Подруга оказалась права во всём, плюс ещё одном. Рубашечка, отворяя выход грудкам, не давила на лифчик, не напоминала каждую секунду, что у тебя тут что-то есть, на что все пялятся — это очень важно для стесняшек. А абстрактный стыд, не подкреплённый телесными ощущениями, слабее намного.
В той водолазке, которую она всё-таки примерила, Ева чувствовала свои груди постоянно, они боролись бы за своё пространство, своё существование, провоцируя в хозяйке чувство стыда. Очень надо!
Так вот, сейчас из всего этого вспомнились слова о том, что одежда должна заранее предусматривать объёмы и формы, не заставлять плоть бороться с собой. Но мочевой пузырь тоже "одет". Надо, надо "предусмотреть" его объём и форму, но не ножницами и иголкой с ниткой, а самообладанием, расслаблением всех мышц, кроме сфинктера, "приглашением" расти вверх. Да и дышать стоит не очень глубоко, диафрагмой вниз поменьше давить.
Что же, есть, что делать, чего добиваться. Этим и займёмся.
Покончив с воспоминаниями, Ева принялась разбираться с ощущениями. Она ругала себя за водопой впопыхах, надеялась, что желудок попухнет хоть сколько, распираемый водой, поможет продержаться своему коллеге, полному мочи. Надежды не оправдались — в животе страшно заурчало, полилось, и желудок облегчённо вздохнул. Это не было предательством — злодейки, занимаясь писсингом профессионально, подобрали такую минералку и её температуру, чтобы легко лилась в рот и ещё легче — из желудка. Там, куда ушла, вода не чувствовалась, но Ева со страхом воображала, как она несётся по жилам, лентяйски омывает тело изнутри и, совершив круг, почти не загрязнённая, сохранившая силы, рвётся наружу. Крепко стучится в запертую дверь, трещат доски, прыгает засов, подпирающий изнемогает от усилий…
Она попыталась остановить бегство жидкости, но, кроме втягивания живота, ничего не получалось, а это прижимало пузырь. Прижало так, что пришлось расслабиться, сосредоточив все усилия на сфинктере. Почуяв слабину, водичка последний раз булькнула, прощаясь с желудком.
Вот тут-то наша героиня и пожалела, что не послушалась одного Кириного совета. Дело было так.
На ту лекцию она сильно опоздала, а лектор был не в духе, устроил выволочку. Вдобавок в это время зазвонил сотовый телефон. У кого — неясно, но раз отчитывали в это время Еву, ей и пришлось принять на себя раздражение по поводу звонка. В итоге, когда она в перерыв вышла в туалет, губы всё ещё дрожали, а тщательно подавляемые на лекции всхлипывания бурно прорвались наружу.
— Дурочка, где же ты запропастилась? — ласково выговаривала ей подруга, обмывая холодной водой лицо, словно нянька. — Я до последнего дверцу маршрутки открытой держала, пока один мужик руку не оттолкнул и не захлопнул. А тебя всё нет. Как так?
— Кир, я в туалете, — лепетала Ева. — Понимаешь, все кабинки заперты были. Сходила после всех, так получилось. И не успела к маршрутке. А следующая только через двадцать минут. Я никак не успевала.
— А я как успела? — Они уже закончили водные процедуры и выходили на свежий воздух, погулять и успокоиться.
— Ты? Ты ведь не ходила. Слушай, Кир, я всё спросить тебя хочу и стесняюсь: ты ведь по утром никогда не заходишь в кабинку, только умываешься. Разве тебе не хочется после целой ночи?
— Нет, это я тебя спросить должна: что ты так по утрам в кабинку шмыгаешь?
— Ну… по-маленькому. Все ведь ходят после ночи, ведь часов восемь моча копилась.
— Да, но почему ты не просто туда идёшь, а в какой-то спешке, чуть не панике? Испуг за версту виден. А когда занято и приходится ждать, ты стискиваешь руки, просовываешь между бёдер и вся как-то зажимаешься. Неужели так сильно хочешь? Не так много и пьёшь по вечерам, я и то больше.
Ева объяснила подруге, что у себя в деревне она ходила только в будочку на заднем дворе, хотя многие сельчане облегчались, где попало: во саду ли, в огороде, в палисаднике, если вокруг никого нет. А она вот не могла. И однажды завалялась утром в постели, подняла её сильная нужда, и едва добежала девочка до заветной будочки. С тех пор по утрам страх какой-то находит, что не успеет. Потому и зажимается страшно, если ждёт.
