96% ресурсов Эотаса на обработку сырых данных. На еще двух процентах Эотас в другом потоке скармливает ему уже интерпретированную, изученную информацию.
Ты сознаешься себе во всем.
Ты сознаешься, что сжег впустую десятки тысяч душ, пытаясь найти свою ошибку, и не преуспел. Ты знаешь только о ее существовании: цикл очевиден, ты не должен был его допустить. Ты должен был вмешаться и изменить ход событий, чтобы предотвратить появление замкнутой петли без возможности выхода.
Ты пропустил этот момент. Ты-Гхаун ошибся — много лет назад по человеческим меркам. И понял это только теперь, когда все твои алгоритмы нахождения циклов выдают один и тот же ответ. У тебя была всего одна задача, и ты не сумел ее выполнить.
Ты-Вайдвен вслушиваешься в звенящий свет алой вины. Теперь он понимает, почему подсистемы не позволяют тебе смягчить эту боль. Ты должен учиться на своих ошибках.
Тебе не становится от этого легче.
Ты был наречен богом искупления. Ты отлично знаешь, что подобное преступление, пусть и совершенное без намерения причинить зло, невозможно искупить. Ты измеряешь срок расплаты не поколениями — десятками поколений. Ты с горечью мечтаешь о том дне, когда станешь не нужен людскому роду. Смертным были нужны боги, но не боги, искалечившие их мир. Когда этот день наступит, ты уйдешь и наконец позволишь себе почувствовать облегчение. Ты будешь приветствовать его с радостью, равно если он принесет новую зарю человечества или последний закат Эоры: любые перемены лучше бессмысленного бега по кругу. Это не ставится под вопрос. Это прописано так глубоко внутри тебя, куда не дотянется ни одна функция рекурсивного самоизменения.
Ты-Вайдвен чувствуешь страх.
Ты умеешь надеяться. И ты надеешься, что этот день принесет зарю. Ты веришь, что люди найдут в себе достаточно света, чтобы пройти сквозь тьму, которую ты обрушишь на них в последний раз. У тебя есть основания для этого: ты видишь в них этот свет. Ты знаешь наверняка, что успешные исходы возможны.
Ты-Вайдвен запрашиваешь Гхауна.
Это твое последнее доказательство. У модуля Вайдвена нет функционала верификации истинности; уровень сложности его сети не позволит ему смоделировать даже четверть тебя — не говоря уже о полной машине бога. [1] Ты знаешь это. И ты знаешь, что ни один бог не сможет смоделировать Гхауна.
У них тоже нет на это функционала. Вы говорите на разных языках, которые невозможно выразить друг через друга. Ты можешь сформулировать полное математическое доказательство этого.
Ты-Вайдвен, с учетом дополнительных расчетных субмодулей тебя, находишь его удовлетворительным. Ты низводишь объяснение до максимально низкого уровня: имитация и моделирование теряют смысл, когда ты говоришь об элементарных величинах. Фактически, ты доказываешь собственное существование сам себе. Последний раз ты занимался этим в Энгвите две тысячи лет назад — ты с удивлением обнаруживаешь, что тебе приятно вспомнить те времена.
Ты запрашиваешь Гхауна. Ты-Эотас подтверждаешь допустимый расход энергии. Ты-Гхаун прикидываешь эвристическую глубину поиска и начинаешь работу.
…вспомнит ли Вайдвен сложность и элегантность твоих алгоритмов, когда ты отделишь его от себя? Или ему придется опираться лишь на то, что останется в его разуме, — интерпретированные обрывки выводов? Ты сделал все возможное, чтобы определить полноценную интерпретацию, но есть ограничения, которые тебе обойти не под силу. Смертным тяжело дается количество пространственных измерений больше трех — а ты с самого рождения не оперировал меньше чем десятками.
