— Такие, как вы, развязали войну, из-за таких, как вы, умирают пачками люди. — Васюткин резко поднялся и отступил. — Убиваете, подрываете, из-за вас из семей забирают родителей, которые потом дохнут на никому не нужной войне! — Голос сорвался на крик.
Олег, тяжело дыша, продолжал наблюдать за принявшимся ходить туда-сюда Васюткиным, а перед глазами расцветали позабытые воспоминания: как мать на Юге искала в закрытом городе родных по подвалам, и как она же кутала его в обмотки на границах, установленных людьми из народа, но пошедших против него по причинам, которых Волков не знал, не понимал и не хотел понимать до сих пор.
«Скинхеды взяли ответственность за нападение на цыганский табор: забиты женщины и подростки. Люди не вступились»
Васюткин метнулся к нему, тогда Волков не сдержался — начал говорить, только чтобы шум в голове противоборствующих воспоминаний стал меньше:
— Ты думаешь, ты единственный пострадал? — Шкет осклабился, будто то, что Олег подал голос, было желанной наградой за ожидание. — Сначала они погубили свой народ, не все сражались за них.
— Но именно вы расплодили заразу! Вы ответственны за этот страх и ужас, какой творится на улицах.
Звонкая тишина последовала за громкими словами, какие подхватил ветер и транслировал по этажу. Олег зябко поёжился и повёл руками — подушечки совершенно окоченели. Говорить становилось трудней: дрожь забралась глубоко внутрь и теперь его трясло. Зуб не попадал на зуб.
«Скинхеды закололи таджикскую девочку…»
— Чем конкретно я ответственен перед тобой? — совладав с дрожью, выплюнул Олег и хмыкнул.
Он попытался опустить голову, но ему не дали, тогда он просто прикрыл глаза, слушая, как слова Васюткина эхом встречали его в сознании. Они резонировали с внутренними переживаниями, мешались с воспоминаниями и последними годами на улице — тысячи виденных лиц, тысячи судеб и одна трагедия, начавшаяся тогда, когда сам Олег и не помнил.
Спереди послышался шорох. Волков открыл глаз и увидел перед собой злобное лицо, какое видел ни раз на улице: такими обладали взрослые, но не дети. И помнил другие, вроде бы, родные лица близких по матери, какие перекосила схожая злость и ненависть, когда в однокомнатной квартире была найдена чёрная книжка, какую бабка назвала неверной литературой…
«Скинхеды-скинхеды-скинхеды»
— Мне достаточно того, что ты принадлежишь к одним из них. Тата-а-арин по отцу, — почти той же фразой, какую мельком услышал в первый день приёма Олега Волкова в коридоре протянул Васюткин, осматривая жертву травли. — Но никакой ты не русский. Ты чужой для нас.
Щёлкнула зажигалка в руках. Небольшой огонёк появился перед лицом Олега, но желанное тепло не приносило мыслей о спасении.
— А чужое принято выжигать.
— Жень, может, не надо? — Неуверенно подал голос Палочкин. Олег взглянул на него, увидел ужас, с каким шкет смотрел на Васюткина, и с удивлением отметил: это первый раз, когда тот подал голос.
Васюткин посмотрел на него, и под обращённым на него взглядом Палочкин стушевался, но всё же продолжил:
— Шнури заметят. Разбирательства пойдут, надо оно, а? Мы только на краску решались.
— Ничего он не скажет, — отмахнулся от него Васюткин, поворачиваясь лицом к Олегу и оценивая его. — А если попробует, так хуже будет: Гуйковскому скажем, а там он быстро приструнит.
Волков ощутил, как давление ладоней стало будто бы сильней, да и Палочкин совершенно скис. Упомянутая фамилия внесла на них праведный ужас, но раздумать над этим Олег не успел. Васюткин снова чиркнул зажигалкой, тогда он кашлянул, попытался дёрнуться и откровенно запаниковал. Огонь более не угасал, более того Васюткин бросил взгляд на шкетов.
— Держите его. — Он приблизился. — Устроим прижигание, чтобы знал своё место!
Волков задёргал руками, замотал головой, попытался хоть как-то дотянуться до обидчиков, чтобы укусить или задеть — сделать что-то, что помогло бы спастись.
Тщетно.
