– А что?! У нас и правда хорошо! Жильё дешевле, за всякую там коммуналку платить не надо, только за землю. Коли дрова, топи печку, картошку сажай! А учителям вообще дрова бесплатно дают.
– Учителям? – переспросила я.
– Ну да, конечно! Им же льготы положены. Закончишь учебку свою, и сразу к нам. Полдома тебе всяко-разно выделят. Под какую-нибудь там программу. А мы тебя тут взамуж выдадим за кого-нибудь местного.
– Не надо ей за местного взамуж, – поспорила тётя Люба.
– Почему это? – упёрлась Ленка, которой, наверное, уже понравилось устраивать мою судьбу.
– Ты разве не видишь, что она другая? Выйдет она за деревенского парня, и будет он ей тыкать, что она корову подоить не может, а она ему – что он Шекспира не читал.
– Я не буду тыкать, – слабо возразила я, в душе немного испугавшись смутного осознания: а действительно, так и будет.
– Ей нужен интеллигент какой-нибудь. Чтобы поговорить с ним можно было.
Ленка приняла аргумент:
– Ну, тогда пусть в учебке своей ищет жениха да вместе с ним приезжат к нам. А мы всегда рады. Учителя-то нам нужны.
– Да? – робко уточнила я.
– Спрашивашь! – фыркнула Ленка. – Нина Пална, по математике, работат ещё, а ей семьдесят лет. Физрук приехал в прошлом году… варнак какой-то, с учениками на берегу бухает.
– А по русскому есть же у вас учитель? – спросила тётя Люба.
– Ну, есть одна, да у неё же классов много. Вторая точно не помешат! – уверила Лена. – Так что, девка, приезжай к нам.
Я вспомнила, как говорили об учителе своих детей старики Ушаковы, как были благодарны ему даже по прошествии стольких лет, и во мне горячей искрой зародилась надежда на то, что, может быть, я нашла, ради чего жить.
– Сейчас она будет год учиться, потом опять летом к нам приедет, – приобняв меня за плечи, пообещала тётя Люба.
Мы уже поравнялись с Ленкиным домом, в котором на веранде ярко горело жёлтое окошко.
– Пойду, Сашка меня ждёт.
Я видела, как она прошла в дом, на ходу скидывая свою олимпийку. Я прищуривалась, силясь разглядеть, как спят девчонки.
Тётя Люба, наверное, понимала, что мне жалко с ними прощаться, а, может быть, и сама не хотела сразу уходить – ведь ей тоже предстояло ехать в город. Обратную дорогу до бабушки мы прошли почти что молча, и только перед самыми воротами тётя Люба вдруг сказала:
– Мало кто в деревню переезжает, но бывает и такое. А я вот – ни городская, ни деревенская; и вся жизнь моя в автобусе «Красноярск – Мальцево»…
3. Лето третье
Страсти с пельменями
Дорога в город прошла для меня будто во сне. Я была Евой, которую изгнали из рая, хотя смутно пообещали возвращение.
На вокзале ветер крутил мусор, хлопал жестяными крышами ларьков. Мама встретила нас с тётей Любой, накормила ужином и даже купила в магазине торт, украшенный кремовыми цветами. Наконец она была довольна мной и с радостью отправила первого сентября на праздник в университет.
Неделю или около того я так и оставалась в полусне, ничего вокруг не замечая. Перемена настала на занятии по латинскому языку. Латынь вёл полный, весёлый и не слишком строгий преподаватель, который с ходу заявил нам, что это простой язык, совсем похожий на русский, и, наверное, в доказательство написал на доске какое-то диковинное стихотворение:
Oh, non est vesper, non est vesper;
Valde parum dormivi,
Valde parum dormivi:
Oh, et in somnio vidi.
В этих странных словах мне почудилось что-то родное: они звучали как заклинание, способное вернуть меня туда, где жило моё сердце. Я повторяла их вслед за преподавателем и одногруппниками, а потом услышала щелчок магнитофона и льющийся оттуда глубокий и плавный мужской голос, который уносил меня в вечерние предзакатные поля, в луговую даль:
Ой, то не вечер, то не вечер…
Мне малым-мало спалось,
Мне малым-мало спалось:
Ой, да во сне привидело-ось…
Не знаю, каким было моё лицо, но преподаватель обратил на меня внимание и вежливо спросил:
– Вы хотите что-то сказать, да?
– Нет, – спешно оправилась я.
