Пока в сознании Разумовского вырисовывались красочные и пёстрые образы диаметрально противоположных по стилю барышень в тон проложенной логической цепочке. Задержав образы подольше, Сергей пошёл на варварство — продолжил искать эту «целостность». Ведь, допустим, хулиганистый быт существовал не только в пригороде, тогда… быть может, по ночам просто происходила трансформация?
«Как у оборотней, допустим», — Сергей хмыкнул и, закинув голову повыше, разглядел, как на пышном дереве появилось больше воробьёв. Последний, усевшийся на ветку, имел светлую окраску. Следовательно, была и «последней».
«А если, наоборот, ночью это пышный светский образ?» — подумалось Разумовскому, и он, продолжая раскручивать логическую цепочку в голове, считал параллельно всё больше прибывающих воробьёв. Ведь у Санкт-Петербурга были разводные мосты: поистине красивое зрелище, которое обретало своё таинство в ночной период. «Но разве и хулиганистая версия не могла обладать таинством? Ведь не все же люди в спортивках по определению — плохие? Вот, допустим, Ол…»
На вопросы Сергей не успел дать ответа. Где-то за углом магазина, у которого он замер, раздались резкие пререкания. Сергей моментально плюхнулся обратно на пятки, повернулся в ту сторону и несколько секунд вслушивался. За них только разве что воробьи расщебетались, да откуда-то далеко-далеко с порывом ветра принесло треск сороки — бело-чёрная, очевидно, извещала другую пару о наличии рядом опасности. Зачастую «речь» шла о кошках близ гнезда.
«Опять ты о птицах», — помотав головой, Сергей выкинул из неё приметы, зато в сознании теперь оба образа барышни Питера с лёгкостью перемешались, явив что-то среднее: с высокой причёской, белым лицом и манерами, зато в спортивной одежде и в побитых кроссовках, да и ещё веер, какой использовался как оружие. Вполне себе грозно и культурно?.. Вздохнув тяжело, Разумовский оставил размышления о целостности образа до лучших времён и дрогнул, когда выкрики повторились.
Любопытство сгубило кошку или птичку — так и сейчас интерес превысил предостережение об опасности. Сергей, осмотрев относительно пустую улочку, двинулся к углу и, прислонившись у края к серому бетону, осторожно выглянул. Паника оказалась напрасной — всего лишь люди спорили. Напротив сотрудников в грязных жёлтых (а из-за пятен казавшихся больше блёклых) манишках стоял мужчина, контрастирующий видом: накинутая поверх вроде бы голого тела бирюзовая спортивка с угловатым голубым узором совершенно не шла к чёрным классическим брюкам, о чьи стрелки, как показалось Разумовскому, можно порезаться. Лицо также острилось, хотя брови, наоборот, пушистились настолько, что меж них совсем не виделся зазор, словно те срослись.
Мужчина в брюках указал на погрузочный вход и, рявкнув что-то на сильном диалекте, направился к припаркованной недалеко девятке. Работнички за ним. С протяжным скрипом открылся багажник, голоса стали громче, но вот разобрать, о чём говорили, Сергей всё ещё не мог — мешал до жути страшно-сильный диалект, отчего он вскоре предположил, что работнички переходили и вовсе на какой-то иностранный. Не русский.
Заинтересованный Сергей подался ближе, пристал на носки, вытянул голову и …
— Чего пыжишь? — бойко раздалось слева, на что Сергей так и дёрнулся. От внезапности действия он юркнул к стене спиной да ударился об неё затылком, на что рядом хмыкнули.
— Марго… — протянул он, жмурясь и трепля себя чуть выше ушибленного места.
Марго посмотрела на него с искренним непониманием, будто это не она только что тихо подкралась и напугала его вопросом, а может, это Сергей настолько увлёкся попыткой «расшифровать» диалектные фразы, вызвавшие такие бурные споры у сотрудников.
— Что-то интересное?
Марго также заглянула за угол, Сергей за ней, но оба успели ухватиться взглядами за работников, которые скрылись за дверьми, и за мужчину, который, захлопнув багажник, что закрылся с прежним протяжным скрипом, успел зайти за сотрудниками до того, как дверь закрылась бы на доводчике.