Руки держали крепко. Смех их обволакивал сознание. Васюткин приблизился снова, и когда в руках снова зажегся огонь от зажигалки, где-то раздался шлепок и следующий за ним шорох от скольжения по бетону.
Все притихли.
Васюткин подался назад, а Олег, опустив взгляд, увидел, как вертевшаяся волчком книга остановилась прямо у ног банды. Блики от фонаря упали на треснутую золотую обложку, где Волков прочёл следующее: «Федор Михайлович Достоевский. Преступление и наказание», а с поднявшимся ветром откуда-то сзади донеслась сказанная тихо фраза:
— Не только чудик, но и хиляк до прочего. Кинуть не может, — но в тишине она прозвучала громко.
Олег прикрыл глаза, гадая, что хуже: попасться одному или то, что происходило сейчас. Тем не менее, шестёрки отвлеклись назад, и тогда откуда-то сбоку снова прилетела книга, но на этот раз прямо по голове Палочкина! Обложку её Волков узнал более чем — «Звёздные Войны. Последний приказ».
— Кто здесь, эй?! — под конец свистнув, крикнул Васюткин. Он сощурился и посмотрел назад, а Олег в темноте увидел, как далеко позади мелькнула чья-то фигура, и прикинул — как раз оттуда, откуда прилетели книги.
И всё-таки позади с места сказанной неосторожно фразой послышался шлепок.
— Дед пихто и баба коромыслом, — уже не скрываясь, выкрикнул голос. — А вот тебе ответ от русской — русскому. — Марго — «Ну кто ж ещё…» — почти обречённо подумал Олег в мыслях, прицениваясь к ногам Васюткина, — помедлила. — Лунная призма, передай отморозку ума через фонарь! — крик огорошил этаж.
Васюткин скривился и тут более чем метко с глухим ударом прямо по носу ему прилетело что-то, что докромсало этот нос. Олег увидел, как на пол грохнулся со шлепком старый советский работающий фонарь. Васюткин попятился, его шкеты отпустили Олега…
— Ну, теперь выжгем до тла, — съязвил он, упал на спину и ногами ударил Васюткина по его же.
После на этаже заброшки началась самая настоящая чехарда.
========== Альянс ==========
Секция закончилась раньше, и на то отыскались вполне объективные причины: не только Марго потратила меньше времени на переодевание, но и учитель по физкультуре сократил заминку. А всё из-за Анны Евсеенко, чьё лицо залили сопли, слёзы и кровь из носа, которым либеро соперника предпочла схватить мяч.
«Рёва-корова», — фыркнула Марго, припоминая вдохи удивления и шёпоты, а следом как на весь зал прокатилось эхо детского плача. «Да и не такой сильный удар был», — продолжала размышлять Снегирёва. Она прикрыла глаза, закинула голову чуть назад и помедлила, пару минут точно наслаждаясь тем, как мороз лизал разгорячённые щёки. Когда память подкинула плаксивый взгляд и лицо в непонятной жиже, Марго скривилась и открыла глаза, следом улыбнулась. Срывающиеся с неба снежинки подхватывал ветер, отчего они кружились между скрюченными деревьями с ветками-скелетами и ещё долго не касались земли.
Красиво.
Потрепав себя по затылку, Марго всё же смутилась и, одолеваемая сомнениями, подумала: может, и вправду не стоило с такой силой подавать мяч…
«Нет, — поправив лямки рюкзака, Снегирёва спустилась со ступеней порога школы и направилась на путь к батору. — Мы эйс заработали, а там и выиграть могли» Теперь внутри проснулось не сострадание к покалеченному лицу Евсеенко, а поражение её тупости — спорт и командная игра хорошо научили Марго прописной истине: если не можешь взять на себя задачу, отдай её другим из команды. Или сбеги, а если не удастся — подчинись. Этому уже научил батор.
Но всегда бывали исключения, и таковым для Марго стал Олег Волков, с которым они договорились встретиться. По правде, сам Волков предложил её встретить, мол, безопасней будет. Марго, привыкшая ходить одна, не сразу сообразила: отказывать или нет, а сейчас ловила себя на том, что ждала встречи, и хотела поскорее добраться до батора или перехватить его уже по дороге, следом рассказать о том, с каким звонким ударом мяч отлетел от лица рёвы!
Марго широко улыбнулась и, вернувшись мыслями к образу Олега, помрачнела. «Странно», — подумала она, пиная горсть снега ногой и продолжая идти. Такие рвение и теплоту Марго испытывала лишь тогда, когда в коррекционке её Марья Марфовна навещала или забирала на выходные дни. Тогда и сейчас ощущение было…
М-м-м.
Ощущение, словно кому-то важен и нужен, и что кому-то интересно не только шаблонное, сыт ли, выспался и чисты ли одёжка и лицо, но и «всякое другое». Для Олега вот стали интересными книги, какие Марго читала, и пускай он не до конца понимал ни Гарри Поттера, ни Звёздные войны, зато мужественно терпел восторженность, с какой Марго порой рассказывала, как Гарри с василиском сразился или как принцесса отыскала имперский источник дельта во дворце на Корусанте — тот самый, что сдавал все-все данные синемордому хмырю в белом мундире.
Стало тепло. Внутри, где-то в груди, отчего Марго поёжилась.
Но вместе с тем подобное было всё-таки странным.
И непонятным.
Потому как относиться к такому Снегирёва не знала: воспоминания о таких моментах … заботы (пожалуй, Марго могла расщедриться на такое слово) вносили тепло, и одновременно являлись какими-то чужими и заставляли насторожиться, ведь сознание каждый раз напоминало — своё место в иерархии Волков ещё не выбрал. Что, если он как Палочкин пойдёт под крыло Васюткина и станет тем, кто будет издеваться над ними?
«Разве?»
Память услужливо напомнила то, как Олег умудрился «подгадить» этой иерархии, и Марго вынужденно согласилась — так, как с Палочкиным уже не будет.
Олег взял её вещи с раздевалки и передал ей, хотя мог этого и не делать, и скорее Марго бы заболела, продолжив шлёпать до Батора в босоножках.
Олег вступился за чудика из пятой комнаты этажа — Сергея Разумовского, которому воспитанники объявляли бойкот, издевались и использовали только на контрольных и самостоятельных.
Олег разделял с Марго место в библиотеке, где оба решали задачки, делали домашнее задание и готовили всякое внеурочное. Пускай и пока за труды они не получали отметки выше «три» и «четыре», хотя по переписанной контрольной Алексеевна — старая грымза — им по четвёрке влепила. Достижение? Достижение! А на жирный минус можно и внимания не обращать.
Делать домашку с Олегом было проще — не скучно, не одиноко, и две головы лучше, чем одна. Однако было в нём то, что Марго смущало сильней, чем его интерес и отказ от выбора места в иерархии: его слова о чести и долге. Снегирёва знала, что такие слова в своём значении действовали только в книгах, мультфильмах или фильмах, показанных по пузатому телевизору, а в жизни такое уже давно мертво. «Живые» люди не способны ни на честь, ни на долг. Ведь если бы были способны, то не травили друг друга в школах, не убивали на улицах, не развязывали войны и… не сдавали бы детей в детдомы и не отказывались бы от них после первых дней от рождения.
Марго вдруг остановилась и вдохнула глубже. Затем, осмотрев свои потрескавшиеся бледные руки, которые едва покраснели от мороза, сунула их в карманы куртки. Изучив улицу, она продолжила шагать и оставила невесёлые мысли, только подытожила, что Олег Волков пускай и был странным, но дружить с ним было классно, даже кайфово.
«Хотя, может, и рано друг друга друзьями называть?» — вредничало подсознание, внося смуту. Марго не успела ответить. Впереди уже возвышались чёрные ворота батора, а за ними Марго первым делом заметила Олега — всё же успела перехватить до того, как он направился за ней, и они не разминулись!
Но, увидев, как Волков бросился в сторону, Марго в растерянности замерла и проводила его взглядом, уже подумав, что тот испугался её вида или ещё чего… Площадку огорошили крики, и Снегирёва увидела шестёрок — тогда её резко бросило в ледяной холод и ужас. Она уже зашла за ворота батора, повернулась в ту сторону, где скрылись жертва и преследователи, как, уцепившись краем глаза за смотрителя, директрису и двух незнакомцев, помедлила.
