- Помогите! - закричал Кандыбин во всю силу своих легких. - Пожар! Горим! Помогите!
Первой эти вопли услыхала, конечно, Лиманская.
Она вышла в гостиную и обомлела: перед ее дверью горкой лежали на газете - Пашиной газете! - обглоданные куриные косточки. С таким неуважением к себе в этой квартире она еще не сталкивалась.
- Да что же это такое?! Да за кого они меня держат?! Мамочка, ты меня слышишь?! Сейчас я им покажу! Сейчас они у меня узнают... - бормоча так и ничего уже не слыша вокруг, она снова скрылась в комнате.
А Кандыбин все вопил не своим голосом:
- Пожар! Помогите!!! Спасите!!!
Секундой позже на антресоли вышел Плафонов.
- Кандыбин? Это ты там орешь? А я думал, чей-то телевизор. Ну и какого хрена ты там надрываешься?! Всю улицу перебудишь!
Он спустился вниз, прошел в коридорчик и потянул носом воздух:
- Фу! Кандыбин, ты курил в туалетной?!
- Да не курил я, клянусь, Пашка! Пожар! Выручай! Темно! Ничего не вижу! Дверь потерял!
- Да заткнись ты, наконец! Эта ведьма, кажется, слетела с катушек окончательно! Подперла дверь шваброй! Слушай, тут и вправду какая-то горелая бумага. Погоди, дружище Кандыбин! Сейчас я тебя спасу!
Тем временем Лиманская вышла из своей комнаты с совком и веником, смела кости в совок, поднялась к комнате Плафонова, свалила кости у порога и гордо удалилась к себе, бормоча:
- Теперь они будут знать! Я не позволю им втаптывать в грязь своё человеческое достоинство и ущемлять свои права! Ты меня видишь, мамочка!
Через две-три минуты друзья поднялись наверх. Вернее, Плафонов привел за руку смертельно перепуганного Кандыбина.
А наверху их ожидал сюрприз и не один.
- Эй, что это за кости?! - изумился Плафонов. Но буквально следом новое, более жуткое подозрение заставило его броситься в комнату. - Она отравила наш ужин! Плеснула хлорки в пиво! Шизофреничка!
В этот момент к подножью лестницы снова подошла Лиманская.
- Не понравилось, да?
- Я утром позвоню в психушку! - разбушевался Павел. - Вас заберут! Это уже не шутки! Сначала вы едва не устроили пожар, а теперь облили всю квартиру отравой!
- Сделайте милость! Уж лучше обитать в психушке, чем иметь такого соседа!
Ответить Плафонов не успел.
Раздались энергичные звонки с улицы, затем еще более энергичный стук о входную дверь.
- Откройте! Милиция!
Открывать пошла Лиманская, она находилась ближе других к выходу.
Вошел капитан Абоймов, коренастый чернявый живчик с пышными жгучими усами, похожий одновременно и на гусара, и на цыгана.
- Что за шум, граждане? Соседи жалуются, что из вашего дома раздаются призывы о помощи.
Плафонов бросился вниз по лестнице:
- Сан Саныч! Товарищ капитан! Официально заявляю, что моя соседка Лиманская создала в квартире угрозу пожара, пыталась терроризировать моего коллегу по работе, а затем отравить нас обоих хлоркой! О такой мелочи, как вываленные у моей двери бытовые отходы, я уже не говорю! Прошу составить протокол! Вот поднимитесь, поднимитесь сюда!
И только тут из своей комнаты вышел, позевывая, Геннадий.
- Что за шум, а драки нет? Между прочим, ночь ведь на дворе! Хм! И милиция здесь?!
Абоймов поднялся на антресоли, осмотрелся, принюхался:
- Куриные кости... запах хлорки... в прихожей другой запах - чего-то горелого... - повернулся к Геннадию: - Вы можете сообщить что-либо по существу происходящего? - судя по тону, именно Завесову капитан доверял здесь больше, чем кому-нибудь другому.
Тот прикрыл зевок ладонью:
- Да я, собственно, спал, мне рано вставать на работу...
Абоймов хотел спросить еще что-то, но тут к подножью лестницы, как к жертвенному костру, величественной походкой приблизилась Лиманская. Скрестив на груди руки, она возвестила:
- Заявляю, что я публично сожгла эти низкопробные образцы бульварной прессы, недостойные культурных традиций нашего великого города! И горжусь этим! Могу также добавить, что моя мамочка целиком одобрила мой поступок!
- Мамочка, говорите? Хлорка - тоже ваша работа? - капитан двинулся по лестнице вниз.
- Да хотя бы и моя! - запальчиво воскликнула Лиманская. - Я также требую, чтобы неукоснительно соблюдался закон о тишине! Очень странно, гражданин Абоймов, что вы, как представитель власти, как наш участковый, не на моей стороне, что вы покрываете вульгарных нарушителей закона! Но я понимаю, о-о, я все отлично понимаю, гораздо лучше, чем вы можете это себе представить!
- Что такого особенного вы понимаете? - насупился Абоймов, остановившись.
- О-о, эта Пашина оговорка - "Сан Саныч" - она о многом говорит!
- Да что такое?!
- Оборотень в погонах! Вот что! - выпалила Лиманская.
- Кто - оборотень? - опешил бравый служака.
- Вы! Вы и есть оборотень!