«Странные дела», — решил Сергей, но вслух пробормотал другое:
— Думал, но неважно. — Отвернувшись, он пригляделся к Марго. Наброшенная поверх формы курточка, бывшая подруге больше на несколько размеров, теперь пухла и контрастировала с бледными худыми щеками.
«Странно, что ещё не поймали», — подмечая различия, подумал Сергей. Марго, впрочем, совершенно не заинтересовалась ситуацией на погрузочной, да и не тревожили её различия. Беззаботно пожав плечами, она качнула головой в сторону улицы и предложила:
— Идём тогда?
И тут.
— КР-КР-КР!
Теперь Марго испугалась: она дрогнула, подняла плечи и, втянув в них голову, зажмурилась, а вот Сергей мигом сообразил, где источник, потому посмотрел наверх. На месте, где сидели воробьи, сейчас восседал огромный пухлый ворон. Мелкие же птицы обнаружились выше — кто на макушках, кто на соседних деревьях, кто вообще поспешил ретироваться на другую улочку. Птица покосилась на ребёнка, который тепло ей улыбнулся.
И на положительную эмоцию ворон ответил суровым и коротким:
— КА!
Перья на зобе так и вздыбились при крике, на что Сергей растянул губы в улыбке шире. Точно, ворон.
— Ух, зараза! Чего разоралась? — Марго не отличилась благосклонностью к пернатому. Спрятав руки в карманах, она посмотрела на сидевшего на ветке — ворон, дёрнув хвостом, покосился теперь на девчонку.
— Видимо, поджидает, что чего вынесут, как и воробьи, — протянул Сергей.
— Угу, верно, — Марго вдохнула. — Ладно, — она ткнула локтем в локоть друга, — пойдём. Нечего ворон ловить.
Судя по замеченной улыбке, фразеологическим оборотом Марго осталась довольна. Она заложила путь на улицу, которая вела к батору, а вот Сергей, поспешивший её нагнать, всё-таки подыскал, к чему прицепиться.
— Вообще, это ворон, — поправил он её. — Потому воронов ловить.
Марго резко выдохнула, Сергей хмыкнул.
По правде, за последние больше полугода знакомства подобные правки на предмет неочевидной разницы в словах и выражениях стали почти обыденностью для каждого, только Олег порой не выдерживал в период споров и, бормоча что-то под нос, ретировался куда подальше.
Марго приняла негласно брошенный вызов.
— Почему это ворон? Это может быть вполне ворона, — настаивала она. — Они у нас здесь и чёрного подвида бывают.
Сергею моментально нашлось чем крыть:
— Вороны кричат протяжнее. Да и водятся твои чёрные вороны только на Востоке, не у нас.
— Чего это они моими стали? — фыркнула она да вскинула чуть голову, словно пытаясь отыскать предмет их спора, но на ветках шелестевших деревьев только воробьи и ютились, да иногда и облезлые чахоточные голуби. — Мне вот… м-м-м, воробьи нравятся! — поймав на себе хитрый и полный сомнения взгляд Сергея, Марго поспешила утвердить фразу:
— Маленькие, юркие и бурые. И везде есть. А если устраивают погоняло, так настолько шумно, что сразу видно и слышно.
Сергей присмотрелся к деревьям, вспоминая, как на групповом задании по труду они скворечники делали. У них с Олегом вышли… м-м-м. Сносные. Не такие, как у старшаков прошлых лет — идеальные и зачищенные до миллиметра — но жить вроде можно. Волков гордо обозвал их коммуналкой, Разумовский раскрасил под цвет дерева, на котором и крепили потом скворечники. Да и воробьям понравилось, отчего из скворечника он стал воробьятником, а место, где эти обосновались, теперь напоминало обшарпанные кварталы их пригорода — такие, в каких по ночам собирались подростки или старшаки батора. Зайти другой «птице» на территорию не позволяли — выгоняли, и это в лучшем случае.
«И вправду, шумные», — припомнив, как воробьи прогнали скворца, Разумовский вернулся к «птичьему вопросу»:
— В любом случае, то ворон. У него и клюв крючком. — Марго рядом вздохнула, покривила губами, а Сергей воспринял это как подстёгивание к диалогу, потому продолжал сыпать фактами, добивая:
— А когда каркал, у него перья на зобе взъерошились. Потому точно ворон.
— Уверен?
Сизый и голубой взгляды пересеклись. Сергей нахмурился и мрачно кивнул, на что Марго только резковато выдохнула и пошла на отступление.