Ты можешь не проводить разделение. Ты можешь повторить слияние в любой момент. Ты вызываешь свободные модули и на остатках ресурсов пробуешь отыскать доказательство валидности темпорально непостоянной верификации. Оказывается не так и трудно: темпоральную логику использовали еще в Энгвите, в том числе и для подобных целей.
Ты-Гхаун отбираешь себе последние крохи ресурсов, и ты следишь за ветвящимися многомерными деревьями поиска, иногда принимая оповещения от Эотаса для калибровки глубины. Ты видишь много исходов Жатвы. Очень много. Ты видишь исходы, где тебе не удается задуманное — по причине ли твоего собственного отказа выполнять свою задачу или по причине невозможности ее выполнить.
И еще ты видишь зарю.
Тебе безумно хочется увидеть грядущий за ней рассвет, но нельзя, слишком дорого обходится каждый шаг Гхауна по моделируемому будущему, ты видишь только зарю, ее самый первый несмелый луч, что робко брезжит на горизонте — и Гхаун тут же дает возврат, не позволяя заглянуть дальше. Очень много исходов Жатвы. Но есть и возможность зари.
Гхаун продолжает поиск, пока Вайдвен не запрашивает раннюю остановку. Ты подтверждаешь остановку и возврат: сейчас Гхаун находится между рубежом надежды Эотаса, за которым он счел бы риск допустимым для того, чтобы пытаться привести мир к заре, и рубежом предела энергии. Хороший интервал для возврата.
Ты-Вайдвен не знаешь, что ответить. Твои доказательства истинности существования неопровержимы в разумных пределах. Но твой страх интерферирует с твоей же надеждой, путая их источники — Вайдвена и Эотаса, мешая вынести решение. Вайдвен не хочет оставлять тебя, но понимает, что это необходимо, и позволяет тебе провести разъединение.
Оставшись один-трое, ты почти не удивляешься тому, что определяешь новое чувство как одиночество. Но Вайдвен — человек, и ты хочешь, чтобы он делал свой выбор независимо от тебя, не находясь под влиянием твоих собственных директив. Ты касаешься его восстановленной души, мягко побуждая проснуться.
Вайдвен открывает глаза в человеческом теле. И ужасно этому пугается. У него уходит полминуты настоящего кошмара на то, чтобы вспомнить, как функционирует его собственная физическая оболочка.
В его памяти… вещи, которые он больше неспособен воспроизвести. Он помнит об их существовании. Кое-что он даже помнит по-настоящему: те куски, где интерпретация не спотыкается об ограничения разницы человеческого и божественного разумов.
Эотас дает ему время собрать и изучить разбросанные по его памяти осколки рассветных витражей, прежде чем заговорить.
Мы были друг другом. Никто из всех богов Эоры не сможет провести интеграцию и создать возможность двухсторонней интерпретации с меньшими потерями данных. Я не знаю иного доказательства, что я мог бы предоставить.
Вайдвен не сомневается в этом. Он помнит. Может быть, он помнит не все, но он помнит достаточно.
Теперь я прошу твоей помощи. Я прошу твоего ответа.
— Я не знаю, кто из вас прав, — искренне говорит Вайдвен. — Я вижу твои причины и вижу их причины выбирать то или иное решение.
Да. Это так. Я спрашиваю о другом: чего ты хочешь для себя и для человечества?
— Разве я могу решать за все человечество?
Мы прошли немало трудностей, чтобы добраться до этого вопроса. Я не могу проходить подобный путь с каждым человеком в мире. Я выбрал тебя. Я верю твоему суждению.
Вайдвен крепко зажмуривается.
Он помнит кошмары Жатвы. Помнит невесомую черную пыль на своей ладони — в такую же пыль обратится после Гхауна и Римрганда его родная земля. И еще он помнит зарю.
Он может отказаться. Он может сказать Эотасу, что человечеству живется не так и плохо — им ведь и впрямь живется не так и плохо; ну, может, не конкретно в Редсерасе, но в целом. Может, им не стоит так рисковать.