Мы ещё много раз пели на латыни и «Сон Степана Разина», и другие песни. Несколько человек из курса наш весёлый преподаватель выбрал, чтобы записать их пение в студии на плёнку, но, к моему глубокому сожалению, я в это число не вошла.
И всё же после того занятия я воспряла духом и стала слушать то, что говорили на лекциях и семинарах. Учёба всё больше нравилась мне. После первой сессии я получила две пятёрки и одну четвёрку, и с удивлением осознала, что здесь не школа, нет ни геометрии, ни физики, и ничто при желании не может помешать мне учиться хорошо и даже отлично.
Я завела себе несколько приятельниц из группы, ходила с ними в кино, в бассейн, но всё-таки очень скучала по деревне. На январь и половину февраля тётя Люба привезла к себе пожить бабушку, недельку гостили у неё же в квартире Анютка и Виталя.
– Скворешня у вас тут, – уверенно говорила баба Зоя. – Не дом это, а скворешня.
Тётя Люба не спорила:
– Конечно, мамусик. Ты к такому не привыкла.
– Да и поздно на старости лет привыкать, – твердила старуха. – И как бабки и деды соглашаются в город переехать на житьё? Ведь там помидоры растут, смородина растёт, цыпляты растут… Всё растёт! а тут что – сидишь как дура!
Вторую сессию я сдала на все пятёрки, и в конце июня уже засобиралась в Мальцево. Мама с неудовольствием смотрела на моё рвение.
– К кому ты там едешь? – не понимала она. – К старухам да малым детям? Когда ты уже научишься общаться со сверстниками?
– Я же общаюсь. Вон только к Оксане ходила, к экзамену вместе готовились.
– К экзамену… Гулять надо, танцевать, отдыхать! Студенческая жизнь-то так и пройдёт! И вспомнить будет нечего.
Я не понимала, чего мама хочет от меня, да и не стремилась узнать. Когда последние дела в городе были сделаны, я забежала к тёте Любе, чтобы спросить у неё, когда мы поедем в Мальцево, и не без удивления услышала:
– Пока не могу, Настенька. Заказы у меня поступили хорошие, не буду деньги терять. А ты ехай сама, доча. Будешь у бабы Зои жить, она тебя примет.
На второй день после приезда я пошла к Ленке и Сашке. На крыльце у них была свалена куча обуви – женской, мужской, детской, валялись резиновые и плюшевые игрушки. Только я открыла дверь, как увидела подросшую Маринку, которую едва не хлопнула по лбу.
– На-астя! – закричала радостно Лена.
Она снова была беременна – круглый живот явственно обозначался под светло-жёлтой футболкой.
– Ну, как ты? Учишься хорошо? Не выгнали ещё, а? – хрипловато рассмеявшись, попыталась она подколоть меня.
Я призналась, что сдала сессию на пятёрки.
– Да-а, дева… – покачала головой Ленка. – Сейчас умная-преумная станешь, так с нами разговаривать не будешь.
Я догадывалась, что она шутит, но всё равно горячо заверила:
– Я всегда с вами буду разговаривать!
Лена стала собирать мне на стол вкусности, вытащила из холодильника грибную икру, солёные огурцы, протёртую черёмуху с сахаром.
– Ешь, ешь. Это всё для ума полезно, – совершенно серьёзно сказала она.
В этот же день мы решили заглянуть к Ушаковым. Только успела я открыть калитку и ступить на дощатый тротуар, как меня за ногу тяпнула собака – молча, не издав единого звука, дёрнула зубами за штанину так, что разорвала её напрочь.
– Ну и собачка у вас! – оправившись от испуга, пожаловалась я дяде Толе. – Даже не гавкнула, сразу тяпнула!
– А чё гавкать попусту? Надо сразу – кусь!
– Я тебе говорю, что на цепь надо её сажать! – вмешалась тётя Катя. – Покажи гачу-то… Ой, мать моя, вся продрана. Ничего, я тебе цветок-аппликацию дам – нагреешь утюгом, приклеишь…
Цветы у Ушаковых были везде – палисадник утопал в васильках и люпинах, вдоль забора набирали рост мальвы, в огороде были отведены две грядки под пионы и две – под гладиолусы. Даже балки крыльца украшали изящные длинные плети какого-то неизвестного мне вьющегося растения.