— Ворон и ворон. Их вообще фиг отличишь: грач, галка, ворон, вороны!.. — проворчала она.
— Я могу объяснить, — тут же с язвинкой откликнулся Разумовский.
— Да ну тебя, — беззлобно кинула Марго, ускорилась и вырвалась вперёд, буквально сбегая от предположительной лекции на предмет различия городских птиц, где все, обозначенные девчонкой, порой превращались в единое чёрно-серое пятно.
Сергей не отстал — он нагнал подругу, и несколько метров они продолжали идти в тишине. Марго принципиально не смотрела на него, опасаясь начала отложенной лекции. Собственно, правильно и делала. Сергей только и дожидался повода, да вот по пути почти до самого батора повода не предвиделось: только воробьи и голуби, редко — синицы — и попадались. Не на ком оказалось примеры приводить.
Марго рядом завозилась, расстегнула курточку и изнутри достала «кирпич» — блок белого хлеба, не завёрнутого даже в целлофановый пакет (или кулёк?). Сергей чуть помедлил, наблюдая, как Марго отцепила от корочки приставшие ворсинки от одежды, следом вгрызлась в уголок зубами.
Отчего-то вид подобного не столько вызвал голодные позывы, сколько вернул Разумовского к теме, какую они не раз поднимали за предшествующий месяц — к воровству.
— Может, стоит закругляться, как думаешь? — осторожно предположил Сергей. Марго, жуя откусанное, посмотрела на него и, когда смысл фразы дошёл до неё, уже не нахмурилась, а просто пожала плечами.
Прежде, чем ответить, Марго откусила ещё кусок, прожевала его, а Сергей за это время и вовсе подумал, что девчонка избрала теперь тактику игнорирования. Но нет, мазнув большим пальцем по уголку губ, она спокойно проговорила:
— Еда в столовке совсем паршивой стала, да и разве можно наесться половиной ложки, а? Или напиться чаем, который с проточной водой разбавлен до омерзительного состояния?
— Ты воруешь всегда почти сладкое, — напомнил тут же Сергей, указав на то, что аргумент «так себе».
— Иногда лапшу, — вяло парировала Марго. — Быстрая которая. Она сухой прикольная. Вместо чипсов.
— Иногда, — заострил её внимание Сергей, уверенно обходя словесный трёп-ловушку. Марго, поджав нижнюю губу, стушевалась и насупилась — на этот раз она замолчала надолго, и Разумовский понял: обиделась.
Но не говорить он об этом не мог, и, осознав уход за баррикады Марго, решил добить окончательно:
— Это ещё Олег не знает.
Марго остановилась, посмотрела на него, и Сергей стойко выдержал направленный взгляд. Баррикады напротив треснули. Убедился в этом Разумовский, когда девчонка вздохнула, закинула голову чуть назад и, перекатив её, вновь уставилась на него. Меж тем Сергей мысленно сам вёл внутри борьбу — с одной стороны, он понимал, почему Марго так поступала: в последние месяцы еда в столовке походила больше на спрессованный клей ПВА или заготовку папье-маше, чем на питательное нечто, да и обеды в школьной столовой полагались теперь только воспитанникам, какие в началку ходят. Но с другой… Это заработок таких же людей, которые пытаются так же выжить, и пускай Сергей не до конца разбирался в том, как всё было устроено в магазине «Перетлёнок», он полагал, что за украденное списывали с обычных продавцов.
«И чем они, собственно, провинились?..»
— Под удар попадают обычные рабочие, — решил поделиться логической цепочкой Сергей. Марго цыкнула и отвела взгляд в сторону. — Ведь с их же зарплаты снимают за твои кратковременные желания!
Марго уставилась на него исподлобья, а Сергей вдруг подловил себя на том, что звучал почти как школьные учителя или даже хуже — как директриса Л.И.
— Это их же заработок, — продолжал настаивать он.
— Тогда на, — вспылив, Марго пихнула в Сергея кирпич. — Хочешь — верни, Робин Гуд пернатый.
Сергей едва успел его подхватить, как Марго устремилась к батору на всех порах. Осмотрев огрызки на корочке, Разумовский протянул: «Ничего не поняла», оглянулся назад и поспешил нагнать подругу, да, почувствовав завывание в желудке, в котором ничего не было с утра, сам не сдержался — откусил также от корочки и вздохнул. Их разговор о воровстве повторялся постоянно весь прошедший месяц, и каждый раз он заканчивался одинаково. Впрочем, чего нельзя было отнять у Сергея — так это его настойчивости и занудства.