— Да-а, — протянула Кира. — А ведь зря ты так! Я вот тоже как-то почуяла неладное, выбежала из дому и чую — не добегу. Тогда прямо там, где стояла, снизу всё скинула, присела и запенилась. Какой смысл бежать, описываясь на ходу? И так и так позор, зато одежда сухая и время позора короче.
— И не заругали тебя?
— Ни капельки! Я ведь, пока бурила, себя оправдывала, чтобы позор не жёг. Женщины поймут, они-то знают, как иногда припирает, не сдержишь. А мужики ничего не скажут в надежде на то, что и потом у них на виду буду ссать. Разве только вместе они меня увидят — ну, тогда ругать будут крепко, оглядываясь друг на дружку.
Поэтому злоупотреблять таким сливом не надо. Я начала тренировать мочевой пузырь, терпела, пока могла. И здесь, в общаге, не хожу утром, заодно и время экономлю.
— Как же так? Ведь недуром хочется со сна!
— Это только так кажется. На самом деле мочИ мало, но она густая и жгучая. Почему? Ну, ты же всю ночь дышала, парЫ водяные выдыхала, а ничего не пила. Вот тебя и жжёт изнутри. Неприятно, конечно, но это не переполнение, когда пузырь лопнуть готов. Перетерпеть можно. И даже нужно. Да ты, если хочешь, замерь объём слива. Утром он не такой уж и большой, днём больше сливаешь.
— Неужели можно перетерпеть?
— Я — точно могу, ты — наверное, сможешь. Кстати, если утром почти не есть, а выпить чего-нибудь слабенького — чайку там или сочку — то содержимое пузыря быстро разжижается и терпеть становится легче. Хотя и объём больше, вот в чём штука! И первые две пары я с лёгкостью обхожусь, иду только в большой перерыв. А иногда и дольше сухая — вплоть до конца четвёртой пары. Может, смогла бы и ещё, но это уже экстрим, а я по натуре не экстремалка. Когда спор какой выйдет, вот тогда уж.
— Слушь, а я и не замечала, что ты полдня налитой ходишь. Я бы всё время морщилась и зажималась. И сейчас ты хочешь? Что ж меня умывала, а сама не сходила?
— Дурочка, я ж говорю — никакого экстрима. Мочевой пузырь постепенно растягивается, вот в меру его растяжения я и держусь. А то со стороны заметно будет… и вообще, у самОй мысли только вокруг этого вертеться будут. Посмотри на меня — заметно разве?
Потихоньку, полегоньку — и ты свой пузырёк растянешь.
— Ой, да зачем?
— Ну, мало ли что случиться в жизни может, а это закалка. Слушай вот, что у нас в деревне было.
Одна женщина захотела наказать дочь за какое-то крупное прегрешение. За мелкие она ей выговаривала, шлёпала даже, а вот ремня в руки взять не могла. Отца в доме не было. Решила тогда использовать другого типа "ремень". Сделала вид, что утром проспала, в панике будит дочку, скорей-скорей! В туалет сбегать некогда, якобы впопыхах напялила на неё сплошной купальник, застёжка сломана (нарочно, как потом поняли), завязала на шее узлом, снизу — шорты, в руки — бутерброд и бутылочку воды, беги скорее! В туалет в школе сходишь, мол. Но рассчитала так, чтобы дочка прибежала в школу как раз ко звонку. Промучилась малой нуждой целый урок девочка, на перемене бежит в туалет, хватается за узел на шее — глухо! Завязан от души, намертво, и сзади к тому же, не виден. Возилась, возилась, подпирает её ведь, потом догадалась сбегать за подружкой. А тут и перемене каюк. Как она мучилась второй урок! Даже подвывать стала, а отпроситься стесняется. Да и как объяснишь, что надо ещё развязать проклятый узел? Все заметили, про себя ухмылялись. Кто сзади сидел, тот ей шею щекотал, она терпит, думает, что ей развязать помогают, а потом не выдерживает, прыскает с щекотки. Ладно, прозвенел долгожданный звонок, я ей узел зубами и ногтями развязала, лети в туалет скорей. А там у нас все кабинки открытые, всё видно. Это чтобы не запирались и чем нехорошим не занимались. А ей ведь надо снять шорты, спустить полностью купальник, обнажить всё тело — в младших классах лифчики не носят, но раздеваться стесняются. И только тогда пустить струю. Но в туалете полно взрослых школьниц, старшеклассниц, увидят, что разделась — засмеют. Во всяком случае, маленькие девочки привыкли делать свои дела быстро и не путаться под ногами у девушек. Что делать? В коридоре не разденешься. Вот Лилька и ждала конца перемены, лучше уж опоздать на урок, но остаться в пустом туалете. Ладно, оправилась в конце концов при полным раздёве, но завязать снова узел на шее не смогла, долго возила сь, хорошо, нашла оброненную кем-то английскую булавку. Конечно, за опоздание (да ещё на третий урок!) ей влетело, а мама вечером не пожалела, говорит — так тебе и надо. Будешь плохо себя вести — снова так поступлю.