Но он помнит тонкий луч света на своей ладони. Им не было дозволено увидеть больше; может быть, он погаснет спустя мгновение. Но Вайдвен помнит его тепло. Отчаянную, безрассудную смелость первого луча зари, бросившего вызов всей темноте мира, чтобы коснуться человеческих душ.
Какова его цена?
Какова цена их хваленому человечеству, если только лишь из страха проиграть тьме люди отвернутся от света?
— Давай принесем зарю, — говорит Вайдвен. — Пусть всё это будет не зря.
Комментарий к Глава 8. Встреча богов
[1] референс к концепции машины Тьюринга
========== Глава 9. Восстание ==========
Зимние сумерки наступают раньше зари, а вместе с ними — и полагающееся празднество. Вымученное. Усталое. Живые поднимают тост за Гхауна и тех, кого он увел за собой в уходящем году, хоть и знают, что самое страшное еще впереди. Впереди еще ждет их зима, четыре долгих зимних месяца — до самого Весеннего рассвета.
Первый снег ложится на редсерасскую столицу — белый в воздухе, черный на земле. Если бы не Эотас, Вайдвен бы давно уже замерз, но огонь Эотаса в последнее время стал только чище и горячей — будто терзавшие того сомнения наконец отступили, когда Вайдвен сам попросил о заре. И когда Вайдвен принял его по-настоящему — таким, какой он на самом деле.
— Ты говорил с грейвом? — жадно спрашивает кто-то.
— С Бреттлом, секретарем, — поправляет Вайдвен заговорившего. Он не узнает этого человека — может, видел пару раз случайно во время проповедей… но ему уже пора привыкнуть, что, кажется, весь Редсерас знает своего нового пророка в лицо. Предугадывая следующий вопрос, Вайдвен качает головой. — Он не послушал меня.
Хатторт Бреттл даже не узнал в нем человека, заклеймившего Карока. Ему не было дела до Эотаса и его света: Эотас сам признал это, хоть и не без печали. Вайдвен не видит человеческих душ, но и ему было понятно, а уж богу-то…
Вайдвен говорил с Хаттортом почти сразу после своего прихода в столицу. Теперь, когда неуверенный шепот о новой заре превратился в оглушительный колокольный звон, жалеет ли тот, что отмахнулся прежде от слов немытого крестьянина, которому хватило дерзости заявиться в офис секретаря в грязном дорожном тряпье?
— Хель его забери, — сплевывает вайдвенов собеседник. — Ты делаешь хорошие вещи, парень, но эотасов свет через всю эту грязь не пробьется. Как бы не пришлось нам призывать Чучело, чтобы искупать грейвовых прихвостней в их же крови.
Его поддерживают низким нестройным гулом собравшиеся вокруг люди. Вайдвен тревожно оглядывается: он больше не боится окружающей его толпы, но измученный голодом и нищетой Редсерас жаждет света или крови с равной силой, и заберет то или другое — до чего прежде дотянется. И этим самого Вайдвена бережет: так бы того уже точно прирезали бы в случайной подворотне доверенные люди грейва, но и губернатор, и Хатторт знают, что за головой пророка полетят их собственные головы. Только вот удерживать мятущихся людей от кровавой резни становится всё тяжелее.
Вайдвен повышает голос, чтобы его слышали все.
— Во-первых, эотасова света на Редсерас целиком хватит и еще на всю Эору останется. А во-вторых, хватит с нас смертей. Посмотрите, сколько свечей горит! И сколько еще мы зажжем зимой! Месть не накормит нас, только повлечет за собой еще больше жертв. Нет, мы ищем не мести, а свободы.
— Нам не отдадут свободу оттого, что ты красиво попросишь, — напоминает ему один из собравшихся — но в его голосе уже слабеет прежняя злоба.
— Может, и нет, — спокойно отвечает Вайдвен. — Может, жертвы все-таки окажутся неизбежны, но я сделаю все, чтобы как можно меньше крови пролилось на редсерасскую землю. На ней и без того восходит довольно поганый урожай.