Два или три дня мы ночевали с бабой Зоей вдвоём, а потом в гости приехал её внук Вася с женой Галькой и маленькой дочкой Алиной. О том, что они могут навестить бабушку, я знала ещё в городе от тёти Любы, и ждала их приезда с интересом и предвкушением новых знакомств.
Оказались они совсем не такими, как я их себе представляла. Вася не совсем походил на остальную бродниковскую родову: такой же большеголовый, но с тёмными, коротко стрижеными волосами, с широкими чёрными бровями. Несмотря на широкие плечи и грудь колесом, он не напоминал богатыря, наоборот, в его облике было что-то болезненное. Потом оказалось, что первое впечатление меня не обмануло: Вася с рождения страдал пороком сердца, мать в детстве возила его по больницам, ему нельзя было быстро бегать, есть солёное, перенапрягаться, но чем старше он становился, тем меньше становилось ограничений, и к взрослым годам он был уже, что называется, «как все». В отличие от брата, он не уехал в город, остался в деревне вместе с отцом (мать умерла, когда Вася закончил школу) и устроился работать на пилораме.
Теперь ему было двадцать восемь лет, супруге Гальке – двадцать один, а дочке Алине – чуть побольше года.
Галька была полная, румяная, с пухлыми вишнёвыми губами, которые она часто облизывала кончиком языка. Слегка загорелым у неё было только круглое, с маленьким подбородком лицо, а руки, несмотря на жаркое в том году лето, оставались белыми. На меня она сразу взглянула с подозрением и задала прямой вопрос:
– А ты кто?
– Это нашей Любы девочка. Соседка её, – представила меня бабушка.
Галька окинула меня снисходительным взглядом и принялась располагаться в отведённой им большой комнате. На подушках она сразу поменяла наволочки, переоблачилась в цветастый махровый халат и потребовала ящик или коробку, чтобы сложить игрушки для ребёнка. Пока она и Вася возились с вещами, баба Зоя исподтишка кивнула мне на Алинку:
– Слушай, девка-то страшная.
Соглашаться я, конечно, не стала, хотя и вправду головастая, с глазёнками слегка навыкате девочка тоже не показалась мне симпатичной.
– Она просто подрастёт и станет другая, – сказала я.
Баба Зоя пожевала губами.
– Может быть, верно говоришь, израстётся.
Жена Васькина бабушке тоже не очень понравилась. В первый же день старуха угадала, что Галька курит, и заявила своё мнение об этом:
– Не люблю куряк. А уж особенно, когда бабы дымят. Куришь – в огороде кури, а в дому чтобы не думала.
Галька посчитала, что это я сдала её, и с тех пор стала смотреть на меня откровенно неприязненно. Была и ещё одна причина для её нелюбви: Вася как-то очень любезно расспрашивал меня, где я живу, где учусь, и посматривал на меня с неприкрытым интересом. Мне его внимание было неприятно, тем более, что я видела, как сердится от этого Галька.
Когда мне принесли нянчиться Нюрку и Марину, я играла с ними на крыльце, там же сидела баба Зоя. Глядя, как я вожусь с Маринкой, она серьёзно сказала:
– На тебя похожа. Глаза такие же.
В тот год лето было очень тёплое, но не сухое, и полевая клубника поспела уже к самому началу июля. Мы с тётей Валей и ещё двумя женщинами поехали за ней на дяди Витиной моторной лодке. Росла клубника на другом берегу реки. Я впервые ехала на моторке, разрезающей носом синюю воду, опускала руку в воду, стараясь поймать белый след. Клубники оказалось много, мы ползали по всему полю, набирая один литр за другим. От жары есть не хотелось, закусывали только хлебом и огурцами.
Домой я вернулась вечером. Галька и Вася куда-то ушли. Баба Зоя приняла у меня урожай и похвалила за труды:
– Теперь и насушим, и варенья наварим. Самое вкусное – клубничное варенье-то.
Настроение у меня было хорошее, так что и отдыхать не хотелось. Надо было готовить ужин. Вначале я подумала, что можно просто сварить картошку, но потом решила, что такой знатный урожай надо отметить более шикарным блюдом – хотя бы драниками.
Баба Зоя зашла на веранду, когда я уже раскладывала картофельные оладьи на сковороде. Она какое-то время смотрела на меня, потом погладила сухими пальцами по спине и мягко сказала:
– Совсем деревенску сделали девчонку. С поля приехала, ужин сготовила. Щас сметанки принесу…
Когда Вася с семьёй вернулись с прогулки, баба Зоя опять похвалила меня, чем вызвала Галькину ревность, и та с обидой парировала:
– Ну и что. А я завтра борщ сварю!
Она в самом деле сварила борщ, и очень вкусный, и тоже удостоилась бабушкиной похвалы. Ближе к вечеру они с Васей неожиданно пригласили меня в бар.
– Мы сегодня в «Сибирячку» пойдём, хочешь с нами?
Я не то, чтобы очень хотела, но рассмотрела этот жест как возможность примирения, и без раздумий сказала «да». С Алинкой согласилась остаться бабушка.
В баре мы сели за широкий деревянный стол напротив стойки. Я думала ,что Вася закажет пиво или, на худой конец, какие-нибудь коктейли, но он взял водку. Я немного испугалась, потому что водку ещё никогда не пила, не считая рюмочки дяди Витиного самогона. Оставалось только надеяться, что опьянеть мне не дадут пельмени – Вася взял три порции пельменей с майонезом да ещё какие-то пережаренные беляши с мясом.
Заиграла популярная в тот год «Широка река», Вася пригласил меня танцевать. Мы топтались на одном месте, он смотрел на меня с неприятной внимательностью, крепко держа широкие ладони на моей талии, а мне хотелось только одного – чтобы прекратились из динамика завывания про эту клятую реку, коня и окаянную любовь, и все сели по местам до следующей песни.
– За-а-ая, – позвала томным голосом Галька потянула к мужу руки. – Иди сюда.
Она сама обхватила его шею, впилась губами в его губы, а я была только тому и рада.
К нам подсели двое каких-то не то мужиков, не то парней, стали разговаривать со мной, но я уже порядком захмелела от стакана водки, и не совсем соображала, что говорю. В голову как будто напихали ваты. Помню, что парни смеялись, угощали меня каким-то питьём и копчёным сыром. Вася с Галькой ещё танцевали, верней, висели друг на друге, а мне как-то внезапно сделалось скучно и захотелось спать. Я смотрела, как мельтешили в баре парни, девушки, кричала что-то большегрудая баба, хлопала входная дверь, звенели бутылки, визжал и требовал какую-то игрушку принесённый сюда ребёнок двух-трёх лет от роду, которого, видно, не нашли с кем оставить. Вся эта вакханалия, сдобренная напористой музыкой, стала сильно утомлять меня. Я вспомнила, что дома у нас Алинка, а с ней только бабушка, и кто знает, всё ли у них хорошо?
– Пойдёмте домой! – попросила я Гальку. – Там ведь ребёнок у нас!
– С ней бабушка! – отмахнулся Вася.
– Пойдём! – жалобно просила я.
Мы просидели в баре ещё час или два, когда, наконец, мои спутники собрались возвращаться домой. Я боялась, что идти будет тяжело, но только немного кружилась голова.
Алинка в самом деле проснулась. Баба Зоя встретила нас прямо в сенях:
– Не спит ваша девка! Трясу её, трясу, а она никак!
– Я же её уложила!
– Ты уложила, а она проснулась! На, успокаивай её сама.
Галя села кормить дочку грудью, а я сразу бухнулась спать.
На другой день Саша и Ленка узнали, что я ходила в бар, и, к моему удивлению, начали костерить меня на чём свет стоит.
– Ты совсем сдурела, чума болотная?! – кричала Ленка. – В бар потащилась! Да там кто сидит? Кого там доброго найдёшь?!
– Чё, пельменей не ела? – поддерживал её Сашка. – Свари дома пельмени и жри!
– А этой Гальке, свиньей толстомордой, я покажу, как тебя портить, – пригрозила Ленке. – Пущай сами эту водку глыкают.
– Давай-ка лучше вон, на покос собирайся, – сказал Сашка. – Поедешь с нами завтра?
– Поеду! – обрадовалась я.
Сюрприз на день рождения
В прошлом году на покосе я больше отдыхала, чем работала: стоило нам только приехать, дядя Толя Ушаков с чувством разводил костерок, кипятил чай, и мы изрядно набивали животы хлебом и консервами перед тем, как пойти орудовать вилами. Да и во время работы, хотя никто особенно за мной не следил, я чувствовала себя под опекой тёти Любы, как бы «при ней», и могла никуда не торопиться и не стараться изо всех сил, спокойно присматриваясь к тому, что делают другие.