Потому, нагнав подругу уже у ворот, он передал ей кирпич и проговорил:
— Робин Гуд у богатых крал и бедным раздавал, а здесь получается другое: ты же у таких же крадёшь.
— Нестыковочка выходит, Холмс, — язвила Марго, а Сергей хмыкнул — серии про Шерлока Холмса они смотрели на «Пятом» утром по воскресеньям. В них ещё Ливанов по титрам играл. Марго закинула кирпич в рюкзак, вытащила из-под куртки ловким движением ещё украденного, которое разделило участь хлеба, и, закинув рюкзак на спину, продолжила:
— У продавцов и владельцев магазина есть родители, и они имеют заработную плату, так?
Сергей понял, к чему подводила подруга, но всё равно поспешил подтвердить очевидное:
— Так.
— А кто есть у баторцев? — Марго вскинула белёсые брови.
— Администрация детского дома, — важно начал Сергей, тщетно пытаясь увильнуть от очередной очевидной вещи, — хозяйственно-продовольственный блок.
— Мгм. — На вдохе подруга кивнула.
— Есть ещё вспомогательный персонал. — Сергей щёлкнул пальцами и указал одним на Марго, которая снова медленно кивнула с коротким «мгм». Разумовский вздохнул. — Еду нам выдают, а они на неё зарабатывают.
— Да. И благодаря деньгам у них есть выбор.
— Которого ты их лишаешь.
Марго вздохнула, надув губы. Сергей пояснил:
— Чем меньше зарплата, тем меньше возможностей выбора.
— А у нас его вообще нет, выходит, — огрызнулась зло Марго, и Сергей притих, позволив ей высказаться. Чем Снегирёва и воспользовалась:
— Нашу еду закупают, готовят, и она паршивая, Разум. Словно помои. Бим и то лучше ест, благодаря нашим усилиям, а он — собака. — Марго указала незанятой рукой в сторону, словно там сидела упомянутая животинка, за которой дети присматривали. Хмыкнув, Марго сделала глубокий вдох, сложила руки на груди и выдохнула:
— Потому неправильное сравнение выходит, товарищ Робин Холмс. У нас нет никого и нет возможности потому попросить нормального, а у них есть выбор. Хоть с малой зарплатой, но есть!
Сергей нахмурился, внутреннее бунтовало — что-то соглашалось, что-то нет.
— Но твои кражи… — всё-таки пошёл он на поводу у несогласной.
— Я всегда краду настолько, чтобы это было по мелочи. Хлеб дешёвый, лапша дешёвая. От десяти-тридцати рублей!
— Десять на тридцать и будет сорок, а там все сто!
Сергей хотел было продолжить элементарную арифметику, но смолчал, стоило Марго пригрозить ему пальцем.
— Всё, хватит! — теперь она точно разозлилась. Щёки едва покрылись пятнами от гнева. — Кончай мозг мне клевать! Что сделано, то сделано! — Марго подняла руки, но не сказала условной фразы, утверждённой Вместе как два месяца назад, потому Сергей выбирал — или ждать этой фразы, или продолжать «клевать» мозг. — Тем более, — всё-таки не сказала, а просто руки опустила, — я ведь с вами делюсь.
Переглянувшись, Марго ухватилась рукой за лямку, вскинула голову и окончательно поставила точку в разговоре:
— Тем более еда — базовая физиологическая потребность. Чтобы учиться и жить, нужно есть.
Снегирёва фыркнула и зашла за ворота батора, а вот Разумовский осмотрел улицу, пробежался взглядом по около-острым узорам наверху ворот и, глянув ей вслед, точку ставить не пожелал. Потому…
— Вообще, — нагнав её уже на пороге, затянул он, — никогда не поздно вернуть и раскаяться.
— Ра-зу-мов-ски-и-и-ий…
«О, ну всё, край»
—…сейчас я возьму и пошлю тебя на все четыре стороны, хочешь?
— Почему только на четыре? — парировал он с ехидцей на её злобный тон.
— Ну хочешь, на все шесть измерений, а? — сурово выдохнув, пробубнила она, но повторить тон друга не получилось.