«И чем ты поможешь?» — выкинуло вопрос подсознание, и Марго встала как вкопанная. Она тяжело дышала, мрачнела сильней и сжимала руки в кулаки, пока внутри шла борьба — одна часть убеждала броситься следом и придумать план на ходу, когда как вторая закидывала первую воспоминаниями и вычитанным из книг.
И внезапно вторая часть начала дробиться: что-то более основательное подсказывало оставить Волкова наедине с обидчиками, ведь он сам накликал на себя беду, а значит, и сам должен разбираться, более того, когда издевались над Марго, никто не пришёл на помощь; но другое… настаивало, что в команде так не играют — и если даже такие, как Евсеенко решили проявить слабоумие, другие должны подхватить и закончить партию во имя общей цели команды.
Но была ли у них команда?
Могли ли они назвать друг друга друзьями?
Что вообще между ними происходило?
Марго сглотнула, чувствуя, как от невозможности дать ответы её начало трясти. А ещё от страха. Проще всего было забить и сделать вид, что не видела. Как делают все — Снегирёва посмотрела на не заметивших «ничего» директрису, смотрителя и незнакомцев с погонами, после глянула туда, где скрылись дети.
В сознании всплыли слова Олега и его поступки, следом общие воспоминания и больше разговоров. Марго, преодолевая ужас и панику, бившие её, отвернулась к зданию батора и быстро зашагала ко входу.
— Доброго дня, Ларис Иннокентьевна, — больше на уровне рефлекса кинула она приветствие, продолжая сражаться с внутренним.
И уже на пороге подумала: «Даже Гарри в одиночку на василиска не ходил», — а после отмела аналогию — этот как раз сунулся — и сравнила себя с Марой Джейд, которая, преодолев страх, ужас и ненависть, какие испытывала к джедаю Республики, заключила с ним альянс, чтобы спасти друга Каррде с плена имперских летающих гадов. «Значит, нужен альянс, — размышляла она, вспоминая лица ближайших знакомых, — а значит, нужен чудик…»
Вздохнув, Марго припомнила распорядок третьего потока, внеурочные занятия и яркой мыслью посреди хаоса всплыло единственное — Сергей Разумовский как-то ходил на шахматы. И секция эта временно из-за количества желающих проводилась у них в баторе. Директриса надеялась так социализировать детей, и Марго не могла точно сказать — получалось это или нет, зато отблагодарила её за то, что искать не придётся долго. Припомнив расположение кабинета, Снегирёва бросилась к лестнице…
<…>
— Хорошая партия, Сергей. Сегодня вы продержались дольше.
— Я так не думаю, Игорь Ларионович, — чуть менее бойко отозвался на похвалу другой голос.
Цепкий взгляд осмотрел стоявшие фигуры на доске и скользнул по тем, которые стояли за её пределами. Сергей, как и прежде, играл белыми, и факт того, что поверженных фигурок его цвета оказалось по итогу большинство, печалил. Более того — если бы среди них были только слабые пешки, но нет. Обнаружились там и кони, и ладьи, и даже ферзь… А вот на самой доске в большинстве оставались те самые «слабые пешки».
— Вы играли против учителя и продержались дольше, — настаивал Игорь Ларионович, сделав вдох.
Сергей уязвлённо посмотрел на него, почти исподлобья — почему-то фактор различия возраста, а, следовательно, и опыта не стал для него необходимой пилюлей, какая бы приукрасила одобрение. Игорь Ларионович по-доброму улыбнулся и осмотрел опустевший класс: многие покинули кабинет сразу, как только учитель объявил об окончании занятия, и только Сергей задержался, убедив его на ещё одну партию.
— Рассмотрим иначе. — Учитель снял с носа очки, осмотрел их и, нацепив обратно, продолжил:
— Как считаете, что стало ошибкой?
Сергей, поджав слегка губы, оглядел шахматную партию и, сцепив руки вместе, перебрал большими пальцами. Что-то внутри щёлкнуло на слова учителя, да появились опасные мысли, вроде тех, что, ютясь в сознании, убеждали в намеренном унижении. Но Разумовский отогнал их — Игорь Ларионович, свой и «разрешённый», всегда спрашивал и давал возможность подумать. Так ученики учились на собственных ошибках, а не потому, что им всё поясняли.