Лилька поняла, что это она нарочно, но поделать ничего не могла. Если чувствовала, что провинилась, то мучила себя жаждой, недопивала, ночью просыпалась и наружу ходила. Утром её ждал купальник — орудие наказания, и никакой другой одежды, кроме шорт, конечно. Хочешь-не хочешь, затягивайся и терпи потом весь день. Застёжка на шее теперь была типа медальона с секретом, расстегнуть только мама и могла, а порвёшь — как тогда верх будет держаться? Рассказывать в классе Лилька не рассказывала, даже по секрету, раздразнили бы её. Мальчишки, а то ещё и некоторые вредные девочки. Младшие классы — не старшие, нажать на живот девочке ничего не стоит, если знаешь, что из неё брызнет. Но некоторые догадывались, хотели даже на одежду ей собрать, чтобы переодевалась перед школой и после, но её выпускали из дома, когда времени в обрез. Лилька гордая, говорила, что сразу после уроков идёт в спортсекцию. Но почему так нерегулярно? От страха разоблачения она стала носить купальник каждый день, добавила себе страданий на удивление матери. Выбор у неё был, позволить мучить себя жаждой или распёртым мочевым пузырём. Лучше, конечно, жаждой, но как отвечать на уроке с пересохшим горлом? Приходилось пить из бутылочки, едва прозвучит её фамилия, но это не очень культурно.
Придумала, как выкрутиться. Когда учитель шарил глазами по журналу, незаметно отхлёбывала и держала во рту, если вызывали её, проглатывала, прополоскав рот, если не её — выбулькивала обратно в бутылку.
В общем, стала девочка из просто послушной прямо-таки шёлковой, воспитала её мама оригинальным образом. А когда мы стали старшеклассницами, Лилька призналась мне, что на неё хорошо действует угроза не дать на день лифчик или прокладку. Да, женские слабости должны были сделать девочку-девушку послушной, некапризной, вымуштрованной. А поскольку мамины требования были, как я потом поняла, разумными, то и более сильной перед всеми опасностями мира. Такая вот диалектика.
Давай и ты тренируйся. Я думаю, что ты и без тренировки могла бы вытерпеть хоть одну пару, но страх подвёл. И привычка. Ну, если не пару, то поездку в маршрутке, и сходила бы в туалет в корпусе, по утрам там пусто. Если бы и опоздала, то незначительно. И я бы с тобой вместе опоздала, приняла бы удар на себя. А то мне из маршрутки выскочить не дали, выходить же на ближайшей остановке смысла не было, я же не знала, где ты.
— Да что ты, не надо! Чем меньше опозданий, тем лучше. Лекцию я у тебя перекатаю. Но как же ты всё-таки терпишь? Неужели без страха?
— А чего бояться, ежели я теперь свой организм знаю. По ощущениям могу сказать, сколько ещё продержусь без проблем, и когда лучше сходить. Да и внешние признаки подсказывают. Всегда можно ладонь просунуть и пощупать. — Тут Ева ощутила, как её запястье взяли и незаметно просунули под пояс Кириной юбочки, ладошка ощутила надутость живота. — Знаешь, как нащупать верхний край пузыря? Сейчас он пальца на два ниже пупка, да? Значит, живу. А то прямо до пупка поднимается, если живот не стиснут. Если в джинсах, то обоссусь и ниже пупка, а так — нет. Раз даже на палец выше вылез, но это рискованно, не всегда стерпишь. Так что моя норма — до пупка и потом сливай. Ещё одну пару просижу, могу даже бутылочку выпить.
— Неужели до пупка?
— Я тебе как-нибудь покажу. Ничего тут особенного нет, побори только страх. Между прочим, даже если терпеть легко, мышцы всё равно работают, подстраховывают сфинктер и всё прилегающее. Это как зарядка всё равно что. И упражняются те мышцы, что для женщин очень важны. Я где-то слышала, кто умеет терпеть и по-маленькому, и по-большому, тем терпёж девяти месяцев легче даётся и роды тоже. Ну, я-то больше о сиюминутном кайфе думаю, но и будущее из виду не теряю.
Так что давай, подружка, вместе тренироваться. Удивишься, когда поймёшь, что это легко. Себя не насилуй, не надо. А то все силы на борьбу уйдут, да ещё страх вселится. Лучше так поступи. Что для тебя после сна главное? Отдохнутость, чувство свежих сил? Вот и внуши себе, что чувство распёртости внизу — это составная часть этих свежих сил, необходимое условие тонуса. Ну, как… вроде как бумажные комки в носках зимних сапог, чтобы не слежались. Подпирает, чтобы сфинктер работал и здоровый дух дневной работы передавал другим мышцам, всему телу. Если сольёшь сейчас, то низ "просядет", всё там станет пресным, не будет "заводить" организм, ощущение утренней бодрости, свежести поблёкнет. Ты станешь зевать, присаживаться… вообще, скучно станет.
— А когда же тогда? До вечера терпеть? Не-эт!
— Да ну тебя! Хотя есть такие, с однотактным мочевым пузырём. Знать о том, что такое, в принципе, возможно, не вредно. А ты можешь освободиться от "подпорки" тогда, когда её функцию возьмут на себя другие. Вот ты когда бумажные комки из сапог выкидываешь? Правильно, когда свои ножки в них суёшь. И здесь: всё тело должно заработать по-дневному, мышца мышцу поддерживает и заводит. Тонус прямо тебя в свои руки всю берёт, поняла? Для этого, как минимум, надо совершить бодрую прогулку из общаги в корпус. Или потрястись в маршрутке. Когда ты сама себя заводить начнёшь, тогда нужда в сильных ощущениях из живота отпадёт и ты можешь спокойно слить. А если хочешь, можешь и подождать, проверить себя. Посмотрим, так ли силён мой тонус, что может сдержать рвущееся наружу. Да, придётся потратить часть сил, но если научиться получать от этого удовольствие, то не страшно. Но если в тягость — сливай при первой возможности. Нечего давать другим догадываться, что ты страждешь, нечего страшиться, что не утерпишь. В конце концов, вложи прокладку повыше и капай, если невтерпёж, в неё. Джинсы надень, чтоб живот не выпирал. А при первой возможности беги в туалет.
— Можно, я в выходные в общаге потренируюсь?
— Зачем меня спрашиваешь? Я же только советы даю, не заставляю. Как хочешь, так и поступай. Хочешь — вместе давай. Я тебе фору давать буду, лишний стакан выпью или даже два, раз уже натренирована. Шансы и уровняются. Как?
Но Ева, не отказавшись явно, всё тянула, всё откладывала на завтра. Один раз за ужином не стала пить обычный свой чай, но Кира сказала, что это не пойдёт, надо, чтобы всё было обычно, ведь не угадаешь, когда понадобится твоё умение терпеть. А ложиться обуреваемой жаждой не стоит — поздно заснёшь, плохо спать будешь, утром выдуешь намного больше, чем могла бы вечером.
Кира оказалась права дважды: крепкий мочевой пузырь современной девушке нужен, очень, раз; никогда заранее не угадаешь, где тебя прижмёт, два. А Ева-то, дура, не послушалась. О-ох!
Внизу живота стало припекать, горячая, жгучая моча, не дожидаясь свежих порций, настойчиво просилась наружу.
Вот очередной жгучий накат, и Еве вдруг почудилось, что она вспомнила ту никогда не виденную Кирину одноклассницу, лицо крупным планом: огромные капли пота на лбу, закушенная губа, гримаса страдания. Влил кадр испуг и сменился другим, общим планом: девочка непрестанно меняет позу, аж вертится на скамье в поисках облегчения. А когда и это добавило испугу, включилась слуховая память: бедняжка постанывала, тихо, чтобы не наказала учительница, но страшно. Никто так не стонал, значит, что-то ужасное по соседству происходит, может, умирает соседка. Многие одноклассницы сидели бледные, растерянные, но ничего поделать не смели. Даже дома рассказать, поделиться: их ведь тоже могли начать воспитывать мочой в купальнике.