Знать по всей Европе, как правило, заключала браки по политическим соображениям — создать или укрепить союз между владетельными домами. Выбором невесты для сына занимались родители и они же вели переговоры с родителями девушки; при этом жених и невеста могли не видеть и не знать друг друга до свадьбы. Впрочем, взрослый холостой мужчина мог и напрямую попросить руки дамы у её отца.
Браку предшествует помолвка, которую старались заключить как можно раньше — в двенадцать лет это вполне можно было устроить. Собственно, брак заключался, как правило, когда жених и невеста достигали возраста, в котором они способны делить постель и произвести на свет потомство. Для девочек это, как минимум, время «расцветания», то есть начала первых менструаций. Девочки из знатных семей расцветали, выходили замуж и рожали детей заметно раньше, чем простолюдинки.
В общем представлении девушку, конечно, можно выдать замуж ещё до того, как она расцветёт — по политическим причинам; но желание переспать со столь юной женой посчитают извращением. Такие ранние свадьбы — даже без секса — достаточно редки. Свадьбу откладывали до тех пор, пока невеста не станет из ребёнка девушкой. На девушке уже можно жениться и спать с ней… Впрочем, и тогда многие мужья предпочитали обождать, пока супруге не достигнет пятнадцати-шестнадцати лет, прежде чем исполнять супружеский долг. Повитухи давно подметили, что чрезмерно юные матери слишком часто умирают родами.
Генрих отказывал всем. Ему была плевать ― предлагали ли помолвку или сразу брак, выгоден был этот союз или нет. Он не хотел отдавать Серсею в чужие руки, отпускать дочь куда-то в чужую семью, с совершенно чужими людьми. В обиход этому, король не постеснялся отдать свою дочь Елизавету Испании, сына Франциска сосватать с королевой Шотландии, и устроить несколько договоров по поводу своих младших детей.
Но Серсея всегда стояла особняком его чувств, король будто боялся отпустить куда-то свою старшую дочь. Он бы в жизни не выдал дочь замуж без её согласия, поэтому Серсея могла понять, почему у этого мужчины не было вариантов, кроме похищения. Конечно, она не хотела этого, но всё равно ― что-то логическое, ужасно простое и элементарное было в этом плане.
― Тем более. И вы до сих пор не замужем. Так что, думаю, меня бы ждал отказ. Твёрдый и решительный.
― Не спорю, скорее всего да, ― не стала отрицать принцесса.
― Ну вот, ― Лев прищёлкнул пальцами. ― А я не переживу Вашего отказа. Поэтому мы пойдем более лёгким путем.
― И каким это?
Не то чтобы Серсею это волновало ― её единственным желанием было убраться отсюда как можно дальше, вернуться к семье, к любящей матери, царственному отцу, брату Франциску, который защитил бы от всех ― и от ночных кошмаров, и от людей. Вернуться туда, где было безопасно. Ей вовсе не было интересно, каким способом этот ублюдок хотел на ней жениться.
― Деньги решают все проблемы, Вам ли этого не знать, ― Лев хохотнул. На лице Серсеи не дрогнул ни один мускул. ― Я подкупил священника, и он обвенчает нас перед лицом Господа. Потом ― мы проведем вместе ночь. И у Вашего отца не останется выбора, кроме того, чтобы признать наш брак действительным.
Происходи это с кем-нибудь другим, Серсея, наверняка, даже улыбнулась бы, рассмеялась, поразившись гениальности плана. Она и так изумилась, но факт того, что это происходило с ней самой, отнюдь не радовал. Страх ― противный и липкий, как испортившейся сироп ― обволакивал всё изнутри, отравляя, едва ли не парализуя до нервных обмороков, и только особыми усилиями она заставляла себя сидеть спокойно, разговаривать и даже усмехаться. Никто бы в жизни не догадался, какие чувства одолевали королевскую кобру.
― Возможно. Но кто сказал, что я не стану вдовой спустя несколько часов? ― Серсея улыбнулась, скрыв за бравадой страх. Даже не страх, а натуральный ужас. ― А насилие… что же, его я переживу. Чтобы увидеть, как вы сдохните от яда, который будет поджидать Вас где угодно ― в воде, в еде, в вине, даже на Ваших простынях и на Вашей одежде. Я буду смотреть, как Вы корчитесь в муках, а потом дам Вам противоядие, только чтобы увидеть как Вас растянет на дыбе или привяжут к лошади и пустят её по всей Франции, после чего Ваша голова, прямо в этой маски, украсит пику дворца. Вы умрете, и Ваша смерть не будет почётной, а унизительной и презренной. А я переступлю ваш прах и забуду, едва он развеется.
― Вы поразительно жестоки! ― рассмеялся Лев, а после просто выдал, будто говорил эти слова Серсее каждый день. ― Я люблю Вас.
Серсея не сдержала истеричный смешок. Вот значит как. Она перебрала весь французский двор, вспомнила всех, кому вредила за всю свою жизнь, а её похищают просто ради… брака? Какой-то несчастный, влюбленный в неё отчаявшийся мужчина ― или даже мальчишка?
― Я Вам сочувствую, ― ответила она. Девушка не могла молчать, не могла не злиться, не исходить ядом, не скрипеть зубами от отвращения и непонимания.
Лев усмехнулся. Он встал, подошёл к девушке, протянув к ней руки, и в это мгновение её нервы не выдержали. Девушка схватила со стола какую-то перьевую ручку, с острым наконечником, и со всей силы вонзила в руку льва. Мужчина удивлённо вскрикнул, отшатнувшись, а тигр метнулся к нему с криком «Господин». Сильные руки Барсука сомкнулись на плечах Серсеи. То ли удерживая её на месте, чтобы принцесса получила своё наказание за нападение, то ли чтобы вовремя защитить девушку, как раз-таки от этого наказания.
Единственное, что он сделал ― забрал ручку и засунул в карман штанов.
В комнате повисло молчание. Лев прижимал к себе раненую руку, из отверстия от ручки сочилась кровь, слабо заметная на чёрной перчатке, но Серсея видела её так же ясно, как если бы одежда льва была белой. Тигр стоял, смотря на неё, сжимая и разжимая кулаки, словно вот-вот ударил бы её.
И вдруг в этой тишине, тяжесть которой Серсея ощущала, будто она была физической, раздался сначала смешок, а потом смех Барсука. Она развернулась, наградив его таким же удивленным взглядом, как и его соратники. Шокированная и измученная принцесса смотрела на наёмника во все глаза, ощущая себя так, словно колотила в закрытую дверь.
― А принцесса бойкая, ― заметил он, а потом заглянул в лицо Серсеи. ― Бойкая — это хорошее слово.
― Я знаю, что значит бойкая, ― раздражённо заметила Серсея.
― Мы с господином пойдём обработаем ему руку, ― сказал Барсук. ― А ты сторожи принцессу. И аккуратнее, ― лица девушка не видела, но почему-то явно поняла, что на лице мужчины расцвела ухмылка, и, кажется, тигру она не понравилась.
Барсук и Лев покинули комнату, закрыв за собой дверь. Принцесса было свободно вздохнула, как вдруг Тигр шевельнулся и медленно, словно сдерживая себя из последних сил, повернулся к ней. Девушка отшатнулась ― ярость, которую он испытывал, ощущалась почти физически. Она вдруг поняла, какую ошибку допустила, оставшись наедине с этим человеком ― Лев был в неё влюблен, Барсук испытывал хоть что-то, отдалённое на уважение, а Тигр… Тигр её откровенно ненавидел.
― Ах ты проклятая сука Медичи, ― с пугающей, невероятной злостью прошипел тигр. Даже в узких разрезах глаз маски Серсея увидела, как сверкнули бешеной яростью мужские глаза. Она посмотрела на него полными ужаса глазами, на мгновение потеряв дар речи. ― Как ты смеешь так говорить с моим господином, нападать на него? Как ты смеешь?
Серсея однажды видела бешеную собаку. Ей было тринадцать, и зверь внезапно выскочил из псарни прямо на неё. Они замерли друг напротив друга, принцесса и пёс, и девочка старалась даже не дышать. Псари, напуганные, выскочили следом, держа в руках длинный нож для разделки мяса, так что ни малейших вариантов в том, что должно было случиться с псом у Серсеи тогда не возникло.
У пса тоже. Видимо, даже находясь в бешенстве, собака поняла, как с ней собираются поступить, и видимо рассудила, что хуже себе она уже не сделает. И бросилась на принцессу, которая от страха окаменела, даже не сумев двинуться.
Нострадамус тогда спас её ― как спасал много раз за всю жизнь. Вырос будто из-под земли, и собака вцепилась ему в руку, которой он прикрыл живот. Серсея видела, как исказилось его лицо болью, однако прорицатель смог воткнуть свой охотничий нож в горло бешенному зверю. Несмотря на то, что боль, вероятно, была ужасной, и Серсея помнила, как мужчина потом почти две недели находился в лихорадке ― они с Екатериной выхаживали его тогда, хозяйничая в кабинете; наверное, поэтому там Серсея ощущала себя так уверенно, как нигде, кроме своих покоев ― прорицатель нашёл в себе силы развернуться, предусмотрительно спрятав раненую руку в рукавах меховой накидки, опустился перед ней на колени и, внимательно заглядывая глаза, спросил, как она.
Серсея всё равно увидела, что собака прокусила руку почти до кости, помнила, как кровь заливала одежду Нострадамуса, и помнила, что тогда он казался ей настоящим принцем. Больше, чем её брат Франциск, её младшие братья, даже больше, чем отец когда-либо ― ведь он спас её.
Странно, Серсея почти забыла об этом. Как же люди забывают всё то хорошее, что с ними происходит.
Но тут Нострадамуса не было. И Серсея не была тринадцатилетней девочкой ― что было либо хуже, либо лучше, ведь в этот раз она не впадала в ступор. И её противник был не бешеным зверем, от которого хоть как-то, но можно отбиться, а сильным мужчиной. Бешеным мужчиной.
Он подлетел к ней и с силой швырнул на стол. Практически сразу она почувствовала удар в поясницу. Удар такой силы, что он выбил воздух из легких. Паника сдавила горло, и она начала задыхаться. Серсея отчаянно искала в голове хоть какой-то выход, но не находила ни одной мало-мальски стоящей идеи.
― Ты хоть понимаешь, дрянь, как тебе повезло? ― спросил он, нанося удары ногами и руками. Принцесса ощутила, как правую руку обожгло сильной болью, когда на неё опустилась нога в сапоге, но на фоне всего прочего это было почти незаметно. ― Мой господин такой прекрасный человек, он так умён и образован! ― кричал он, брызжа слюной. Удивительно, как ещё никто не прибежал. ― А ты, проклятая шлюха Медичи, позволяешь так себе с ним вести, позволяешь оскорблять его.
Серсея посмотрела в сторону, то ли не желая смотреть в лицо своего истязателя, то ли желая найти хоть какой-то предмет, который мог ей помочь. Такой нашёлся только один ― совсем маленький кинжал для вскрытия писем, затерявшийся среди стопки бумаг. У неё была всего одна попытка. Она не чувствовала боли, но ей было страшно.
Страшно так, как ещё никогда до этого дня. Смерть в буквальном смысле ходила на расстоянии нескольких шагов от неё, и никто не сможет ей помешать, если только кто-то не найдет её в ближайшие несколько часов. На милосердие этих людей она не рассчитывала, помощь могла прийти только от человека под маской Барсука, но мог ли он помешать этому насилию? Насилию, которое хотел совершить тот, для которого её похитили?
― Я убью Вас, ― прохрипела Серсея, сплёвывая кровь на стол. ― Клянусь, я убью Вас.
― Мерзкая тварь, ― оскалился мужчина и ударил Серсею по лицу. Она ошарашенно всхлипнула, не ожидав, что он снова решится бить принцессу, но уже в следующую секунду и вторую щёку обожгло ударом. Голова принцессы мотнулась в сторону, и когда насильник взялся за её колени, собираясь раздвинуть принцессе ноги и овладеть столь желанной игрушкой, она вновь начала вырываться, словно удары выбили из неё проснувшееся было самообладание.
— Вы потеряете невинность не по собственному желанию.
— Что это значит?
— Вас изнасилуют.
Тигр занёс руку для удара, желая усмирить её. Серсея глубоко вдохнула, ожидая нового увечья, собирая силы для того, чтобы снова драться так, как никогда в жизни. Её не изнасилуют, Серсея не сдастся просто так. Она расцарапает этого ублюдка так, что он имя своё забудет. Она собрала все успевшие накопиться силы и завертелась в его руках − лихорадочно, бездумно, словно билась в предсмертной агонии. Она брыкалась и кусалась, лягалась и ворочалась, ощущая, как горячими ручьями текут по лицу слёзы.
Но произошло нечто другое. Мелькнула тень, и рука ублюдка опустилась рядом с ней ― брызгая кровью, отрубленная конечность с громким отвратительным хлюпом упала рядом. Серсея вскрикнула, а Тигр кричал, выплёвывая ругательства, и его рука сжала левую руку принцессу с невероятной силой. Серсея вскрикнула. Кем бы не был человек, нанёсший удар ― он не остановился. Серсея увидела, как меч разрывает плоть несостоявшегося насильника.
― Серсея… Ваша светлость, всё хорошо, ― сказал мужчина. ― Теперь всё хорошо.
Серсея заморгала, не сразу понимая, кто перед ней, а потом внезапно всхлипнула. Сказать что-то ей казалось просто невозможным, она испугалась слишком сильно ― руки тряслись, глаза так и остались огромными и почти беспрерывно открытыми, а лицо было таким бледным, что покойник показался бы румяным.
― Нос…тра…мус ― хрипло и прерывисто выдавила она. Прорицатель оттёр меч от крови о труп мужчины, засунул его в ножны и одним движением сгрёб Серсею со стола, беря на руки. Принцесса глубоко вдохнула, а потом внезапно обвила шею прорицателя дрожащими руками, сжала, будто от этого зависела её жизнь, и, не обращая внимания на режущую боль в запястьях, тихо зарыдала.
Нострадамус так и стоял, держа принцессу на руках, стискивая её в объятьях, ожидая, пока она проснётся. Вошедшего в комнату Франциска он взглядом попросил выйти, и дофин послушался, приказывая стражам не вмешиваться. Прорицатель не знал, как объяснил Франциск это Генриху, да и это уже было неважно ― значение имело только плачущая в его руках принцесса, обнимающая его так, будто от этого зависела её жизнь.
========== девять. но вы должны мне позволить ==========
Комментарий к девять. но вы должны мне позволить
Её дыхание постепенно выравнивалось, мышцы расслаблялись, но Нострадамус знал, что девушка не спит. Он вынес её на улицу, чтобы она глубоко вздохнула, ощутив долгожданную свободу, и немного успокоилась на прохладе. Мужчина принёс её к уже знакомому раскидистому дереву. Девушка же едва шевелилась и дрожала от ледяного ветра, но её лишь уложили у мощного дубового ствола.
Лихорадочно оглядываясь то в одну сторону, то в другую, Серсея видела королевские лилии на одежде людей, — их было больше десяти — тёмные силуэты похитителей между деревьев и белоснежную лошадь Франциска, перерезающего горло одному из людей недалеко от кареты. Эти картинки ещё не до конца доходили до сознания принцессы, поэтому она смотрела на всё это спокойно, отстранённо и невдумчиво, будто наблюдала скучный спектакль.
― Сделайте хоть что-нибудь! ― рявкнул над ней голос, сильно напоминающий голос отца. Но Серсея могла ― и, скорее всего, так и было ― ошибаться. Поэтому она собрала все оставшиеся силы и дёрнулась в сторону.
― Тише, Ваше Величество, ― строго сказал Нострадамус, будто говорил не с королём, а с обычным мужчиной. ― Она напугана, лучше не шуметь.
― С ней всё в порядке? ― спросил другой голос, мягкий и успокаивающий.
«Франциск» ― подумала Серсея, но, опять-таки, она не была в этом уверенна. Реален был только Нострадамус, только в него и ему принцесса верила.
― Возможно, ― аккуратно сказал Нострадамус, поворачивая голову Серсеи то в одну, то в другую сторону. ― Тут нельзя провести полный осмотр, его я не смогу провести. В замке будет лучше.
― А если ей нужна помощь прямо сейчас?! ― снова зарычал отец. Какое-то время все молчали, однако же после Генрих хрипло произнёс: ― А что, если… в доме будет лучше?
― Нет, ― сипло простонала Серсея. ― Нет, прошу.
― Серсея, дочка, всё хорошо, ― король оказался на коленях рядом с ней и попытался прикоснуться к её плечу, но Серсея дёрнулась в сторону. ― Это папа. Нострадамус?
― На кухне можно, ― говорит прорицатель, а потом, судя по всему, обращается к ней. ― Госпожа, это будет быстрый, безболезненный осмотр. Но Вы должны мне позволить.
«Только Нострадамус реален», ― напомнила себе Серсея, после чего коротко кивнула. Прорицатель опять подхватил её на руки и понёс обратно в дом.