Поцеловав последним ее мизинец, Павел придвинулся к девушке ближе:
- А это дорогая, мои соседи Тамарочка и Гена, люди, спасшие мне жизнь, я тебе рассказывал! Прошу любить их и жаловать!
- Да-да, он мне рассказывал - она поочередно посмотрела на Завесовых с благоговением, словно стараясь запомнить, как именно должны выглядеть благородные, самоотверженные, глубоко порядочные люди.
- Таких соседей действительно поискать, - веско поддакнул Абоймов, явно укрепляя гостью в ее первом впечатлении. - Паша за ними как за каменной стеной!
Устроились. Геннадий сел рядом с милиционером, Тамара - напротив Миланы и на расстоянии от Плафонова.
Стол был сервирован явно на скорую, но щедрую руку. Две бутылки полусладкого "Мерло", маленькая коньяка, сок, минералка, парочка магазинных салатов, ветчина, сыр и красная рыба в нарезке, чипсы, мармелад, фрукты, зелень...
- Извините, что нет ничего горячего, - виновато улыбнулась Милана. - Я хотела приготовить, но Паша так торопился...
- В следующий раз приготовишь, - кивнул Плафонов и объяснил: - Миланочка готовит божественно! Эти маленькие пальчики владеют всеми секретами мировой кулинарии, - он сделал движение, вознамерившись завладеть ее ладошкой, но Милана спрятала руки за спину, опять мгновенно покраснев.
Завесовы недоуменно переглянулись: почти семейная сценка! Паша вовсе не закомплексовал! Он и не думал скрываться от соседей, стыдясь своего поступка! Он проводил время (и ночи тоже?) в свое удовольствие с привлекательной молодой женщиной, равной которой по обаянию у него никогда не было!
- Ну что же! - изрек между тем Павел, потирая руки. - У всех налито? - он определенно был в своей роли - роли тамады. - Ибо как сказал поэт:
Стоит царства китайского чарка вина,
Стоит берега райского чарка вина.
Горек вкус у налитого в чарку рубина -
Эта горечь всей сладости мира равна.
За сказанное!
Выпили.
- А вы, товарищ капитан, значит, и в выходные дни исполняете обязанности участкового? - повернулся к своему соседу по столу Геннадий
- Вообще-то, участковый есть участковый, - пожал тот плечами. - Как поется: служба дни и ночи. Должность такая. Но сегодня я здесь как гость. Вот Павел пригласил. А раз я в гостях как частное лицо, то и называть меня "товарищ капитан" не обязательно. И даже не желательно.
- Как же вас называть? Гражданин Абоймов? - Геннадия что-то понесло.
- Еще лучше! - рассмеялся гость. - Нет, не гражданин Абоймов, и, уж конечно, не Сан Саныч - вот такой фамильярности терпеть не могу! Женщины, если им нравится, могут называть меня Сашей, а вы зовите, пожалуйста, Александром. Коротко и ясно!
- Можно вопрос, Александр? - все не унимался Геннадий.
- Смотря какой...
- Житейский. Я, конечно, с милицией сталкиваюсь редко. Ну, разве что с гаишниками. Но, честно говоря, никогда даже не слыхал про милиционеров, которые любят стихи. И даже не думал, что бывают такие менты, ох, извините, - работники органов!
- Ну, так вот он я - смотрите! - Абоймов развел в стороны сильные, жилистые руки, демонстративно пропуская шпильку.
- Может, еще и сочиняете?
Абоймов рассмеялся:
- Чего нет, того нет! Таланту бог не дал. А заниматься ремеслом, не имея таланта, это всё равно, что обкрадывать самого себя. Нет, ребята, не сочиняю - и в мыслях такого нет! Но слушать люблю, особенно, если кто читает с душой. А у Павла это замечательно получается! Вот за что люблю человека! Про зодчих он читает - ну, прямо слезы на глаза наворачиваются! "И тогда Государь приказал ослепить этих зодчих..." Паша, как там дальше?
Плафонов наполнил посуду, прокашлялся, встал и, подняв свою рюмку, с выражением продекламировал:
- Дмитрий Кедрин. Поэма "Зодчие". Заключительная часть.
Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
Их клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.
И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
"Государево слово и дело!"
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.
И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд.
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси
Гусляры!
Голос чтеца звучал всё набатнее, а к финалу он и вовсе вошел в экстаз. Уж на что Геннадий был равнодушен к поэзии, но и он поневоле заслушался. Капитан же внимал стихам с благоговением, будто перенесясь в некие запредельные сферы, где нет ни милиции, ни криминала, ни гражданской общественности. Милана тоже слушала не шелохнувшись, словно завороженная чем-то, что открылось ей, но, может, не в стихах, а в личности чтеца. Одна только Тамара вообще не слушала декламатора. Она бросала на гостью молниеносные взгляды, хмурила брови, кусала губы и думала о чем-то своем.
Но когда капитан зааплодировал "браво!", то Тамара тоже присоединилась к общим восторгам и захлопала вместе со всеми.
- Спасибо, спасибо... - какое-то время Плафонов раскланивался как заправский артист. - А вот и тост родился: "Мы за лирику выпьем и за дружбу, кунак!" Это тоже из Кедрина.
Никто, кроме оратора, не понял, кажется, при чем тут "кунак", но "за лирику" и "за дружбу" выпили все с большой охотой.
- Ой, а можно я скажу? - подала вдруг голос Милана и сама же смутилась своей храбрости.
- Сделай милость! - поощрительно воскликнул Плафонов. - Порадуй нас своим серебристым голоском... - он снова наполнил бокалы.
- Ой, мне половинку! - запротестовала она. - Ага, вот так... - Затем встала и произнесла ( голос и вправду звенел как серебряный колокольчик ): - Я очень рада, что у Паши такие замечательные соседи, как Тамара и Гена. И хочу обязательно предложить тост за них. За прекрасных людей, которым он обязан всем! А еще мне кажется, что ты, Паша, должен обязательно помириться с сестрой, ведь она - родной человек, а родных людей так мало в этом мире, их надо любить, прощать им их слабости и никогда не обижаться на них... И со своей соседкой Лидолией Николаевной тебе тоже надо помириться, Пашенька! Она, конечно, поступила нехорошо, но, как я поняла из твоего рассказа, она просто одинокая больная женщина, которой требуется чуточку внимания... - она говорила все быстрее, будто боясь, что ее прервут или собьют с мысли. Обвела смущенным взглядом гостей, остановив его на Тамаре: - Извините, если я сказала что-нибудь не так. Но я от чистого сердца. Я никого не хотела обидеть... Я просто хочу, чтобы всем всегда было хорошо...
- Добрый вы человек, Милана, - вздохнул капитан.
- А разве это плохо?
- Милана - идеалистка, - объяснил Павел. - Но знаете, если честно, мне это очень нравится. В людях вообще. И в Милане, в частности.
Завесовы, между тем, уже устали переглядываться. Кем бы ни была эта молодая женщина, но ясно, что с Плафоновым у них сложились самые доверительные отношения. И почти наверняка минувшую ночь он провел у нее. А предстоящую ночь, возможно, она проведет здесь, в ИХ коммуналке.
- Послушайте, - сказал капитан, обращаясь нежданно к Завесовым. - Коли уж об этом зашла речь, хочу дать вам один практический совет. Лиманская, конечно, никакая не мегера и у вас с ней всегда были нормальные отношения, но она тихая помешанная, и ждать от нее можно чего угодно, а у вас дети. Вот возьмет и спалит ваши хоромы. Не со зла, а по неосторожности. Вы знаете, сколько по городу гибнет народу по причине пожаров, от неосторожного обращения с газовыми плитами и электробытовыми приборами?! Ого! Беда! Почему же вы не принимаете меры?
- Меры?! - подалась к нему Тамара. - Какие меры?
- Вы же знаете ее подругу, почтальоншу Эмму?
- Само собой!
- Ну вот. У нее дочка тоже с приветом и они тоже собачатся с соседями. Вам нужно переговорить с ними, то есть, с теми соседями, объединиться и на паях купить для этих женщин двухкомнатную квартиру, хотя бы и в пригороде. Это будет недорого. Относительно. И все довольны! Эмма с дочкой и Лиманская будут жить вместе, помогать друг другу и общаться в свое удовольствие. Никто их не будет дергать. Комната Лиманской перейдет вам. Все спокойнее. А после, со временем, и от Паши как-нибудь избавитесь.
Завесовы в сотый уже раз переглянулись, и Геннадий с преувеличенной бодростью ответил:
- Отличная идея! - вдруг поперхнулся и закашлялся.
- У вас, Саша, наверное, большой опыт разрешения коммунальных склок? - спокойно спросила Тамара.
- Ого! Половина времени на эти разборки как раз и уходит. Кто кому чего не так сказал, кто на кого косо поглядел... Ни дня без жалоб! Я эту чертову коммунальную кухню изнутри изучил! Сам всю жизнь живу в коммуналках! И не в таких, как ваша. Вашу-то и коммуналкой язык не повернется назвать.
- Вы - в коммуналке?! - удивилась Тамара. - Вы - офицер милиции, капитан? Простите, Александр, а у вас есть семья?
- Есть! - кивнул тот. - Жена и две дочки. А то, что офицер милиции... Вообще-то в коммуналках у нас половина сотрудников живет. И нам еще завидуют. Те, кто обитает в общежитии и мечтает об отдельной комнате. - Вздохнул: - Ладно, хватит о грустном! Давайте лучше побеседуем о прекрасном. О поэзии. Вот непонятна мне одна вещь... - он повернулся к Плафонову: - Не пойму я, Павел, не могу осмыслить... Вот ты знаешь столько стихов, любишь их, разбираешься в оттенках, богатую библиотеку имеешь, можешь интересно рассказывать про поэтов, про которых многие и не слыхали ничего, читаешь, будто артист-декламатор, объясни же мне, как ты можешь работать в такой паршивой газетенке?! Ведь это же просто бульварщина какая-то ! Ведь когда ты пришел ко мне в первый раз за интервью, я просто не врубился, из какой ты газеты, а если бы знал точно, то выставил бы тебя за порог в ту же секунду!