Робер улыбается доверчивой, почти детской улыбкой.
- Знаете, чего мне хочется на самом деле? Подвязывать лозы в собственном винограднике и петь не по заказу, а от души. Для себя и для тех, кого я люблю.
Вскочив на стул, он быстро забивает гвоздь, натягивает веревку и развешивает полотнища так, чтобы между ними оставался небольшой зазор. Управившись, с минуту любуется делом рук своих.
- Теперь у каждого из нас - своя комната! Впрочем... чего-то здесь не хватает.
- Чего же?
- Сейчас увидите!
Он снова убегает, но уже через минуту я слышу в коридоре скрежет и пыхтение. В дверном проеме появляется огромное кресло, за ним - раскрасневшийся, отдувающийся Робер.
- Вот! Вам должно понравиться...
Гляжу на кресло, словно кокетка, которой подарили букет роз, и растерянно бормочу:
- Мне так приятно... спасибо!
Робер втаскивает кресло в комнату, устанавливает его напротив камина. Получилось и впрямь хорошо.
Говорю:
- Знаете, мне бы хотелось здесь жить.
Робер вдруг становится серьезным. Смотрит на меня сочувствующим взглядом.
- Вместе мы обязательно что-нибудь придумаем...
<p>
***</p>
Фонарь заправлен маслом и горит ровным светом. За окном идет снег вперемешку с дождем. Тихо.
Вот уже несколько часов, как Робер ушел расспрашивать друга. Я не волнуюсь, мне спокойно и непривычно тепло. Снежная взвесь за окном, переплетающиеся ветви деревьев на фоне бледно-матового неба... Всем этим можно любоваться бесконечно.
По коридору прошла служанка - угловатая девица в сером платье и белом переднике. Подмела пол в зале, разожгла камин, сменила свечи в канделябрах. Ко мне не зашла. Видимо, Робер предупредил прислугу, что все будет делать сам.
Но вот и его шаги. Медленные. Узнал что-то плохое... обо мне?
Робер заходит и, увидев меня, обрадовано улыбается, но тут же мрачнеет. Вид у него растерянный.
Спрашиваю:
- Что случилось? Что вам сказал Жежен?
Робер вздыхает.
- Я его не спрашивал... - Затем поясняет. - Не хотел беспокоить до завтрака, а после завтрака снова пришел нотариус. Я сидел и слушал их беседу, слушал, слушал... и уснул. Проснулся - ни нотариуса, ни Жежена. Наверно, оба уехали, а меня решили не будить.
С облегчением смеюсь. Кто бы мне сказал раньше, что призраки умеют смеяться!
- Да уж... По ночам надо спать, а не разговаривать с привидениями.
Робер настроен решительно.
- Но к вечеру Жежен вернется. И тогда...
- ...Тогда вы пойдете в гостиную досыпать в его присутствии.
Робер тоже смеется. Потом предлагает:
- Хотите, я вам почитаю?
От удивления соглашаюсь. Робер долго роется в сундуке, наконец извлекает пестреющую закладками книгу.
- Вот, это новинка. Наверняка вы еще не слышали.
Забираюсь в кресло. Пусть я не могу по-настоящему сидеть, - разве это повод отказывать себе в уюте? Робер садится напротив и читает:
- Будь то Урганда иль Моргана, -
Но я люблю, когда во сне,
Вся из прозрачного тумана,
Склоняет фея стебель стана
Ко мне в полночной тишине.(1)
Он останавливается: можно ли при мне читать о феях? Одобрительно улыбаюсь, и Робер возвращается к стихам о призрачной госпоже, которая:
...Велит сжимать в руке суровой
Меч рыцаря, к боям готовый,
И арфу звучную певца.
Дочитав, Робер вопросительно смотрит на меня, словно ждет ответа, для кого ему теперь петь и с кем сражаться. Ответить я не успеваю: кто-то идет по коридору. Мелкие, торопливые шаги. Женские.
Робер захлопывает книгу и поспешно выходит из комнаты, заслонив собой дверь. Я слышу, как он спрашивает:
- Что такое, Риана?
Знакомый голос служанки отвечает:
- Месье, там пришел старик, говорит, он еще недавно служил здесь дворецким.
- Чего же он хочет?
- Хочет поговорить с месье Бракьеном.
- Эжена нет, разве ты не знаешь? Скажи, пусть приходит завтра.
- Месье, я сказала, но он не верит, что хозяина нет. Говорит, это очень важно, говорит, что хозяин уволит меня, если я его не позову. И требует, чтобы я напомнила о какой-то ночи.
Робер несколько секунд размышляет, потом решается.
- Хорошо, я сам поговорю с ним, - хочет обернуться ко мне, но вовремя спохватывается. - Веди меня к этому дворецкому.
Я приготовилась к долгому ожиданию и даже пожалела, что Робер не оставил книгу открытой. Но прошло несколько минут, и в коридоре послышались шаги. Быстрые - Робера, семенящие - старика-дворецкого.
Осторожно выглядываю в щель между занавесками. Старик в поношенном плаще - том самом, в котором прогуливался летними ночами в саду - идет за Робером и недовольно хмурится. Лицо Робера непроницаемо. Оба проходят в зал, Робер садится в кресло, жестом указывает старику на другое. Старик садится на краешек, недовольно ворча:
- Не понимаю, зачем вы меня сюда привели. Я уж вижу, что молодого месье Бракьена нет дома. Что ж, на нет и суда нет, приду позже.
В голосе Робера слышны просительные интонации.
- Послушайте, Феликс... Из ваших слов я понял, что вы знаете что-то важное. Не только для Эжена, но и для меня тоже.
Старик цедит сквозь зубы:
- Вы-то тут причем?
Робер сжимает кулаки, но голос его остается спокойным.
- Так вышло, что дела Жежена важны и для меня. Если дело в вознаграждении... - Он достает из кармана кошелек.
Старик недобро смеется.
- А вы парень не промах! Уже пронюхали, в чем тут дело, и хотите поживиться. Что ж...- Он, сощурившись, смотрит на кошелек. - Поглядим, во сколько вы оцените мои слова.
Робер без колебаний протягивает кошелек старику.
- Вот, возьмите. Это все, что у меня сейчас есть.
Старик развязывает кошелек, ощупью пересчитывает монеты. Потом с сомнением смотрит на Робера.
Робер снимает с шеи медальон.
- Возьмите и это.
Старик хватает медальон, пристально рассматривает. Потом кивает:
- Этого достаточно. - Он ухмыляется. - Можете спросить молодого хозяина поместья, кого похоронили прошлой зимой в саду, под кривой яблоней, - он указывает пальцем в сторону сада. - И ваша вина, если за один этот вопрос вы не получите втрое больше, чем дали мне.
Старик встает и, не прощаясь, идет к выходу. Робер ошарашено смотрит ему вслед. Когда старик скрывается в коридоре, он, словно очнувшись, кричит:
- Постойте! Но что же... кто же там похоронен?
Издали доносится ответ старика.
- Девушка. Красивая молодая девушка.
<p>
***</p>
Меня убили? Кто? Когда? И за что, Боже... А матушка?.. Бедная моя матушка!
Беспомощно смотрю на вернувшегося Робера. Впрочем, он потрясен не меньше моего. Дважды порывается заговорить - и умолкает.
Нахожу в себе силы сказать:
- Ты ведь знал и раньше, что я... не вполне живая.
Сама не понимаю, откуда взялось это "ты". Взгляд Робера теплеет, он протягивает мне руку ладонью вверх. Не решаясь коснуться его ладони, отвечаю печальной улыбкой.
Снизу доносятся голоса Жежена и служанки. Робер вскакивает с места.
- Жежен! Я поговорю с ним.
- Думаешь, это он...- Я не решаюсь произнести вслух слово "убийство".
- Нет. - Робер мотает головой. - Этого не может быть. Что бы там ни было - он не убийца.
- Потому что он твой друг?
Робер твердо смотрит на меня.
- Потому что он мой друг.
- Робер, ты у себя? - Голос Жежена все ближе. Робер выходит в коридор и на секунду пропадает из виду. Я слышу, как Жежен рассказывает. - Мы с Ламонтом ездили смотреть Бракьенские поля, потом пили сидр в местной харчевне... Какой у тебя помятый вид! Ты что, только что проснулся?
Робер молчит, и Жежен продолжает:
- Смотри не заболей: климат здесь скверный... Вот управимся с бумагами - и прямиком в Париж! Дидье пишет, к ним приехала кузина. Блондинка, ты должен ее помнить...
Робер и Жежен входят в зал. В отороченном мехом шлафроке Жежен выглядит не менее элегантно, чем во фраке. Он идет к камину, протягивает руки к огню.
- Холодно...
Не глядя на друга, Робер говорит:
- Приходил Феликс.
Жежен отшатывается от камина, словно обжегшись.
- Феликс... дворецкий? Что ему от меня нужно?
Не меняя интонации, Робер продолжает: