Антон, тоже стоявший рядом со всеми и слушавший отчет первой группы разведчиков, покашлял, привлекая общее внимание и тихо произнес:
– Обед стынет.
Повернулся ко всем обиженной сутулой спиной и медленно пошел к навесу, где клубились невероятные ароматы, от которых у голодных путешественников, спешно последовавших за ним, закружилась голова и разбежались, быстро угасая, все мысли, кроме связанных с острым чувством голода.
Одноразовые тарелки заполнялись и тут же опустошались, постукивал половник о край большой кастрюли с удивительным компотом «От Антона».
Когда трапеза была закончена, благодарности и восторги талантами Антона высказаны, а посуда вымыта и сложена на место в специальном багажном отделении автобуса, сытый народ устроился в тени на походных матрасах и ковриках, возвращаясь неспеша к обсуждавшимся еще недавно горячим темам.
Часа через полтора, так и не придя к общему мнению ни по одному из волновавших всех вопросов, за исключением последнего – о целесообразности попробовать расчистить спуск, найденный Платоном и Шуркой, вся команда собралась идти раскапывать «Северный проход к свободе», как назвал его Серега.
Было ещё светло, но солнце уже остывало, ласково согревая обожженные за день носы. Вечер августовского дня приближался и Кирилл, долгое время не вмешивавшийся в обсуждения, решил, что без управления дело вряд ли будет сделано, тем более сделано хорошо. Обратившись к Шурке, который каким-то образом сумел не просто завладеть общим вниманием, но убедить всех в целесообразности немедленного коллективного похода на Север, к возможному спуску, он спросил, какова конкретно цель похода, сколько нужно людей и какие инструменты для её достижения, какие принимаются меры безопасности, – обрыв все-таки! – что планируется делать, если удастся обрушить край обрыва, если не предполагается, что все начнут прыгать вниз, благо два-три метра, на которые хотелось бы надеяться, это не так много? А как возвращаться в темноте к автобусу? Шурка под градом жестких вопросов немного растерялся, словно трепетная лань грубо остановленная в благородном порыве. Однако, постаравшись тут же взять себя в руки, он быстро глянул в толпу, где светилась веснушками и решительно вздернутым носиком лицо Вареньки, и сказал, что конечно думал обо всём этом и собирается взять с собой фонарь.
Кирилл снова заговорил, привычным для себя, спокойным и уверенным голосом:
– Ещё часа три-четыре будет достаточно светло и за это время можно успеть сфотографировать и по возможности описать главные находки. Если найдется чем, то хорошо бы сделать хотя бы основные замеры. Пока на все это есть какое-то время. Ещё нужно связаться по телефону с Андреем, описать ему ситуацию на этот момент и планы ближайших действий. Ребята, которые уехали раньше, наверное уже отправились на поиски. Нужно бы с ними тоже созвониться поговорить, предостеречь от обрыва, в который мы угодили; попытаться описать место, где мы находимся и может быть найти или изготовить какие-нибудь ориентиры. Можно в согласованное время зажечь дымный костер.
Платон с Шурой и двумя-тремя помощниками могли бы попробовать разобраться сегодня со спуском. Платон, ты же, кажется, горным туризмом когда-то занимался. Или я что-то путаю? Ты должен знать, что такое страховка и раз нет специального снаряжения попробуй использовать хотя бы те веревки, которые есть у Ан-тона, чтобы просто так к обрыву не соваться.
Платон молча выслушал предложения Кирилла, затем указал ему на большую дорожную сумку, ярко синего цвета, которая стояла неподалёку и произнёс:
– Ты конечно прав, и предполагая, что ты будешь настаивать на чём-то подобном, мы с Антоном уже все подготовили. Фонари и зажигалку тоже взяли.
Платон открыл сумку, где на аккуратно уложенных вещах лежала аптечка и ещё какие-то коробочки. Пришло время смутиться Кириллу.
– Так Антон тоже участвовал? Ну, тогда вы точно победите!
Быстро сформировались три группы. Первая, из шести человек во главе с Платоном, отправилась на север. Вторая, в том же составе, что и до обеда, направилась к порталу. Впереди, энергично размахивая вырезанной из орешника длинной палкой, шагала по хорошо уже знакомому маршруту Настя. За ней трое архитекторов с блокнотами и большой фотокамерой. Замыкали же шествие Железный Роман с рюкзаком на плечах и почти уже не хромающая Лика с аккуратной, гладко обструганной тросточкой.
Кирилл с Шуркой повели к «месту смысла» группу, состав которой почти не изменился. Единственной потерей для них оказалась Варенька, пожелавшая лично посмотреть на звериную тропу у северной стены, по которой бежала и затем скрылась какая-то зверушка, размером с собаку, как доверительно сообщил ей Шура.
Связь на большом камне в «месте смысла» была по-прежнему устойчивой, и Кирилл подробно обсудил ситуацию с Андреем. Решено было в ближайшие часы разобраться с «северным проходом» и снова связаться, если получиться, вечером или завтра утром, чтобы договориться о помощи, если таковая потребуется, и эвакуации автобуса, без которой в любом случае едва ли удастся обойтись.
Начинало темнеть, когда обе группы, занимавшиеся фотографированием и обмерами грандиозных находок, отправились в сторону автобуса и вскоре прибыли на место. В это время Кирилл с Серёгой подошли к южной стене у обрыва и стали оглядываться в поисках хозяев синей дорожной сумки и других вещей, аккуратно сложенных под большим кустом жимолости, усеянным синей с фиолетовым отливом ягодой.
Осторожно приблизившись к краю резко обрывавшегося зелёного ковра, они вдруг услышали голоса своих товарищей, доносившиеся откуда-то снизу. Земля под ногами опасно прогибалась под их весом, и ребятам пришлось отойти подальше от обрыва. Между тем сумерки быстро сгущались и Кирилл с Сергеем не заметили, как совсем близко от края стены на фоне еще синего, но уже темнеющего неба появились фигуры Платона и остальных членов группы.
– Вы уже здесь? – воскликнул Шурка, увидев Кирилла и Сергея, – А мы всё нашли! И дорога здесь в двух шагах прямо под обрывом!» – в захлёб излагал растущий в собственных глазах стажёр, победно встряхивая рыжей копной совсем уже спутанных волос с цветными включениями в виде фрагментов местной растительности. А рядом Варенька, тоже сияющая, хотя и не так ярко, пыталась безуспешно чем-то дополнить не вполне связную речь товарища. В конце концов, она взяла оратора за руку и очередное слово застыло, запечатав уста Шурки. Трудно сказать, какие именно чувства вызвало у молодого талантливого архитектора прикосновение маленькой женской руки, но мысли его в этот момент явно смешались, спутались и возможно совсем покинули своего счастливого хозяина.
Платон терпеливо, с улыбкой, если и не отеческой, то доброй, смотрел на Шурку и, воспользовавшись паузой, произнёс спокойным и отчётливым, как обычно, голосом.
– В основании стены, со стороны обрыва и чуть ниже поверхности земли оказалась очень удобная ступень, с которой можно просто сойти на дорогу, идущую под обрывом в направлении нашего лагеря внизу. Так, во всяком случае, мы думаем. А то, что мы ни ступень, ни дорогу не увидели раньше, совершенно не удивительно, учитывая, что они скрыты за стеной и краем обрыва. Чтобы подойти вплотную и заглянуть вниз нам пришлось больше чем на метр обрушить свисавшую часть грунта.
– Вместе с кустом жимолости, – добавила Варенька, – Так жалко!
– Отлично! Молодцы! – объявил Кирилл, – А теперь быстро показывайте ваш «Северный проход», пока совсем не стемнело.
Все подошли к обрыву у самого края стены, а оживший снова Шурка, демонстрируя сказанное, легко спрыгнул на выступающую из каменного массива довольно большую, не меньше метра в длину и ширину, и почти ровную площадку. Удивительно, но чтобы попасть отсюда на обочину дороги достаточно было просто сделать шаг вниз. Дорога, хоть и с крутым уклоном, была достаточно широкой, чтобы на ней могли разъехаться даже два автомобиля.
Удача выглядела сказочной, и было ясно, что «северный проход» действительно вел к свободе, поскольку привёл к простому выходу из естественной ловушки. Ни у кого из стоявших сейчас у обрыва не было ни капли сомнений, что они вырвались из плена и оставался лишь один по настоящему серьёзный вопрос: «Как освободить автобус?
Назад возвращались почти в полной темноте, накрывшей лес подобно огромной тени. Шли, светя фонариками и настороженно прислушиваясь к наступившей тишине. Несколько раз направление теряли и приходилось высматривать стену, чтобы правильно сориентироваться.
Стоянку увидели издалека, благодаря ярко светившему костру и громким голосам товарищей. Конечно, их ждали и ждали с нетерпением.
Сообщение о спуске и дороге привело в восторг всех, кроме шофера, с непроницаемым лицом сидевшего у костра и не принимавшего участия во всеобщем ликовании. Может именно поэтому Антон первым услышал звук, заставивший его сначала поднять голову и прислушаться, а затем быстро встать и призвать всех к тишине. Впрочем, увидев как вскочивший Антон сосредоточенно всматривается в темноту справа от костра, все замолчали почти одновременно.
Глухое, но мощное и какое-то очень низкое рычание, громче прозвучало в ночной тишине, накатившись волной парализующего страха на собравшихся у костра и теперь невольно потянувшихся ближе к огню и блестящему стеклянными глазами белому силуэту автобуса.
Антон, сохранивший способность двигаться и рассуждать, скомандовал:
– Быстро все сюда, к машине! – и добавив, – я сейчас», скрылся в темной кабине. Спустя несколько долгих секунд автобус ожил: заработал успокаивающе урча двигатель, зажглись мощные фары, сразу разрушив стену темноты, скрывавшей так жутко рычащую и угрожающую неизвестность.
– Забирайтесь в автобус, а мы с Платоном подежурим тут пока, – снова потребовал Антон, и стал подбрасывать в костер толстые длинные ветки, не выпуская из рук охотничьего карабина. В томительном ожидании какой-нибудь развязки, все молчали, либо совсем тихо переговаривались, боясь нарушить казавшуюся хрупкой тишину, будто именно в ней, в её сохранении было спасение от страшного нечто, глядящего из тьмы и выбирающего сейчас жертву.
Новое рычание, раздавшееся минут через десять, было много более глухим и тихим, словно его источник находился теперь значительно дальше.
– Похоже уходит, – тихо сказал Платон, – да вот только куда здесь можно уйти? Туда, откуда пришёл, наверное, только опять же откуда?
– Думаю, он уже не здесь, – отозвался Антон, – а вот где и кто или что это было не понятно. Подождём, что-нибудь да проясниться. А это что за ответ там сидит? – вдруг добавил он через мгновение, вскочив и вглядываясь в заросли.
Платон тоже последовал примеру Антона, но сразу не понял, что именно привлекло его внимание. В царившей тишине вдруг послышались совсем тихие и совершенно не страшные мелодичные звуки. Наверное это можно было бы назвать пением, особенно если бы удалось различить хоть слово. Звуки стали чуть громче, а спустя минуту им удалось рассмотреть наконец сидящую на земле фигуру человека, со светлыми, вероятно седыми волосами. В руках у него был длинный предмет, поблескивающий вспыхивающими в свете костра искрами, слишком массивный для посоха. Одежда тоже была светлой.
Человек действительно тихо пел, то ли приветствуя таким образом наших путешественников, то ли призывая их к чему-то. Когда через несколько минут песня закончилась, он встал и, обернувшись назад что-то произнёс, одновременно махнув кому-то рукой. Большая тень шевельнулась за спиной певца и беззвучно растворилась в ночной чаще.
Человек некоторое время смотрел вслед исчезнувшему спутнику, будто выжидая чего-то, затем вновь повернулся к Антону и Платону и медленно подошёл к костру.
– Доброй ночи, люди, – произнёс высоким чистым голосом ночной гость, оказавшийся высоким крепким человеком неопределённого возраста с совершенно седыми очень длинными волосами, спускавшимися почти до пояса и скрывавшими значительную часть лица.
– Ваши друзья видели древних. Я должен теперь много рассказать.
– Да вы садитесь, – спохватился Платон, – есть хотите, чаю?
Ночной гость внимательно посмотрел на Платона, покачал головой и, кажется, улыбнулся:
– Хорошие люди, молодые, – и показав на автобус, добавил, – Остальные пусть тоже придут. Боятся не надо. Ирдик хороший зверь. Он ушёл, будет меня ждать.
Ребята начали подтягиваться к костру, выходя по одному-по двое из автобуса и усаживаясь на траву у ровно горящего огня.
– А Ирдик это кто? – осторожно спросил Платон, – во все глаза глядя на чудного, и в то же время обладающего какой-то необъяснимой внутренней силой гостя. Глаза под темными бровями, казавшиеся то светло-зелёными, то почти синими, светились таким спокойствием и такой уверенностью, что слушатели почти сразу забывали о своих страхах, сосредоточив внимание на тихом, но удивительно отчётливом голосе ночного гостя.
– Я – Алон, – с достоинством сообщил он, прижав руку к груди, – Ирдик – мой друг, сторож горы. Ирдик людей не тронет, не надо бояться. Это Илика, громко рычала, страшно. Илика жена Ирдика. Она домой ушла, детей кормить.
Варенька, сидевшая на коврике, прижавшись будто от страха к Шурке, на лицо которого вернулась некоторая отрешённость и совершенно счастливая улыбка, вдруг, набрав воздуха, выдохнула:
– А вы кто? – Это, конечно, был главный вопрос, который мучал каждого, и народ с жадным интересом уставился на неожиданного и сказочно привлекательного пришельца, ожидая ещё какого-нибудь чуда.
– Я Алон! – повторил гость, внимательно вглядываясь в лица присутствующих, будто ожидая, что те вспомнят, наконец, это славное имя и поймут, кто перед ними. Но ни само имя, ни его носитель – не вызвали ни у кого никаких ассоциаций и тогда Алон тихо запел. Подобное пение уже звучало, когда гость впервые привлек внимание испуганных путешественников, но теперь мотив и интонации были заметно иными. Не было сомнений, что песня Алона была наполнена каким-то важным для него смыслом, и который он намеревался сообщить своим внимательным слушателям, надеясь, что они сумеют понять его пение.
Завораживающие звуки, совсем не похожие на речь и не понятные, все же беспокоили сознание какими-то неуловимыми мыслями, отражавшимися на лице Алона. Затем пение стихло и прекратилось. Певец снова внимательно и немного лукаво оглядел сосредоточенные лица архитекторов и художников, задержал на мгновение взгляд на печальном лице Платона, сидевшего немного поодаль, упершись спиной в толстый ствол дерева, и обращаясь ко всем сказал:
– Вы видели древних. Красный камень открыл вам путь, значит Алон должен передать вам главные слова нашего народа.
Он вдруг легко поднялся, опершись на свой странный посох, и обхватив его двумя руками на уровне глаз, поднял голову к небу и закрыл глаза.
Знакомая уже боль сжала голову Сереги, Кирилл тоже испытал болезненное ощущение, как и тогда на камне. Вероятно, и на других нарастающая звуковая волна подействовала так же: «Мы… Мы… Мы… Мы…» – повторяли древние воины, словно клятву, обращенную в вечность. Мы… Мы… Мы… Мы… – отражались волны от древней каменной стены, насыщая пространство смыслом, заключённом в простом слове.
Как только повторяющееся «Мы» затихло, накатилась новая волна: «Мы это я… Мы это я… Мы это я…», – повторяли теперь невидимые воины ровным, полным внутренней силы голосом. И стена также, подхватив пришедший из бесконечно далекого прошлого речитатив, звучным эхо удерживала повторяющиеся звуки.
Новая волна и новый рефрен: «Я это мы… Я это мы… Я это мы…». И снова эхо… эхо… эхо. Затем стало тихо. Волна исчезла, растворившись в привычных, слабо различимых звуках ночного леса.
– Всё. Древние ушли, – с грустью произнес Алон, – они всегда уходят. Три раза говорят и уходят. Вы видели древних и вы слышали древних. Много людей приходили на место смысла, на главный камень, но древние молчали. Мало людей видели древних.
– Но разве это не вы вызвали их этим своим жезлом? – спросил Платон, приблизившись к костру, так, что вся его фигура затрепетала в отблесках пламени.
– Нет. Вызвать нельзя. Посох сам говорит, когда древние идут. Теперь можно пить чай, – добавил Алон, глянув с улыбкой на Платона, – и говорить.