Тут уж Абоймов, настроенный до этого если и не миролюбиво, то вполне нейтрально, скрипнул зубами:
- Прошу! Не оскорблять! При исполнении! - на смуглых щеках участкового заиграли желваки.
- А вы меня не пугайте! Думаете, не помню, как вы замылили мое заявление о люках? Пособник террористов! - Лиманская схватила вдруг со столика вазочку с увядшими цветами и выплеснула содержимое на капитана. - Вот вам!
- Гражданка Лиманская! Па-прошу! Пройдите в свою комнату! Немедленно! - сняв с кителя стебельки, он еще раз принюхался, окинул острым глазом военных театр действий и негромко бросил: - Похоже, без медосвидетельствования здесь не обойтись. Будем вызывать врача...
Из глубины темной комнаты вышла заспанная Тамара, кутаясь в наброшенный на плечи халат:
- Гена, что здесь происходит? Почему у нас милиция? Что случилось?
- Паша утверждает, что Лидолия Николаевна хотела отравить его и гостя.
- Наша Лидолия Николаевна?! Быть такого не может!
- А запах?! - закричал потерявший голову Плафонов. - Нюхайте все! Нюхайте! Не сам же я облил собственную комнату этой чертовой хлоркой!
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Наконец-то, они смогли уединиться.
Такой лихорадочно-восторженной Геннадий свою жену давно уже не видел.
- Ой, Генчик, как здорово все получилось!
И в самом деле, реальность превзошла самые смелые ожидания. Ну кто же мог предположить, что деликатный Кандыбин начнет в панике орать на всю улицу, что на шум приедет вездесущий Абоймов, а главное, что Лиманская сознается в том, чего она не делала, да еще оскорбит капитана и словом, и действием?! Невероятная комбинация, чудное стечение обстоятельств! И нужный результат, получившийся фантастически легко и просто!
- Это знак, Гена! Знак! - не уставала твердить Тамара. - Я ведь недаром вытащила выигрышный билет! Все идет один к одному, в масть, ты понял?! Уж теперь-то мы добьемся своего! Надо верить, просто надо верить!
Настроение жены быстро передалось мужу.
Какое-то время они безудержно хохотали, глядя друг на дружку, возбужденные лишь тем, что сомнительный спектакль прошел с блеском, на ура, что сегодня удача и вправду оказалась на их стороне.
Впрочем, и свою часть плана они выполнили безупречно. Накануне Геннадий незаметно освободил проход через маленькую лесенку на кухню, проход, которым не пользовались так долго, что уже забыли о его существовании. Плафонову и в голову не могло придти, что это Геннадий, используя рупор и тайный проход, четко "пасет" Кандыбина - выворачивает лампочку в туалете, подставляет ведро с водой, подпирает дверь шваброй, жжет скрученную газету... что это Геннадий, улучив момент , брызгает в его комнате раствором хлорки... ( но на пол, только на пол, не на продукты - это уж фантазии Плафонова! ).
Да и Лиманская сроду не догадалась бы, что косточки ей подбросил все тот же Геннадий.
Косточки, между прочим, тоже были приготовлены заранее.
У них могло не получится. Что-то могло не сыграть. Но получилось. Получилось все! С лихвой! С избытком! И сейчас им было хорошо и весело! И смех звучал такой чистый, такой воздушный! Они победили!
- Я тебя люблю! - призналась она.
- Я тебя люблю! - на том же дыхании ответил он и привлек к себе жену: - Сегодня твоя ночь, милая! Игра - просто блеск!
Она внезапно отстранилась и какое-то время вглядывалась в мужа, словно определяя, до каких пределов можно полагаться на него. Затем произнесла очень будничным тоном:
- Милый, а ведь мы уже не играем...
Он вздрогнул и разом оборвал смех:
- То есть... как ?
- Не играем, - мягко, но решительно повторила она. - И еще... я должна тебе сказать... - она собралась с духом и призналась: - Мой выигрыш в уличную лотерею... Я ведь загадывала не на Лиманскую. Лиманская - это так, разминка. Проверка на дорогах. Пробный шар.
- Не на Лиманскую? - он по привычке взъерошил свою шевелюру обеими руками. - А на кого?
- На Пашу.
- На Пашку?! - он потер виски: - Постой... - заглянул ей в глаза.
Какую-то секунду стояла звонкая тишина.
- Так ты... с самого начала знала, что... не игра? Не было никакой Жанны Гунькиной...Ты все это... заранее... - запинаясь, выдавил он. - Ты... - он не мог договорить. Язык не повиновался.
Она приблизила к нему свое заострившееся лицо:
- Нет-нет, и для меня сначала это была игра! Не думай! Только игра! Но когда все начало сходиться... Геночка! Миленький! Послушай меня! Надо ведь что-то делать... Годы проходят - а у нас никаких сдвигов... Во всей "нашей деревне" только мы живем в коммуналке, да еще Эмма... А тут - всё одно к одному! Посмотри, как здорово прошло с Лиманской! И с ним будет так же легко, даже легче, - я чувствую! Надо только решиться! Под лежачий камень вода не течет! Ну, сколько нам ждать?! Чего ждать-то?! Кого?! Деда Мороза?! Святого Валентина?!
Он по-прежнему выглядел окаменевшим викингом.
- То есть, ты...
Она прижалась, потерлась бедром и грудью: